Ованес Туманян - Ануш Страница 2

Яйла-джан, яйла,

Вешний день, яйла

Яйла-джан, яйла!»

Амбарцум настал,

На горах крутых

Сердцу загадал:

Кто же твой жених?

Ай, джан-пастух, ай, розы-цвет, – чей ты есть?

Нет! видит бог и видит свет, – мой ты весь!

Вот и ты берешь

Скрытый жребий свой

Будет всем хорош

Яр твой удалой!

Усы – два нежные ростка, стан красив,

Не горевать тебе – пока яр твой жив!

«Амбарцум, яйла,

Яйла-джан яйла,

Жар сердец, яйла,

Яйла-джан, яйла!»

Голоса звенят. Девушки поют,

И, храня обряд, жребий достают.

Счастье и любовь выпадут одной,

Горе на душе ляжет у другой.

И жребию вновь по кругу бежать

Велит Мать Цветов, накрывшись фатой.

И все «Джан-гюлум» запели опять,

И эхо звенит вдали за горой.

«Эй, выросшая средь гор

Красавица, ночь – твой взор!

Но, милого твоего

Ждет гибель – пуля в упор!»

«Ой, горе тебе, сестрица Ануш!

Пал жребий тебе несчастий и мук!

Отсохни рука, что достала его!..» -

И смолкнул весь круг смущенных подруг.

«Сестрица, все – ложь! гаданью не верь!

Беги от тоски – от горестных дум;

Иди, не грусти – и с нами теперь,

Как прежде, играй и пой «Джан-гюлум!»

«Ах, счастья мне нет – и не суждено!

Всегда от меня бежало оно…

Не дружит оно с судьбою моей;

Проклятье на мне – с младенческих дней.

К нам нищий старик, говорят, приходил, -

А я еще малым ребенком была, -

Он песню пропел, подаянья просил,

Но мать ни куска ему не дала.

«Прочь! крикнула, прочь от наших дверей!

Покоя мне нет и от дочки моей!..»

И проклял старик жестокий меня,

Чтоб ей, мол, не знать отрадного дня.

Мой темный удел лишь богу открыт,

На сердце ж моем мрак вечный лежит,

И тьма предо мной; в ее глубине

Таится мой путь – неведомый мне!..»

«Ануш, не грусти, вот ты поглядишь,

Увидишь сама: гадания – ложь!

Какой-то старик безумный, дервиш

По злобе сболтнул, а ты – слезы льешь.

Не бойся, Ануш, знай – счастье придет!

Вся жизнь пред тобой весною цветет.

Ты так молода, – взгляни же, взгляни:

Лежат впереди счастливые дни!

Сестрица, все – ложь, гаданью не верь!

Беги от тоски – от горестных дум;

Иди, не грусти, – и с нами теперь,

Как прежде, играй и пой «Джан-гюлум!»

(Хор)

Счастливая ты -

Счастливая в любви!

Красивая ты -

Без горя живи!

Амбарцум, яйла,

Яйла-джан, яйла,

Дни любви, яйла,

Яйла-джан, яйла!

С расцветшей весной

Ты схожа, сестра.

Твой яр за тобой

Стоит, как гора.

Амбарцум, яйла,

Яйла-джан, яйла,

Горы-джан, яйла,

Яйла-джан, яйла!

Ануш (одна)

Куда судьба меня зовет?

Ах, будущее страшит…

От ледяного зова ее

Сердце мое дрожит.

Вот так и горные цветы

Болью безмолвной полны.

Слезами их глаза налиты,

Грустны сердца и черны.

Напрасно краткого весной

Томятся они на лугах

И вянут с горечью немой

В печальных черных сердцах.

Хор (издали)

«Амбарцум, яйла,

Яйла-джан, яйла,

Пламя мук, яйла,

Яйла-джан, яйла!»

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ

На свадьбе гуляли однажды зимой.

Привольно гостям веселиться, шуметь.

Пришли пастухи молодые толпой, -

Бороться, плясать, на красавиц глядеть,

Вот – бурная пляска утихла. И вдруг

Для новой забавы расчистили круг.

И песню борьбы продудела зурна.

Толпа раздалась, любопытства полна,

«Тащи их! тащи!» – суетятся, галдят…

И вот уже друг против друга стоят

Моси – брат Ануш и Саро – наш пастух,

Насильно друзьями притащенный в круг.

Тогда на два стана село разошлось,

Сомкнулось теснее, стеной поднялось.

Себе каждый стан пахлевана избрал,

Теснясь и шумя, за спиной его стал…

Кричат, подзадоривая, все сильней:

«Эй, эй, молодцы! не робейте! смелей!»

А рядом, из-за занавесок цветных,

Невеста с подружками смотрит на них.

Стоят, горячатся борцы-пастухи,

Заправили за пояс полы чухи,

Бьют об землю крепкой ладонью; взвились

Прыжком – в свирепом порыве сплелись,

Есть в темных ущельях обычай седой…

Старинным обычаям верен всегда,

В борьбе удалец удальца пред толпой

Спиною к земле не прижмет никогда.

