Николай Максимов - Голое небо Страница 2

Песнь будущего

Будут глубже и глубже все вещиВ грудь земную врастать и врастать,А тяжелые песни зловещейНад землею сурово звучать.

Этим ритмам не будет предела,А земному тверденью границ.Станет камнем живущее тело,Камнем маски застывшие лиц.

И тогда мудрецы и поэтыВоспоют не улыбки, мечты,Только мощь отвердевшей планеты,Только праздник стальной красоты.

«Да, я поэт, но мой пчелиный труд…»

Да, я поэт, но мой пчелиный трудВедь не оценят нынче, не поймут,И за словесный, сладкий, вечный медНикто, никто мне руку не пожмет.

Игра

Игра… игра… бессмысленно и пусто,Играя нами, эта жизнь пройдет:То мучает, то звучное искусствоНам в утешение дает.

И новые игрушечные душиВдувая в наши грубые тела,Звучанье музыки легко заглушитДобра суровые колокола.

И оглушенные, как мы услышимХоть что-нибудь из шума бытия?И опьяняясь звуковым гашишем,Что знаем мы? Лишь сладость забытья.

Но пусть играют тени и обличья,Пусть возбудительно они остры,Нам не забыть о смерти, о величьеПоследней роковой игры.

Первый снег

Все это так банально,Как сказочка Перро,И в рощице печальнойСияет серебро.

Она, как та царевна,Уснет под гул угроз,А этот ветер гневный —Как фея — Карабос.

И над широким кленом,Забыв свой красный плащ,И с криком, и со стономКолдунья злая вскачь.

Пусть. Я-то знаю мудрыйБанальный эпилог,Что принц золотокудрыйВсе оживляет в срок.

И вновь под знойной ласкойРастает серебро,О, вечная развязкаПо сказочке Перро.

«Целый мир с горами и морями…»

Целый мир с горами и морями,С тесным строем золотых светил,Все, что бережно хранила память,Образ твой сегодня заслонил.

Как найду потерянные вещи,Белый свет и синий небосвод?Но любовь все ближе и зловещей,Ничего она мне не вернет.

«В ночном застывающем страхе…»

В ночном застывающем страхе,В тумане томлений ночных,Трехстопный простой амфибрахийМне ближе размеров других.

О, слушать упрямый, негибкийНапев с удареньями бедИ чуять: не будет ошибкиВ моей неуклонной судьбе.

Старинный пейзаж (Сонет)

Все вижу я коричневатый дом,Такой уютный и такой старинный,И серебристые вдали равнины,И вязы, и дубы в саду глухом.

Так ясен день. И тишина кругом.Здесь, верно, жизнь рассказ спокойный, длинный:Рожденья, свадьбы, мирные кончины,Гармония в грядущем и в былом.

Но чу! — Вдали разводят мост подъемный,Вода под ним застыла ртутью темной,На серой башне огонек зажжен.

И наползают сумерки, и тениУж подготавливают черный фонДля самых жутких, диких преступлений.

Казанский собор

Где тротуар за длинной цепьюИ неожиданный простор,И где зовет к великолепьюОгромный сумрачный собор,

Я столько раз стоял взволнованЕго спокойной простотой,И вереницей дум окован —Окаменелый и немой.

О, если б и мои творенья,Созданья ветреной мечты,Умел бы я слагать, как звенья,И камни вечной красоты!

Сальери

Я с каждым днем безмолвней и суровей,Что ж, есть во мне биенье жадной крови,Но музыкой она не потечет.И я таю в заученном размере —(О, ремесло и головной расчет)Глубокую трагедию Сальери.

«Играют вечерние дымы…»

Играют вечерние дымы,Пылают костры на снегу,Где ты, что была мной любима?Я имя твое берегу.

И дни мои — пламень и дымыЛегки, и со мной благодать:Твое белоснежное имяДо смертных часов повторять.

«Все мы дети. Что мы знаем?..»

Все мы дети. Что мы знаем?Простодушно мы играем,Коротаем жизнь своюВ нами созданном раю.

А потом, когда напрасныИ веселье, и игра, —Скажет смерть с улыбкой ясной:«Успокоиться пора».

Екатерингоф

Старый парк Екатерины.Липы, клены и дубы,Точно пруд, заросший тиной,Спят минувшие судьбы…

И не вспомнить без усильяВсе величье прежних дней…Далеко уплыли крыльяБелоснежных лебедей.

И немного даже грустно:Вместо пышных париков —Парики кочней капустныхВозле вымоченных дров.

Да выкрикивают бодроПапиросники: «Сафо»;Нет, о прежнем, пышном, гордомЗдесь не вспомнить… ничего!

Только вечер величавыйПомнит прежние судьбы,И как будто старой славойОзаряются дубы.

Средневековье

Мне грустно, друг. И не моя вина,Что наши дни мне так докучны были,Ах, я другие помню времена,Которые уж вы забыли.

И я гляжу на белую луну,В довольстве мирном навсегда изверясь,Я вспоминаю страшную страну,Где даль пустынна и тревожен вереск.

Грущу, томлюсь. И не моя вина,Что мне одно средневековье мило,И что его зловещая лунаНа этом небе мертвенно застыла.

Ma bougie s’eteint

Je suis triste. Mon feu s’eteint.Oh, la mort pour tous est cruelle.Et la meche alourdie soutientCe qui reste de ma chandelle.

Ce feu qui s’eteint si joyeuxQuelle detresse l’ennivre,Il sait que le fond est pitieuxDu puits qui l’entoure de cuivre.

Il espere encor tout tremblant,Mais с’est a peine qu’il respire…Oh, douleur, oh, mort! A1’instantIl va se noyer dans la cire.

Лоцманский остров

Поля закатные грустят,Хрустальный алый взгляд.Вдали подъемные краныНедвижны и черны.

О, это магов черный рой,Высоко над землей,Забывшись в полусне,В предлунной тишине.

Лишь волны гладкому пескуЧуть шепчут про тоску, —Так зарывается больнойВ подушку с головой.

Лишь ветви темные дерев,Порою не стерпевХрустальный, ровный, алый взгляд,Чуть-чуть зашелестят.

О, эту грусть не выпить им,Все тоньше дальний дым.

«Весь день мой исполнен заботы…»

Весь день мой исполнен заботы,И я оглушен ей, покаПод вечер листочков блокнотаМоя не коснется рука.

И снова могущество мага,И день свой огромный отдашьЗа этот клочочек бумаги,За этот живой карандаш.

«Трагические древние герои…»