Александръ Пушкинъ - Русланъ и Людмила Страница 2

На вспыхнувшемъ лицѣ кручина….

– „Ясна тоски твоей причина,

Но грусть не трудно разогнать.

Сказалъ старикъ: тебѣ ужасна

Любовь сѣдаго колдуна;

Спокойся – знай, она напрасна,

И юной дѣвѣ не страшна.

Онъ звѣзды сводитъ съ небосклона,

Онъ свиснетъ – задрожитъ луна;

Но противъ времени закона

Его наука не сильна.

Ревнивый, трепетный хранитель

Замковъ безжалостныхъ дверей,

Онъ только немощный мучитель

Прелестной плѣнницы своей.

Вокругъ нее онъ молча бродитъ,

Клянетъ жестокій жребій свой….

Но, добрый витязь, день проходитъ,

А нуженъ для тебя покой. —

Русланъ на мягкій мохъ ложится

Предъ умирающимъ огнёмъ;

Онъ ищетъ позабыться сномъ,

Вздыхаетъ, медленно вертится….

Напрасно! Витязь наконецъ:

„Не спится что-то, мой отецъ!

Что дѣлать! боленъ я душою,

И сонъ не въ сонъ, какъ тошно жить.

Позволь мнѣ сердце освѣжить

Твоей бесѣдою святою.

Прости мнѣ дерзостный вопросъ.

Откройся – кто ты, благодатный,

Судьбы наперсникъ непонятный?

Въ пустыню кто тебя занёсъ?“ —

Вздохнувъ съ улыбкою печальной,

Старикъ въ отвѣтъ: „любезный сынъ,

Ужь я забылъ отчизны дальной

Угрюмый край. Природный Финъ,

Въ долинахъ, намъ однимъ извѣстныхъ.

Гоняя стадо селъ окрестныхъ,

Въ безпечной юности я зналъ

Однѣ дремучія дубравы,

Ручьи, пещеры нашихъ скалъ,

Да дикой бѣдности забавы.

Но жить въ отрадной тишинѣ

Дано не долго было мнѣ.

Тогда близъ нашего селенья,

Какъ милый цвѣтъ уединенья,

Жила Наина. Межь подругъ

Она гремѣла красотою.

Однажды утренней порою

Свои стада на темный лугъ

Я гналъ, волынку надувая;

Передо мной шумѣлъ потокъ.

Одна красавица младая

На берегу плела вѣнокъ.

Меня влекла моя судьбина……

Ахъ, витязь, то была Наина!

Я къ ней – и пламень роковой

За дерзкій взоръ мнѣ былъ наградой,

И я любовь узналъ душой

Съ ея небесною отрадой,

Съ ея мучительной тоской.

Умчалась года половина;

Я съ трепетомъ, открылся ей,

Сказалъ: люблю тебя, Наина,

Но робкой горести моей

Наина съ гордостью внимала,

Лишь прелести свои любя;

и равнодушно отвѣчала:

Пастухъ, я не люблю тебя!

И все мнѣ дико, мрачно стало?

Родная куща, тѣнь дубровъ,

Веселы игры пастуховъ —

Ничто тоски не утѣшало.

Въ уныньи сердце сохло, вяло,

И наконецъ задумалъ я

Оставить Финскія поля;

Морей невѣрныя пучины

Съ дружиной братской переплыть,

И бранной славой заслужить

Вниманье гордое Наины,

Я вызвалъ смѣлыхъ рыбаковъ

Искать опасностей и злата,

Впервые тихій край отцовъ

Услышалъ бранный звукъ булата

И шумъ немирныхъ челноковъ.

Я вдаль уплылъ, надежды полный

Съ толпой безстрашныхъ земляковъ;

Мы десять лѣтъ снѣга и волны

Багрили кровію враговъ.

Молва неслась – Цари чужбины

Страшились дерзости моей;

Ихъ горделивыя дружины

Бѣжали сѣверныхъ мечей;

Мы весело, мы грозно бились,

Дѣлили дани и дары,

И съ побѣжденными садились

За дружелюбные пиры.

Но сердце, полное Наиной,

Подъ шумомъ битвы и пировъ

Томилось тайною кручиной,

Искало Финскихъ береговъ.

Пора домой, сказалъ я, други!

Повѣсимъ праздныя кольчуги

Подъ сѣнью хижины родной.

Сказалъ – и весла зашумѣли;

И страхъ оставя за собой,

Въ заливъ отчизны дорогой

Мы съ гордой радостью влетѣли.

Сбылись давнишнія мечты,

Сбылися пылкія желанья!

Минута сладкаго свиданья,

И для меня блеснула ты!

Къ ногамъ красавицы надменной

Принесъ я мечь окровавленной,

Кораллы, злато и жемчугъ;

Предъ нею, страстью упоенный,

Безмолвнымъ роемъ окруженный

Ея завистливыхъ подругъ,

Стоялъ я плѣнникомъ послушнымъ;

Но дѣва скрылась отъ меня,

Промолвя съ видомъ равнодушнымъ:

Герой! я не люблю шебя!

Русланъ, не знаешь ты мученья

Любви, отверженной на вѣкъ.

Увы! ты не сносилъ презрѣнья.

И что же, странный человѣкъ!

И ты жъ тоскою сердце губишь.

Счастливецъ! ты любимъ, какъ любишь.

Къ чему разсказывать, мой сынъ,

Чего пересказать нѣтъ силы?

Ахъ! и теперь одинъ, одинъ,

Душой уснувъ, въ дверяхъ могилы,

Я помню горесть, и порой,

Какъ о минувшемъ мысль родится.

По бородѣ моей сѣдой

Слеза тяжелая катится.

Но слушай: въ родинѣ моей

Между пустынныхъ рыбарей

Наука дивная таится.

