Алексей Романенко - Зеркало юности. Стихотворения Страница 2

Стражи с секирами блюдут тишину.

Мёртвые рыцари на грязной арене

Бьются за право идти на войну.

Ветер, пронзающий серые души,

Гоняет клочья тумана во мгле.

Спит до поры вечный мрак всемогущий

В городе Солнца, погребённом в золе.

Снова и снова, волна за волною

Древнее небо пожирает огонь.

Пора. Я готовлюсь к последнему бою,

И, пришпорен, ярится мой чёрный конь.

Найду в подземке звёздный скальпель!

Сергею Васильченко

Найду в подземке звёздный скальпель

И взрежу вены серым дням.

Крест-накрест – тайное распятье!

И волю дам ночным кострам!

Пылай, безудержная юность!

Вонзи свой меч в капусту лжи!

Я здесь, я рядом, будь спокоен,

Мой друг над пропастью во ржи.

Парнас истопчут наши кони,

Всё вскачь, уступом за уступ.

Ха-ха! Безумие – награда!

Гори, огонь холодных губ!

Пролейся, кровь невинных дней!

Раскрасить жизнь хочу тобою.

Поэзия! Я – твой адепт!

Я – твой солдат, готовый к бою!

Тюльпаны

Тюльпаны цветут и на ядерном поле,

Здесь их корни сильнее и краски сочней,

Чем у тех, что взращёны в комфортной неволе.

Дикий край и больной, но он лучше – родней!

Радиация выжгла всю степь, как пустыню,

Уничтожила всё, не тронув цветы.

Край родной никогда, ни за что не покину,

Где огнями алеют лепестки красоты.

Только здесь долгожданны дожди на заре,

И ночную прохладу ласкает туман.

Только здесь по весенней свежей поре

Разливается жаркий цветов океан.

Моя богиня

венок сонетов (2005 г.)

I

В порыве чувств, в выси небес распятых,

Подобных ветру, солнцу и огню,

Из сердца вырванных в своём корню

(И без того в нарывах и стигматах!),

Расписанных неведомой рукой,

Сикстинской уподобленных капелле,

По небу скачущих, как те газели,

Что до поры в себе таит левкой,

Вознёсшихся ввысь нотою метала,

Дрожащих до тринадцатого балла,

Не обличённых в мысли и слова,

В порыве чувств, казалось бы, своих

Я жил, любя и веря только в них —

Исторгнутых в глубинах естества.

II

Исторгнутых в глубинах естества

(Среди других, я тоже в их числе —

Раскиданных, разбитых по земле)

Рассвета луч найдёт едва-едва.

Мы будем – и мы были! – одиноки

Как небо над безлюдною землёй,

Как холод Арктики, пустынный зной,

Как без вождя в лесу таёжном волки.

Других надежд, и дум, и чувств не зная,

Я думал – эта свора мне родная!

«Ничто нельзя менять!» – гудит молва.

Сбегая прочь от мира, в никуда,

Я вспомнил: «Как они, я был всегда

Так лёгок на поступки и слова».

III

Так лёгок на поступки и слова,

Так падок на обманчивые страсти,

Всегда, везде – слегка, во всём – отчасти,

Я гостем был чужого торжества!

Искал забвенья в роге изобилья,

Грехов, вина, земных утех алкал:

Испил разочарованный бокал

Людского льда и своего бессилья!

Метался меж предложенных границ,

Закованный в водовороте лиц…

Себе казался я святее святых,

А позже стало ясно (свет не мил!),

Что, как в лохмотьях, по миру ходил

В мечтах чужих, потрёпанных, измятых.

IV

В мечтах чужих, потрёпанных, измятых,

Напичканных фальшивостью пустой,

Расправившихся с высшею Мечтой,

Я шёл туда, где алтари стоят их.

Я видел свет, но этот свет был – ложь!

И был мне знак, но этот знак – обман!

Я пил веселье, но тоской был пьян,

И в толпах шумных одинок был всё ж.

На жертвенник несбывшихся надежд

Я кинул пелену с кровавых вежд.

Вернувши дар прозрения и речи,

Мечту надев на душу, как кольчугу,

Я снова кинулся в страстную вьюгу,

Я мчался на обманчивые свечи.

V

Я мчался на обманчивые свечи,

Я полз, бежал, летел – не зная сам, —

К каким огням, кострам и маякам,

Но лишь туда, где свет надежды блещет.

Надломленный метаньями души,

Надорванный безумным боем сердца,

Я рвался вдаль, хотя мог отсидеться,

Но уши душат шорохи тиши.

О, выброситься б из окна Вселенной!

О, удавиться молнией мгновенной!

