Владимир Набоков - Стихи Страница 2

АРХАНГЕЛЫ

Поставь на правый путь. Сомнения развей.Ночь давит над землей, и ночь в душе моей.         Поставь на правый путь.

И страшно мне уснуть, и бодрствовать невмочь.Небытия намек я чую в эту ночь.         И страшно мне уснуть.

Я верю — ты придешь, наставник неземной,на миг, на краткий миг восстанешь предо мной.         Я верю, ты придешь.

Ты знаешь мира ложь, бессилье, сумрак наш,невидимого мне попутчика ты дашь.         Ты знаешь мира ложь.

И вот подходишь ты. Немею и дрожу,движенье верное руки твоей слежу.         И вот отходишь ты.

Средь чуждой темноты я вижу путь прямой.О, дух пророческий, ты говоришь, он мой         Средь чуждой темноты…

Но я боюсь идти: могу свернуть, упасть.И льстива, и страшна ночного беса власть,         О, я боюсь идти.

«Не бойся: по пути ты не один пойдешь.Не будешь ты один и если соскользнешь         с высокого пути…»

ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ

Час задумчивый строгого ужина,предсказанья измен и разлуки.Озаряет ночная жемчужина  олеандровые лепестки.

Наклонился апостол к апостолу.У Христа — серебристые руки.Ясно молятся свечи, и по столу  ночные ползут мотыльки.

/Отрывок/

Твоих одежд воздушных я коснулся,и мелкие посыпались цветыиз облака благоуханной ткани.Стояли мы на белых ступенях,в полдневный час, у моря, — и на юге,сверкая, колебались корабли.Спросила ты:               что на земле прекраснейтемнолиловых лепестков фиалок,разбросанных по мрамору?                                 Твоиглаза, твои покорные глаза,я отвечал.             Потом мы побреливдоль берега, ладонями блуждаяпо краю бледно-каменной ограды.Синела даль. Ты слабо улыбалась,любуясь парусами кораблей,как будто вырезанными из солнца.

ДВИЖЕНЬЕ

Искусственное тел передвиженье— вот разума древнейшая любовь,и в этом жадно ищет отраженьяпод кожею кружащаяся кровь.

Чу! По мосту над бешеною безднойчудовище с зарницей на хребтекак бы грозой неистово-железнойпроносится в гремящей темноте.

И чуя, как добычу, берег дальний,стоокие, по морокам морейплывут и плещут музыкою бальнойчертоги исполинских кораблей.

Наклон, оправданное вычисленье,да четкий, повторяющийся взрыв— и вот оно, Дедала сновиденье,взлетает, крылья струнные раскрыв.

РЫЦАРЬ

Я в замке. Ночь. Свод сумрачно-дубовый.Вдоль смутных стен портретов смутный ряд.Я не один: в углу — средневековыйсуровый страж, составленный из лат.

Он в полутьме, как сон убийцы хмурый,стоял с копьем в закованной руке.Я расставлял огромные фигурыпри трех свечах на шахматной доске.

И вот огонь угрюмый отсвет кинулна рыцаря — и видел, слышал я:он медленно забрало отодвинул,и звякнула стальная чешуя.

Он подошел тяжелою походкой,стуча копьем и латами звеня;сел предо мной и руку поднял четко,и стал играть, не глядя на меня.

Взор опустив и трепетом объятый,бессмысленно я пешки выдвигал.Жемчужные и черные квадратыкрылатый ветр, дохнув, перемешал.

Последнею пожертвовал я пешкой,шепнул: «сдаюсь», и победитель мойс какою-то знакомою усмешкой,привстав, ко мне нагнулся над доской…

Очнулся я. Недвижно рыцарь хмурыйстоит в углу с копьем своим в руке,и на местах все тридцать две фигурыпередо мной на шахматной доске.

ЕЩЕ БЕЗМОЛВСТВУЮ

Еще безмолвствую и крепну я в тиши.Созданий будущих заоблачные граниеще скрываются во мгле моей души,как выси горные в предутреннем тумане.

Приветствую тебя, мой неизбежный день.Все шире, шире даль, светлей, разнообразней,и на звенящую, на первую ступень всхожу,исполненный блаженства и боязни.

НОМЕР В ГОСТИНИЦЕ

Не то кровать, не то скамья.Угрюмо-желтые обои.Два стула. Зеркало кривое.Мы входим — я и тень моя.

Окно со звоном открываем:спадает отблеск до земли.Ночь бездыханна. Псы вдалитишь рассекают пестрым лаем.

Я замираю у окна,и в черной чаше небосвода,как золотая капля меда,сверкает сладостно луна.

АКРОПОЛЬ

Чей шаг за мной? Чей шелестит виссон?Кто там поет пред мрамором богини?Ты, мысль моя. В резной тени колоннкак бы звенят порывы дивных линий.

Я рад всему. Струясь в Эрехтейон,мне льстит лазурь и моря блеск павлиний;спускаюсь вниз, и вот запечатленв пыли веков мой след, от солнца синий.

Во мглу, во глубь хочу на миг сойти:там, чудится, по млечному путибылых времен, сквозь сумрак молчаливый

в певучем сне таинственно летишь…О, как свежа, благоговейна тишьв святилище, где дышит тень оливы!

FOOTBALL

Я видел, за тобой шел юноша, похожийна многих; знал я все: походку, трубку, смех.Да и таких, как ты, немало ведь, — и что же,      люблю по-разному их всех.

Вы проходили там, где дружественно-рьяноиграли мы, кружась под зимней синевой.Отрадная игра! Широкая поляна;      пестрят рубашки; мяч живой

то мечется в ногах, как молния кривая,то — выстрела звучней — взвивается, и вотподпрыгиваю я, с размаху прерывая      его стремительный полет.

Увидя мой удар, уверенно-умелый,спросила ты, следя вращающийся мяч:знаком ли он тебе — вон тот, в фуфайке белой,      худой, лохматый, как скрипач.

Твой спутник отвечал, что, кажется, я родомиз дикой той страны, где каплет кровь на снег,и, трубку пососав, заметил мимоходом,      что я — приятный человек.

И дальше вы пошли. Туманясь, удалилсятвой голос солнечный. Я видел, как твой другпоследовал, дымя, потом остановился      и трубкой стукнул о каблук.

А там все прыгал мяч, и ведать не могли вы,что вот один из тех беспечных игроковв молчанье, по ночам, творит, неторопливый,      созвучья для иных веков.

LA MORTE D'ARTHUR

Все, что я видел, но забыл,ты, сказка гулкая, напомни;да: робким рыцарем я был,и пряжка резала плечо мне.

Да. Злая встреча у ручьяв тот вечер шелково-зеленый,кольчуги вражьей чешуяи конь под траурной попоной.

«Будь со мной прозрачнее и проще…»

Будь со мной прозрачнее и проще:у меня осталась ты одна.Дом сожжен и вырублены рощи,Где моя туманилась весна,

где березы грезили, и дятелпо стволу постукивал… В боюбезысходном друга я утратил,а потом и родину мою.

И во сне я с призраками реял,наяву с блудницами блуждал;и в горах я вымыслы развеял,и в морях я песни растерял.

А теперь о прошлом суждено мнетосковать у твоего огня.Будь нежней, будь искреннее. Помни,Ты одна осталась у меня.

У КАМИНА