Саро и Моси, молчаливо сцепясь,

То кажут притворную ярость и прыть,

То хлопнутся наземь, в обнимку катясь,

Никак, мол, друг друга им не победить!

Напрасно толпа в исступленьи кричит,

И девушки с бьющимся сердцем глядят…

Ануш, изваяньем застывши, стоит,

Не в силах отвесть околдованный взгляд.

Стоит… И Саро вдруг увидел ее.

В глазах его – мгла, в голове – забытье,

В нем вспыхнуло сердце, забилось сильней,

Забыл он обычай, и мир, и друзей.

Тогда как Моси, побратима любя,

Боролся шутя и ослабив себя,

Саро его с силой внезапно схватил,

Сшиб с ног и коленом к земле придавил.

Так сделал и сам не заметил того…

Толпа заорала. В толпе торжество.

«Саро-победитель!» – И вот пастуха

С почетом подводят к тахте жениха.

И все рукоплещут, ликуют, кричат,

Качается кровля, и стены дрожат.

А рядом из-за занавесок цветных

Невеста с подружками смотрит на них.

С пола встал Моси. Мечет он и рвет;

Крикнул: «Пусть встает! схватимся мы вновь.

Иль жизнью клянусь, он так не уйдет!

Плата за позор – нечестивца кровь!

Он не победил!.. я обманут был!..

Ну – пусть он придет! очистите круг!»

Хохот загремел, хохот оглушил.

Смеются, орут все сразу и вдруг!

«Он не побежден? -

Правду молвил он!

Ха-ха-ха! – упал,

На спине лежал!

У тебя, Моси,

Вся спина в грязи!

Вот он, еще раз

Схватится сейчас!

Пусть-ка наперед

Спину отряхнет!..»

Со свадьбы веселой из дома того

Уходит Моси, тяжело оскорблен:

Кипит омраченное сердце его.

Поспешно, шагами неверными он

Идет, бормоча: «Это ты ли, Моси?

Позор тебе!.. Ты ли валялся в грязи?

Еще ты земли не касался спиной…

Ты вспомни – кто ты? Погорюй над собой!

Как на землю вдруг твое тело легло,

Когда на тебя все глядело село?

Тебе… у Саро под коленом лежать

И женщинам после глаза показать?!

Нет… Горе с тобою случилось! беда!

Посмешищем будешь для всех навсегда…

Умри! Ведь такого стыда не снести!

Сиди со старухами, прялку крути!..»

«Ой, не убивай меня, брат, пощади!

Не буду! не буду любить я его!

Ох, сердце дрожит, как листочек в груди…

Моси, я кинжала боюсь твоего!..» -

Так брата Ануш умоляла, в слезах

Упав на колени, от страха без сил…

Свирепый Моси с исступленьем в глазах

Сестре обнаженным кинжалом грозил.

«Клянись моим именем! – брат ей кричал, -

Клянись, что Саро ты не будешь любить!

Не то – видишь мой обнаженный кинжал? -

Легко мне бесчестное сердце пронзить!»

«Моси-джан! Я – прах под твоею ногой!

Ты клясться рабу заставляешь свою?..

Вот я на коленях, в слезах пред тобой…

Я больше Саро не люблю, говорю!»

«Ты вздумала мне, обманщица, лгать?

Не любишь его?.. А что же тогда,

А что же тогда, как ложимся спать,

В ночной темноте ты плачешь всегда?

А что же тогда, как только уснешь,

«Саро-джан! Саро!..» – его ты зовешь?»

«Моси, джан-Моси! мне за это не мсти!

Сегодня меня пощади, отпусти!

Не хочешь – не буду его я любить

И звать уж не буду его я во сне…

Боюсь я… не надо кинжалом грозить…

Моси-джан, опомнись! не брат ли ты мне?..»

И непримиримой, смертельной враждой

Друзей разделил этот случай пустой.

Родные в дом из дому стали ходить, -

Мирили их, да не могли помирить.

Как мог непреклонный Моси потерпеть,

Что неотомщен он, а рядом с сестрой

Вдруг стал под венец бы обидчик Саро.

Смерть лучше, чем в доме такого иметь…

И жаждою мести горя, может быть,

Он хочет пролить сестры своей кровь,

И грудь ей готов кинжалом пронзить,

Чтоб с жизнью из сердца вырвать любовь…

Быть может, с ночи до восхода луны, -

Настойчивы в злобе, ожесточены, -

Враги друг у друга угонят овец,

Чтоб ярость свою утолить наконец?

Быть может, сегодня же ночью сгорит

Стог хлеба на кровле, – запас годовой,

И хмурые скалы окрест озарит

И вскинется к звездам язык огневой?..

ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Рассвета лучом Чатиндаг озарен.

И, как с водопоя верблюды, на склон

Гуськом из ущелья идут облака.

В долине блестит и дымится река…

Что ж полно смятенья селенье в горах?

На кровлях толпится встревоженный люд,

И юноши, ружья сжимая в руках,

Толпою ко входу в ущелье бегут.

К толпе возбужденных событьем людей