Михаил Яснов - Пылая страстью к Даме. Любовная лирика французских поэтов Страница 2

Эта эпоха, прочно связанная с именами Верлена и Рембо, Малларме и Корбьера, Роллина и Лафорга, стала символом конца века, его сутью и выражением. С легкой руки Бодлера иронический сплин и меланхолическая самоиздевка превратились в литературную оппозицию той эпидемии скуки, которая поразила французское общество и породила непосредственное чувство разочарования и упадка. Любовные стихи становились скрупулезными исследователями сердечной смуты и хандры и, словно зеркала, множили фантазии и фантомы, доводя до трагедийных высот болезненные впечатления и раздумья.

Несколько позже академик А. Кони, человек зоркий и умный, отмечал в рецензии на книгу переводов И. Тхоржевского из новейшей французской поэзии: «Отличительной чертою произведений современных французских поэтов является печаль и притом по большей части личного характера. Французская душа, которая когда-то стремилась так много сделать для человечества вообще и веру в бессмертие личности восторженно заменила верой в торжество идей, как будто устала и изверилась в самой себе. Кругозор ее сузился, и, несмотря на громкие и красивые фразы о человечестве, вопросы личного счастья стали у французских поэтов на первом плане. В последней же области уже почти нет ни «музы, ласково поющей», ни «музы мести и печали», а лишь мелочный и эгоистический самоанализ».

В свое время эти слова звучали злободневно, Кони дважды с неодобрением подчеркивает слово «личный», – между тем после романтиков «личная» драма поэтов конца века стала подлинным поэтическим откровением, а «мелочный и эгоистический самоанализ» дал образцы блестящей лирики. Под воздействием Бодлера складывался определенный стиль «проклятых», где смешано высокое и низкое, поэтическая терминология, уличный жаргон и арго богемы, традиционность и формальные поиски, ведущие к свободному стиху. При этом весьма существенной оказалась романтическая традиция, но не та, которую позднее Аполлинер назовет «неким отзвуком декоративных красот романтизма», а скорее, по его же словам, та «пытливость», которая побуждает поэта «исследовать любую область, где можно найти для литературы материал, способствующий прославлению жизни, в каких бы формах она ни являлась».

В творчестве самого Аполлинера любовь драматична; это незаживающая рана, это «солнце с перерезанным горлом» – незабываемая метафора мощного лирического чувства. Любовь и смерть появляются почти всегда рука об руку. Здесь намечается та «область двусмысленности», которая так привлекает исследователей и комментаторов творчества Аполлинера и которая так пересекается с его биографией. Всю жизнь Аполлинер писал о своих несложившихся любовях; каждая новая была поводом помянуть прошлую, вновь напомнить об этом «аде» в душе, вырытом своими руками, о коренной, по его мнению, несхожести между мужчиной и женщиной, из которой проистекает все «злосчастие в любви», многократно испытанное самим поэтом.

Эту ноту подхватили многие лирики двадцатого столетия, и все-таки заповеди юношеской морали – смеяться, пить, петь и любить, – даже обогащенные трезвостью и мудростью возраста и опыта, остаются теми «словами-сигналами», по которым узнается и признается любовная лирика. «Я благодарен женщинам, потому что им обязана своим существованием моя поэзия!» – к этому восклицанию Беранже могли бы присоединиться все французские поэты.

Михаил Яснов

Гийом де Машо (1300–1377)

«Мне скорби в словах не излить!..»

Мне скорби в словах не излить! От страсти великой ожог Печаль мою требует длить И речи на пени обрек. У смерти ищу я защиты, Кричу, что ни час, что ни миг: «Сладчайшая, где вы сокрыты? Когда я увижу ваш лик?»

Мучительно жажду таить И ждать хоть единый глоток Привыкшему радостно пить Живительных взглядов поток. И все утешенья забыты, И пеней не сякнет родник. Сладчайшая, где вы сокрыты? Когда я увижу ваш лик?

Не знаю, как далее жить. Мой жребий уныл и убог. Лишь к смерти осталось спешить.

Как длителен жизненный срок! Все слезы напрасно пролиты. Устам остается лишь крик: «Сладчайшая, где вы сокрыты? Когда я увижу ваш лик»?

«Как розан, алая, белей лилеи…»

Как розан, алая, белей лилеи,Сиятельней рубина во сто крат,

Мадам, от вашей красоты хмелея,Как розан, алая, белей лилеи,

Я цепенею и сказать не смею,Что вашей красоте служить я рад,Как розан, алая, белей лилеи,Сиятельней рубина во сто крат.