Подъ кровомъ вѣчной тишины,

Среди лѣсовъ, въ глуши далёкой

Живутъ сѣдые колдуны;

Къ ученью мудрости высокой

Всѣ мысли ихъ устремлены;

Все внемлетъ голосъ ихъ ужасный,

Что было и что будетѣ вновь,

И грозной волѣ ихъ подвластны

И гробъ и самая любовь.

И я – любви искатель жадной —

Рѣшился въ грусти безотрадной

Наину чарами привлечь,

И въ гордомъ сердцѣ дѣвы хладной

Любовь волшебствами зажечь.

Спѣшилъ въ объятія свободы.

Въ уединенный мракъ лѣсовъ;

И тамъ, въ ученьи колдуновъ,

Провелъ невидимые годы.

Насталъ давно желанный мигъ,

И тайну страшную природы

Я свѣтлой мыслію постигъ —

Узналъ я силу заклинаньямъ.

– Вѣнецъ любви! вѣнецъ желаньямъ!

Теперь, Наина, ты моя!

Побѣда наша! думалъ я.

Но въ самомъ дѣлѣ побѣдитель

Былъ Рокъ, упорный мой гонитель.

Въ надеждѣ сладостныхъ наградъ,

Въ восторгѣ пылкаго желанья,

Творю поспѣшно заклинанья,

Зову духовъ – и виноватъ! —

Безумный, дерзостный грабитель,

Достойный Черномора братъ,

Я сталъ Наины похититель.

Лишь загадалъ – во тмѣ лѣсной

Стрѣла промчалась громовая,

Волшебный вихорь поднялъ вой,

Земля вздрогнула подъ ногой…

И вдругъ сидитъ передо мной

Старушка дряхлая, сѣдая,

Глазами впалыми сверкая,

Съ горбомъ, съ трясучей головой —

Печальной ветхости картина —

Ахъ, витязь! то была Наина!.....

Я ужаснулся и молчалъ,

Глазами страшный призракъ мѣрилъ,

Въ сомнѣньи все еще не вѣрилъ,

И вдругъ заплакалъ, закричалъ:

Возможно ль! ахъ, Наина! ты ли!

Наина! гдѣ твоя краса?

Скажи, ужели небеса

Тебя такъ страшно измѣнили?

Скажи, давно ль оставя свѣтъ

Разстался я съ душой и съ милой?

Давно ли?… – „Ровно сорокъ лѣтъ,

Былъ дѣвы роковой отвѣтъ:

Сегодня семьдесять мнѣ било.

Что дѣлать! мнѣ пищитъ она,

Толпою годы пролетѣли,

Прошла моя, твоя весна —

Мы оба постарѣть успѣли,

Но что же! право не бѣда

Невѣрной младости утрата.

Конечно, я теперь сѣда,

Немножко можетъ быть горбата;

Не то что въ старину была,

Не такъ жива, не такъ мила;

За то, (прибавила болтунья),

Открою тайну: я колдунья!“

И было въ самомъ дѣлѣ такъ.

Нѣмой, недвижный передъ нею,

Я совершенный былъ дуракъ

Со всей премудростью моею,

Но вотъ забавно: колдовство

Вполнѣ свершилось по несчастью.

Мое сѣдое божество

Ко мнѣ пылало сильной страстью.

Могильнымъ голосомъ уродъ,

Скрививъ улыбкой страшный ротъ,

Бормочетъ мнѣ любви признанье.

Вообрази мое страданье!

Я трепеталъ, потупя взоръ;

Она же съ кашлемъ продолжала

Тяжелый, страстный разговоръ:

„Такъ, сердце я теперь узнала,

Я вижу, вѣрный другъ, оно

Для нѣжной страсти рождено;

Проснулись чувства, я сгараю,

Томлюсь желаньями любви….

Приди въ объятія мои….

О милый, милый! Умираю…..“

И между тѣмъ она, Русланъ,

Косилась томными глазами;

И между тѣмъ за мой кафтанъ

Держалась тощими руками;

И между тѣмъ – я обмиралъ,

Отъ ужаса зажмуря очи;

И вдругъ терпѣть не стало мочи;

Я съ крикомъ вырвался, бѣжалъ.

Она во слѣдъ: „о недостойный!

Ты возмутилъ мой вѣкъ спокойный,

Невинной дѣвы ясны дни!

Добился ты любви Наины,

И презираешь – вотъ мущины!

Измѣной дышутъ всѣ они!

Увы! сама себя вини;

Онъ обольстилъ меня, несчастной!

Я отдалась любови страстной….

Измѣнникъ! извергъ! о позоръ!

Но трепещи, дѣвичій воръ!“

Такъ мы разстались. Съ этихъ поръ

Живу въ моемъ уединеньѣ

Съ разочарованной душой;

И въ мірѣ старцу утѣшенье

Природа, мудрость и покой.

Уже зоветъ меня могила,

Но чувства прежнія свои

Еще старушка не забыла,

И пламя поздное любви

Съ досады въ злобу превратила.

Душою черной зло любя,

Колдунья старая конечно

Возненавидитъ и тебя;

Но горе на землѣ не вѣчно.“ —

Нашъ витязь съ жадностью внималъ

Разсказы старца; ясны очи

Дремотой легкой не смыкалъ,

И тихаго полета ночи

Въ глубокой думѣ не слыхалъ.

Но день блистаетъ лучезарный….

Со вздохомъ витязь благодарный

Объемлетъ старца колдуна;

Душа надеждою полна;

Выходитъ вонъ. Ногами стиснулъ

Русланъ заржавшаго коня;

Въ сѣдлѣ оправился, присвиснулъ:

„Отецъ мой, не оставь меня!“ —

И скачетъ по пустому лугу.