Римма Казакова - Женщина, вечная девочка… (сборник) Страница 2

«Становлюсь я спокойной…»

Становлюсь я спокойной.А это ли просто?…Мне всегда не хваталобаскетбольного роста.

Не хватало косы.Не хватало красы.Не хваталона кофточки и на часы.

Не хватало товарища,чтоб провожал,чтоб в подъездек губам рукавичку прижал.

Долго замуж не брали —не хватало загадочности.Брать не брали, а вралио морали, порядочности.

Мне о радости радиозвонко болтало,лопотало…А мне все равно не хватало.

Не хватало мне марта,подобревшего тало,теплоты и довериямне не хватало.

Не хватало,как влаги земле обожженной,не хватало мнеистины обнаженной.

О, бездарный разладмежду делом и словом!Ты, разлад, как разврат:с кем повелся – тот сломан.

Рубишь грубо, под корень.Сколько душ ты повыбил!Становлюсь я спокойной —я сделала выбор.

Стал рассветом рассвет,а закат стал закатом…Наши души ничтоне расщепит, как атом.

«По счастливой воле случая…»

По счастливой воле случая,то робея, то грубя,всем, что есть на свете лучшего,я поверила в тебя.

Мне и пляшется, и плачется,и бесстрашны смех и грусть,словно я в ребячьем платьицек взрослому,тебе,тянусь…

Это чувство не уроненони к тщеславью,ни к рублю.Я люблю тебя, как родину,как отца и мать люблю.

Все мне – праздник,все – по норову,и —бездонней и теплей —я людей люблю по-новому:силой всей любви к тебе!

«Я – как девчонка из деревни…»

Я – как девчонка из деревни.Роса и лес в моей крови.Поговорим с тобой на древнем,на грубом языке любви.

На том тяжелом, первобытном,с шершавым рубленым лицом,что как по камушку – копытом,по первопутку – колесом.

Поговорим с тобою молча,как дым горчащий – из трубы,как летний дождь дорогу мочити как растут в лесу грибы.

Поговорим на том прекрасном,который знаем ты и я,на том очищенном – и грязном,как в непогоду колея.

Поговорим на этом вечном,не зная больше ничего,поставив тоненькую свечкутому, кто выдумал его.

«…В сорок втором ходил к нам интендант…»

…В сорок втором ходил к нам интендант —наук каких-то хитрых кандидат.За мамой он ухаживал упрямо.Не поддавалась интенданту мама.Не потому, что папа воевал,хотя уж это что-нибудь да значит!Все обстояло здесь совсем иначе:отец тогда не больно б горевал.Была на фронте у него жена,а если говорить грубей и проще —там, на войне, с ним женщина жила,а нам он деньги посылал по почте.Мать знала. Донесла-таки молва!Но мать обиду молча проглотилаи на почтамт, как прежде, приходила.А как тут быть?Что мать моя могла?Работала. Все научилась делать.Садила огород, капусту квасила.Не плакала. И даже губы красила.Лишь в зеркальце чуть пристальней глядела.А интендант был добр, как Дед Мороз.Он приходил, пакетами увешанный…Но мать ему решительно и вежливовнушала:– Николай Иваныч, брось!..Он чай поспешно ложечкой студил.Он уходил, пакеты взяв неловко.А ведь тогда, в тот долгий год нелегкий,не знаю, кто бы маму осудил…Двоих детей не просто поднимать.И так не просто понимать при этом,что в чем-то главном,в самом главномпредан!…Мне не забыть сорок второго, мать.

Крымский мост

Город мой вечерний,город мой, Москва!Весь ты – как кочевьеС Крымского моста.

Убегает в водахвдаль твое лицо.Крутится без отдыхав парке колесо.

Крутится полсветапо тебе толпой.Крутится планетапрямо под тобой.

И, по грудь забрызганзвездным серебром,мост летящий Крымский —мой ракетодром.

Вот стою, перилагрустно теребя.Я уже привыклапокидать тебя.

Всё ношусь по свету яи не устаю.Лишь порой посетуюна судьбу свою.

Прокаленной дочернана ином огне,как замужней дочери,ты ответишь мне:

«Много или малосчастья и любви,сама выбирала,а теперь – живи…»

Уезжаю снова.Снова у вискабудет биться словостранное: Москва.

