Михаил Загоскин - Стихотворения Страница 2

ВЫБОР ЖЕНЫ

В дурачествах своих нам трудно сознаваться:      Мы все помешаны на том,      Что сами никогда ни в чем      Не можем ошибаться.Причиной неудач, всех горестей и бед —Иль случай, иль судьба, иль что-нибудь другое,Но только уж не мы. Один несчастье злоеКлянет, с дурной игрой поставивши лабет;Другой, хотя блеснуть с умеренным доходом,Вступает с богачом в неравную борьбуИ после, не сведя никак приход с расходом,Винит во всем жестокую судьбу,Как будто бы она и в том уж виновата,Что бедный человек не должен жить богато,А с взяткою одной бостон нельзя играть.Но чтобы вы, друзья, не начали дремать      От сих преважных поучений,Не лучше ль мне наместо рассужденийОт скуки вам кой-что порассказать?Сюда, друзья, в кружок — я сказку начинаю;В одной из двух столиц, — а точно где, не знаю,Положим, что в Москве — для сказки все равно, —      Тому назад не так чтобы давно,      Среди веселья жил счастливец,      Фортуны баловень, по имени Клеон.      И подлинно был счастлив он:Красот московских всех любимец,Душа их общества и зависти предмет;      Все маменьки его ласкали      И часто дружеский совет            Без умысла ему давали             (Хваля своих любезных дочерей)            Жениться поскорей.И после этого — кому поверить можно —Счастливец сей, признаться должно,Природой был не слишком одарен:      Красавцем он не мог назваться,      Отлично не был и умен,И даже — я стыжусь по чести вам признаться      И даже не умел в мазурке рисоваться,А несмотря на то, как будто б наподряд,Невесты скромные его ловили взгляд.За что, вы спросите, Клеона уважали?Хотите знать? Он был... я вижу — отгадали!      Да, да, друзья, он был богат.Но участью своей кто в мире сем доволен?Клеон вдруг сделался задумчив, беспокоен;      Стал редко ездить со двора,      Вздыхать, грустить, томиться,Иль, попросту сказать, ему пришла пора жениться.Поверьте, в тридцать лет приятней жить вдвоем!      Итак, счастливец наш, обдумав все путем,Решился общему последовать законуИ, чтоб сомненья все вернее истребить,Отправился тотчас к приятелю Честону            И так с ним начал говорить:«Жениться никогда, мой друг, шутить не должно!Уж надо поступать отменно осторожно:            Ты опытен и знаешь свет,Так в этом можешь дать полезный мне совет!Из всех невест я двух сестер предпочитаю;Послушай, я тебе точь-в-точь их опишу:Знать мнение твое, Честон, весьма желаю,Но только, милый друг, быть искренним прошу!Они фамилии не знатной, но известной:Аглая, старшая сестра, тиха, скромна,            Имеет нрав прелестный            И даже, говорят, умна,Но только утверждать я этого не смею:С тех пор, как езжу я к ним в дом,Едва ли удалось, как помнится, о томСказать слов шесть мне с нею,Что время скверное и дождь идет с утра.Какая разница, мой друг, ее сестра!Представь себе,Честон, Киприду для примера:Как слабо и тогда сравнение твое!Нет, нет! Эмилия, конечно, не Венера,            А лучше во сто раз ее!Остра, умна, талантов бездна,      А как ловка, мила, любезна!Пускай иной в ней слабости найдет:Она, не спорю я, как будто бы спесива,Немножко ветрена, немножко прихотлива,Да только вот беда: все это к ней идет;Насмешлива — нельзя и в этом не признаться,И если уж над кем она шутить начнет,      То мертвого заставит рассмеяться!» —«Все это хорошо, да только не в жене —Ведь сердцу доброму таланты не замена!            Поверь, Клеон, как другу, мне:            Коварство, злоба и измена            Всегда насмешников удел!» —«И, милый друг, ну что за преступленье!            Как будто бы грешно            Над тем смеяться, что смешно?            Да где же взять терпенья            С глупцом без смеха говорить?Притом же — с клятвою могу я утвердить —            Чувствительней ее не может быть;            Она добрее, чем Аглая:            Та любит лишь людей,            А эта даже и зверей.