«О дама, благославия твердыня…»

О дама, благославия твердыня,Чья красота – всех благ моих залог,Пусть ваша не сразит меня гордыня,Пусть приговор не будет ваш жесток!Когда ваш лик, который чист и строг,Я лицезрю,Бежать от вас даю зарок.Благодарю!В острог счастливый заточен я ныне,Но проклинать не стану я острог:Я рад любовной боли, чужд кручине,И пыл, который душу в жар вовлекИ пламенем палящим сердце жег,Боготворю.Все муки были сердцу впрок.Благодарю!

Но все-таки молю о благостыне —Я заслужил ее в кругу тревог.Ведь кроме вас не знаю я святыни,И только вам служу я, видит Бог.Вы столь добры, столь долго службы срок.Я не корюСудьбу, и я у ваших ног.Благодарю!

«Будь прокляты пора, и день, и час…»

Будь прокляты пора, и день, и час,Неделя, место встречи, месяц, год,Будь проклята чета прекрасных глаз,Принесшая мне тысячи невзгод,И пыл моей души, и мыслей ход,И верность, и желанья громкий глас,Будь проклят плач, который жег не разМой дух больной, вкусивший горький плод.Будь проклят лик, прекрасный без прикрас,И взгляд, который сердце болью жжетС тех пор, как страсть в душе моей зажглась,И день, что начал лет ее отсчет,И вид притворный, и притворства мед,И нежность, что хранится не для нас,И гордость, что загнать в тупик взяласьМой дух больной, вкусивший горький плод.

Будь проклят жребий мой, и тайный сглаз,И звезд на небе злобный поворот —От них удачи светоч мой погас,От них в душе не извести забот.Молю: пусть Бог ее покой блюдет,Чтоб честь ее и жизнь не пресеклась.Молю, чтоб он от всех страданий спасМой дух больной, вкусивший горький плод.

«Я с дамами, с любовию прощаюсь…»

Я с дамами, с любовию прощаюсь,С влюбленными и с жизнью средь любви,К поре благой обратно возвращаюсь,К богам, что встарь хранили дни мои,Нет больше сил служитьНадежде и Венере, в грезах жить.Бежать и клясть все радости пристало,Утратив то, что сердце обожало.Хочу, чтоб длился плач, не прекращаясь,Чтоб душу слезы в глубях погреблиИ чтобы тело, в воду обращаясь,Исчезло на поверхности земли.В ключи, чтоб всех поить,Алфея с Аретузой обратитьСмог Зевс – и плачу я немало,Утратив то, что сердце обожало.

Честь умерла, и, в горестях кончаясь,Блуждает Верность от Любви вдали,И Правду, с коей жил я, очищаясь,Убить и схоронить враги смогли.Я стану слезы лить.Я не устану сетованья длить.Мечтаю, чтоб рекою тело стало.Утратив то, что сердце обожало.

«Душа моя, богиня, свет небесный…»

Душа моя, богиня, свет небесный,Ну что б, со мной беседуя сам-друг,Не говорить вам ласково: «Мой друг!»

Меж «мой» и «друг» отсутствует «любезный»,Душа моя, богиня, свет небесный.

Такую мелочь подарить уместно.Усладу в сих словах мой ловит слух,Хоть и не назван я любимым вслух.Душа моя, богиня, свет небесный,Ну что б, со мной беседуя сам-друг,Не говорить вам ласково: «Мой друг!»?

«Лилея, роза, зелень, вёсны…»

Лилея, роза, зелень, вёсны,Бальзам и нежный аромат,Дарительница всех отрад,

Дары Природы плодоносной,Все есть у вас – и в плен я взят.Лилея, роза, зелень, вёсны,Бальзам и нежный аромат.

Коль не поверит разум косный,Я повторить хваленья радИ сто, и тыщу раз подряд:Лилея, роза, зелень, вёсны,Бальзам и нежный аромат,Дарительница всех отрад.

Карл Орлеанский (1394–1465)

Песня VIII

Советуй, сердце, как мне быть,Что, если к милой поспешу яПоведать, как, по ней тоскуя,Не можешь мук переносить?

Клянусь все в тайне сохранить:Честь дамы и секрет твой чту я.Советуй, сердце, как мне быть,Что, если к милой поспешу я?

Она сумеет рассудитьТвою любовь, не негодуя,И доброй вестью залечу яТвою хандру. Пора решить:Советуй, сердце, как мне быть?

Песня X