Владислав Ходасевич - Тяжёлая лира Страница 2

Акробат. Надпись к силуэту

От крыши до крыши протянут канат.Легко и спокойно идет акробат.

В руках его — палка, он весь — как весы,А зрители снизу задрали носы.

Толкаются, шепчут: «Сейчас упадет!» —И каждый чего-то взволнованно ждет.

Направо — старушка глядит из окна,Налево — гуляка с бокалом вина.

Но небо прозрачно, и прочен канат.Легко и спокойно идет акробат.

А если, сорвавшись, фигляр упадетИ, охнув, закрестится лживый народ, —

Поэт, проходи с безучастным лицом:Ты сам не таким ли живешь ремеслом?

«Обо всем в одних стихах не скажешь…»

   Обо всем в одних стихах не скажешь.Жизнь идет волшебным, тайным чередом,   Точно длинный шарф кому-то вяжешь,Точно ждешь кого-то, не грустя о нем.

   Нижутся задумчивые петли,На крючок посмотришь — всё желтеет кость,   И не знаешь, он придет ли, нет ли,И какой он будет, долгожданный гость.

   Утром ли он постучит в окошкоИль стопой неслышной подойдет из тьмы   И с улыбкой, страшною немножко,Всё распустит разом, что связали мы.

«Со слабых век сгоняя смутный сон…»

Со слабых век сгоняя смутный сон,Живу весь день, тревожим и волнуем,И каждый вечер падаю, сраженУсталости последним поцелуем.

Но и во сне душе покоя нет:Ей снится явь, тревожная, земная,И собственный сквозь сон я слышу бред,Дневную жизнь с трудом припоминая.

«В заботах каждого дня…»

В заботах каждого дняЖиву, — а душа под спудомКаким-то пламенным чудомЖивет помимо меня.

И часто, спеша к трамваюИль над книгой лицо склоняя,Вдруг слышу ропот огня —И глаза закрываю.

Про себя

1. «Нет, есть во мне прекрасное, но стыдно…»

Нет, есть во мне прекрасное, но стыдноЕго назвать перед самим собой,Перед людьми ж — подавно: с их обиднойДуша не примирится похвалой.

И вот — живу, чудесный образ мойСкрыв под личиной низкой и ехидной…Взгляни, мой друг: по травке золотойПолзет паук с отметкой крестовидной.

Пред ним ребенок спрячется за мать,И ты сама спешишь его согнатьРукой брезгливой с шейки розоватой.

И он бежит от гнева твоего,Стыдясь себя, не ведая того,Что значит знак его спины мохнатой.

2. «Нет, ты не прав, я не собой пленен…»

Нет, ты не прав, я не собой пленен.Что доброго в наемнике усталом?Своим чудесным, божеским началом,Смотря в себя, я сладко потрясен.

Когда в стихах, в отображенье малом,Мне подлинный мой образ обнажен, —Всё кажется, что я стою, склонен,В вечерний час над водяным зерцалом.

И, чтоб мою к себе приблизить высь,Гляжу я в глубь, где звезды занялись.Упав туда, спокойно угасаетНечистый взор моих земных очей,Но пламенно оттуда проступаетВенок из звезд над головой моей.

Сны

Так! наконец-то мы в своих владеньях!Одежду — на пол, тело — на кровать.Ступай, душа, в безбрежных сновиденьяхТомиться и страдать!

Дорогой снов, мучительных и смутных,Бреди, бреди, несовершенный дух.О, как еще ты в проблесках минутных   И слеп, и глух!

Еще томясь в моем бессильном теле,Сквозь грубый слой земного бытияУчись дышать и жить в ином пределе,   Где ты — не я;

Где, отрешен от помысла земного,Свободен ты… Когда ж в тоске проснусь,Соединимся мы с тобою снова   В нерадостный союз.

День изо дня, в миг пробуждения трудный,Припоминаю я твой вещий сон,Смотрю в окно и вижу серый, скудный   Мой небосклон,

Всё тот же двор, и мглистый, и суровый,И голубей, танцующих на нем…Лишь явно мне, что некий отсвет новый   Лежит на всем.

«О, если б в этот час желанного покоя…»

О, если б в этот час желанного покояЗакрыть глаза, вздохнуть и умереть!Ты плакала бы, маленькая Хлоя,И на меня боялась бы смотреть.

А я три долгих дня лежал бы на столе,Таинственный, спокойный, сокровенный,Как золотой ковчег запечатленный,Вмещающий всю мудрость о земле.

Сойдясь, мои друзья (невелико число их!)О тайнах тайн вели бы разговор.Не внемля им, на розах, на левкояхРастерянный ты нежила бы взор.

Так. Резвая — ты мудрости не ценишь.И пусть! Зато сквозь смерть услышу, друг живой,Как на груди моей ты робко переменишьМешок со льдом заботливой рукой.

«Милые девушки, верьте или не верьте…»

Милые девушки, верьте или не верьте:Сердце мое поет только вас и весну.Но вот уж давно меня клонит к смерти,Как вас под вечер клонит ко сну.

Положивши голову на розовый локоть,Дремлете вы, — а там — соловейДо зари не устанет щелкать и цокатьО безвыходном трепете жизни своей.

Я бессонно брожу по земле меж вами,Я незримо горю на легком огне,Я сладчайшими вам расскажу словамиПро всё, что уж начало сниться мне.

Швея

Ночью и днем надо мною упорно,Гулко стрекочет швея на машинке.К двери привешена в рамочке чернойНадпись короткая: «Шью по картинке».

Слушая стук над моим изголовьем,Друг мой, как часто гадал я без цели:Клонишь ты лик свой над трауром вдовьимИль над матроской из белой фланели?

Вот, я слабею, я меркну, сгораю,Но застучишь ты — и в то же мгновенье,Мнится, я к милой земле приникаю,Слушаю жизни родное биенье…

Друг неизвестный! Когда пронесутсяМимо души все былые обиды,Мертвого слуха не так ли коснутсяВзмахи кадила, слова панихиды?

На ходу

Метель, метель… В перчатке — как чужая   Застывшая рука.Не странно ль жить, почти что осязая,   Как ты близка?

И всё-таки бреду домой с покупкой,   И всё-таки живу.Как прочно всё! Нет, он совсем не хрупкий,   Сон наяву!

Еще томят земные расстоянья,   Еще болит рука,Но всё ясней, уверенней сознанье,   Что ты близка.

Утро