Калеки-мысли затухают сном,

Маньяка-разум настигает сыть…

Да к чёрту всё! Да в пасть! Хочу парить

Во тьме заблудшим глупым мотыльком!

VI

Во тьме заблудшим глупым мотыльком,

Как бы меня не предостерегали,

Как не страшили боли и печали,

Метался я, любым огнём влеком.

По пустоте немой распространён,

Я сам был пустотою. Я – Ничто!

Я – Небытьё и всё во мне пусто!

Дыханье утра, чей закат решён!

Разграбленный и осквернённый храм,

Отшельником заброшенный ашрам!

О, кто же я? Где мой очаг и дом?

Вселенная Тоски! Я твой изгой!

К тебе взываю! Дай же мне покой

В забытом всеми мире! Но каком…

VII

В забытом всеми мире – но каком? —

Я, беспокойным призраком блуждая,

Пути все исходив, дошёл до края

И сам себе казаться начал сном.

Осколком мысли в вихре урагана

Кружился я, вертелся, как волчок,

Летел, бежал, пока не сбил в кровь ног,

Не растворился в мареве тумана.

Да, я был одинок – до чёрной боли,

Как мёртвый воин на забытом поле,

Пронзённый фейерверками картечи,

Лежал, томился, становился сном.

В убитом мозге мысль плыла тайком:

«О, кто же крылья жжёные излечит?»

VIII

О, кто же крылья жжёные излечит,

Ожог души бессмертной исцелит,

Освободит от хватки мшистых плит,

Чтоб вновь я мог парить, как вольный кречет?

Но нет! Молчанье, холод, тишина.

Я осыпаюсь листьями тоски.

Отчаянье порвёт меня в куски!

Как доля одинокого страшна!

Последний раз взлететь – и в небытьё!

Но силы нет. Смеётся вороньё.

Зачем жесток так мир и почему?

Сырой тоской он душит отщепенца,

И от отчаянья куда бы деться?

Не нужен падший ангел никому!

IX

Не нужен падший ангел никому!

Зачем же я восстал? Зачем был против?

Толпа признала факт, что я юродив!

Уйду! Уйду от них! Сбегу во тьму!

Убили, растоптали, растерзали,

И оторвали чёрных два крыла,

И сами обратили к лику зла,

И предрекли мне боли и печали.

Вы девять подарили мне кругов,

Определив себя в разряд врагов!

А я… Всегда я ведал – что к чему.

Закованный во льдах на дне Коцит,

Я чуял – об одном душа болит:

Мне в этой тьме не выжить одному!

X

Мне в этой тьме не выжить одному!

Я умираю. Больно. Одиноко.

Судьба моя, зачем ты так жестока!

За что же мне проклятье? Не пойму.

Меня, как будто демоны ночи,

Терзают мысли непроизносимо.

Рассвета луч всегда пробьётся мимо,

А я от солнца потерял ключи.

Который год уж бесконечна ночь,

Мне одному её не превозмочь!

О, как я цепь отчаянья порву?

Не выстоять мне в битве одному!

Но чем же мне разрушить эту тьму?

Да! Чистым светом! Грёзой наяву!

XI

Да! Чистым светом! Грёзой наяву!

Легка, как лепестки небесной розы,

Парящие меж облаками грёзы,

Что непокорны даже волшебству!

Овеянная нимбом красоты

Предвечно-гармоничной и чудесной,

Изящна, грациозна и прелестна,

И выше, и прекрасней, чем мечты.

Неповторимо каждое движенье,

Легко и тонко взгляда мановенье.

Во всей Вселенной ты одна такая:

Исполненная тайн очарованья,

Прозрачно-лёгком звёздном одеяньи,

Божественным величием сверкая!

XII

Божественным величием сверкая

(В сравнении с тобою небеса —

Ничто, лишь пыль, что застит очеса,

Тебя от взгляда пылкого скрывая!),

Предвечнее вселенской чистоты,

Улыбкой нежной освятив Трёхмирье,

Разлившейся космическою ширью,

Божественно-непостижима ты!

И пред тобою, восхищённый, я —

Лишь прах, гонимый ветром небытья.

Но всё ж, на эту пропасть не взирая,

Спустилась ты на брошенную Землю,

Отчаянным моим молитвам внемля!

Ты снизошла ко мне, моя святая.

XIII

Ты снизошла ко мне, моя святая!

Разрушила оковы вечной тьмы,

Объявшей душу, как налёт сурьмы…

Прекрасна ты, во благо разрушая!

Прекрасна ты во всём великолепьи

Созданья света в сумрачной глуши.

Тебя лишь лицезреть своей души

Невидным взором! Стынуть в благолепьи!

Закрыв глаза, молчать в благоговеньи!

О, в этом мире ты – моё спасенье!