И рассветом бодрымгде-нибудь в тайгеснова станет больноот любви к тебе.

Снова всё к разлуке,снова неспроста —сцепленные рукиКрымского моста.

«Моя присмиревшая мать…»

Моя присмиревшая матьсидит и листает страницы.Она испугалась больницы,что в жизни возникла опять.

А правнук ее, ползунок,хохочет, родной колокольчик,и сердце усталое хочетлишь этот и слышать звонок.

А в сердце без воли ее,слегка различимы покуда,уколы сигналов оттуда,где нег ничего, забытье.

Забудется мама, а мнев потоке забот и событийзабвение это забыть ли?Терзает и днем, и во сне.

Судьба, не спеши, потяни,не тронь истонченную нитку!Я в тайну твою не проникну,и все же – продли ее дни!

А если уж так суждено,в тот час предзакатный, вечернийизбавь ее хоть от мучений,коль надо уйти все равно.

Загадочно наше житье,и много так значит, и мало…Глядит на меня моя мама,как на отраженье свое.

Подвластные календарю,паденью мгновений-листочков,живем – и, наверное, точноя ей и себе говорю:

«Я – бабочка, куколка – ты,моя оболочка, облатка.Не будет пути мне обратнов мир теплой твоей темноты».Вздыхаю, боюсь ее глаз…Вдруг – и утешенье, и вызов —спокойно: – Включи телевизор.Там «Клуб путешествий» сейчас…

Бабушка

Я в зеркале, себя обрадовавши,сквозь гром привычной маятыпоймала вдруг покойной бабушкиедва приметные черты.

Их зябь, их рябь, их вязь неброскаяплыла, загадкою дразня.Мое славянское, отцовскоене отдавало им меня.

И все же это было явлено —намеком тающей зари.И я – как бабушка: и яблоня,и плод, и семечко внутри.

Живу, отчаиваюсь, праздную,то как в бою, то как во сне.А бабушка была прекрасною!И силой праведною властноюесть что-то от нее во мне.

«Люби меня!…»

Люби меня!Застенчиво,боязно люби,словно мы повенчаныбогом и людьми…

Люби меня уверенно,чини разбой —схвачена, уведена,украдена тобой!

Люби меня бесстрашно,грубо, зло.Крути меня бесстрастно,как весло.

Ломай меня бездумно,как кусты сирени.Иди за мной безумно,будто я – сирена…

Люби меня по-отческивоспитывай, лепи, —как в хорошем очерке,правильно люби…

Люби совсем неправильно,непедагогично,нецеленаправленно,нелогично…

Люби дремуче, вечно,противоречиво…Буду эхом, вещью,судомойкой, чтивом,

подушкой под локоть,скамейкой в тени…Захотел потрогать —руку протяни!

Буду королевой:ниже спину, раб!Буду каравеллой:в море! Убран трап.

Яблонькой – дичонкомс терпкостью ветвей…Твоей девчонкой.Женщиной твоей.

Усмехайся тонко,защищайся стойко,злись,гордись,глупи…Люби меня только.Только люби!

«Бесконечными веками…»

Бесконечными веками —есть на то причина —разговаривал рукамилюбящий мужчина.

Не растратчик, не обидчик,обольстивший ложью,а защитник, а добытчик,ломовая лошадь.

Стрелы он строгал и струги,строил стены града.Если что сказали руки —повторять не надо.

Ладил сети, ставил срубы,пласт взрыхлял для злака.Был он, может быть, и грубый…Как смотреть, однако.

Как смотреть… Душа – не камень.Все ль тужить, болеть ей?…Говори со мной руками —языком столетий!

Не на птичьем, на беспечном,выпорхнувшем хрупко, —говори на безупречномязыке поступка.

Говори своей заботой —не игрой дешевой.Говори своей работой:для меня – тяжелой.

Говори, когда озябну,согревая споро.Говори со мной, хозяин,старший мой, опора.

Как идет коса лугами —столько накосила! —Говори со мной руками,доброта и сила.

Говори! И не полова —хлеб, шуршащий спело, —тихо народится слово,прочное, как дело.

«На баррикадах любви…»