Эмилия на днях, лишившись попугая.            Почти иссохла от тоски...Нет, нет, мой друг, она совсем не злоречива,А любит изредка глупцам давать щелчки!Сестра ж ее уж слишком молчалива.            Ты скажешь, что она скромна.Что ж толку в том? Зато ведь вовсе не видна;А я хочу, чтобы жена моя блистала,            Чтоб свет не только красотой —Талантами, умом и всем обворожала,Чтоб праздник тот считался за пустой,Который ей самой украсить не угодно.А если ж вздумаю явиться всенародно,            Пущусь в собранье с ней...Какое торжество! Среди толпы людей,В глазах у всех она как грация танцует;Не только что умы — сердца у всех волнует:                  Того-то и хочу.            Все вкруг нее теснятся,            Все ахают, дивятся.            А я — стою спокойно и молчу;      Гляжу на всех с улыбкой сожаленьяИ думаю: «Ей дань платите удивленья,      А мне — завидуйте, друзья!»      И вот уж шепчут, слышу я:«Вот муж ее, вот он», — и вкруг меня народуУжасная толпа, и мне уж нет проходу!» —       «Умерь его, мой друг, — сказал Честон, вставая, —И выслушай совет — я в двух словах скажу:Супругой доброй быть способнее Аглая.Поверь, блистать всю жизнь не может человек —С женою жить не год, не два, а целый век.            Теперь прощай, — в деревню еду,Мне хочется поспеть на станцию к обеду;Смотри ж, Клеон, держи совет мой в голове!»Простился; а Клеон подумать обещался...            И на Эмилии спустя недели две            С большим парадом обвенчался.Три года минуло, и вот опять Честон            В столицу возвратился;Оправиться едва успел с дороги онИ тот же час к приятелю пустился.«Ну вот, Клеон, опять в Москве я наконец:Куда, мой друг, давно с тобой мы не видались!            Ты был жених, когда расстались,Теперь любовник, муж и счастливый отец...Но ты нахмурил лоб, молчишь, не отвечаешь?Какой ужасный взгляд — ты стал совсем другим,            Тебя, по чести, не узнаешь!Давно ли чудаком ты сделался таким?» —«Давно ль? С тобой на что таиться...С тех пор, как за грехи задумал я жениться!» —«Возможно ли, Клеон? Да разве уж жена            Твоя в собраньях не блистает?» —«По-прежнему всегда окруженаИ всех собой обворожает». —«Талантов, что ль, убавилось число?» —«О нет... ведь нравиться желанье не прошло:В мазурке и пенье она весьма успела!» —«Так что ж? Неýжели богиня подурнела?» —             «Богиня, скажешь, красоты?..» —«Да это говорил не я, мой друг, а ты!» —«Не может быть! Я толк немного в этом знаю!И что в ней нравится — никак не понимаю,У ней во всем лице нет правильной черты». —«Скажи же наконец, что сделалось такое?» —«А то, Честон, что добрая моя женаДолг матери считает за пустое:По балам каждый день, в гостях разряжена!Супружеской любви в ней даже нет и тени:Со всеми страх мила, но только не со мной;И если я когда останусь с ней одной,Тотчас пойдут и спазмы и мигрени...И сверх того, злодейка так хитра,Что в свете прослыла предоброю женою,Я мученик — и все ж смеются надо мною!» —             «А где теперь ее сестра?» —«Давно уж замужем, Людмил на ней женился:            Ну, видно, богу он молился!            Как счастливо живет он с ней!Она всегда с детьми, всегда в семье своей.В женитьбе испытал Людмил одно блаженство;            За что ж такое неравéнство?Один счастлив, другой судьбою угнетен;За что ж не он, а я жить должен несчастливо?Куда, подумаешь, судьба несправедлива!» —«Напрасно ты винишь судьбу,— прервал Честон,—            Вини себя в своей печали:С Людмилом оба вы нашли, чего искали!Аглая попросту без пышных всех затей            Живет для мужа и детей;Зато твоя ловка, по моде разодета,Пленяет всех, а мучит лишь тебя;Но кто же виноват? Ты взял жену для света,            А он женился для себя».

ПОСЛАНИЕ К ЛЮДМИЛУ