Иван Панаев - Стихотворения Страница 2

К***

Почтительно любуюся тобоюИздалека… Ты яркой красотою,Как пышный цвет, торжественно полна,Ты царственно, ты дивно создана!

Промчишься ли в блистающей карете —Тобою бескорыстно вдохновлен,Творю тебе обычный мой поклон,Нимало не заботясь об ответе.

Окружена поклонников толпой,Сидишь ли ты в великолепной ложе,Я думаю: «Как хороша, о, боже!»,Едва восторг удерживая мой.

Души моей высокое стремленье,Мой драгоценный, задушевный клад!Брось на меня хоть ненароком взгляд, –Твой каждый взгляд родит стихотворенье!<1846>

Requiem [2]

В ушах моих requiem страшно звучал,И мрачно на улицах было,Лишь там наверху огонек чуть мерцалСквозь красную штору у милой.

И холод по жилам моим пробежал,И сердце болезненно сжалось;Я более года ее не видал…Что с ней, с моей милою, сталось?

Темна была ночь, ночь была холодна,И ветер свистел так уныло…В гробу как живая лежала она,И полночь на башне пробило.<1846>

Два отрывка из большой драматической грезы «Доминикино Фети, или Непризнанный гений»

Сия драматическая греза, как усмотрит читатель, требовала обширной эрудиции. Герой ее – художник римской школы, родившийся в 1589 году и умерший в 1624 году.

Действие первое

Выход 2

1609

Картинная галерея в Мантуе. Доминикино Фети прохаживается по зале в глубокой и многознаменательной задумчивости. На глазах его живительные слезы. Вдруг он останавливается, поднимая руки горе, перед картиною Джулио Романо.

Фети:

Гори огнем священным, сердце,Гори! Мне любо и легко взиратьНа дивные создания искусства!О Джулио Романо! О великий мастер!Ты, кистью чародейственной владея,В красе и блеске состязался с небом!Во прах, во прах перед твоим талантом! (Упадает на колени перед картиной. Через немного времени встает, отряхается, протирает глаза. Холодный пот льется по его челу. Он снова смотрит на картину и, преисполняясь восторгом, начинает скакать и прыгать, напевая)О Романо! О Романо!Это диво – не картина!Чудо мысли, исполненья,Страсти, силы, вдохновенья…И легко и вместе жутко.Дрожь по телу пробегает,Искры сыплются из глаз,И пленительные звуки,Расплетаясь и сплетаясь,Будто змеи обвиваютУтлый, бренный мой состав!Страшно! Дивная минута!Тра-ля-ля! Тра-ля-ля! (В изнеможении упадает на стул. Затем величественно поднимается и произносит медленно и строго)Условия искусства глубоки!И путь его исполнен бурь и терний.Художник – не ремесленник. Он долженПрежде всего иметь запас идей и нечто,(сжимая руку в кулак)Что избранным из избранных дается.Я чувствую во мне есть это нечто…В груди растет зиждительная сила,По жилам вместо крови льется огнь…Не для земной и мимолетной славыЯ предаюсь великому искусству,Не для себя, не для людей – для бога!И жизнь моя пойдет легко и плавно,Озарена священным вдохновеньем…Спасибо Джулио Романо! ОнМне указал мое предназначенье;Двукратное – и от души спасибоВеликому!. . .

Во все продолжение времени, покуда, под наитием художнического восторга, Доминикино Фети говорил, скакал и прыгал, в глубине галереи стояла не замеченная им девушка Анунциата, с умилением взиравшая на него.

Анунциата:

(про себя)Как он хорош сегодня!Он облит весь лучами вдохновенья,И блеск в очах, и гордая улыбка…(Невольно громко)О Доминикино!

Фети:

(будто просыпаясь)

Кто звал меня?..

(Озирается… и, с удивлением увидев Анунциату, подходит к ней робко, с потупленным взором.)

Анунциата! вы ли? Как! откуда?..

Анунциата:

(приседая с застенчивостию)

Синьор художник… боже… извините…Я здесь нечаянно…

Фети:

Анунциата!

Долгое и красноречивое молчание. Лицо Анунциаты постепенно одушевляется, глаза ее начинают сверкать, стан выпрямляется, правая рука поднимается торжественно. Во всей позе ее что-то прекрасное… Она смотрит на Фети и говорит.

Анунциата:

Великий боже! Что со мною? Я дрожу.(Громко и сильно)Внимай, внимай пророческому слову,Из уст моих ты слышишь голос свыше.Страшный путь ты избрал, Фети!И на избранном путиДля тебя расставят сетиЗлоба, зависть; но идтиДолжен ты по нем, лелеяСветлый, чистый идеал,Не ропща и не робея;Бог тебя сюда призвал…Для великого!.. А люди…Но ты пиши не для суда мирского,Бессмыслен и пристрастен суд людей…Есть суд другой – и есть другое слово…Его-то ты вполне уразумей!(Исчезает.)

Доминик, пораженный сими словами, пребывает с минуту безмолвен, с опущенной головой. Потом поднимает голову, ища глазами Анунциату.

Фети:

О дивное, прекрасное явленье!О неземная!.. Где ты? Погоди,Не улетай… Благодарю, создатель!В ее устах твое звучало слово!..Мне слышатся еще досель те звукиГармонии чистейшей!.. Как светло!..Как хочется мне плакать и молиться!Как грудь кипит! Как сердце шибко бьется,Рука к холсту невольно так и рвется…Мой час настал. Великий, дивный час!..За кисть, за кисть, Доминикино Фети!..(Убегает.)

Действие седьмое

Выход предпоследний

Через пятнадцать лет после предшествовавшей сцены. В Риме, в мастерской художника.

Фети:

(худой и бледный, пишет картину и вдруг останавливается, мрачно поводя глазами)Нет, кончено, остыло вдохновенье…Не воротить минувшее мгновенье!..(Толкает ногою станок, на котором стоит картина. Картина падает.)Прочь с глаз моих!.. Ну, веселитесь, люди!(Рвет в бешенстве кисть, бросает ее и топчет ногами.)Сбирайтеся смотреть на мой позор…И вы, завистники с змеиного улыбкой,Художники! Сбирайтеся сюда!..Коварное, слепое провиденье!Зачем сей путь ты указало мне?Обман и ложь – и на земле и в небе!Я изнемог!.. Довольно… Нету сил;Червь внутренний мне сердце источил!..Башмачник я, ремесленник презренный,А не художник, славой осиянный!(Хохочет дико.)Разбит во прах мой велелепный сон!(Задумывается и через минуту)А сон тот был и чуден, и прекрасен…Казалось мне тогда, что я восстануВ лучах, в венце и в нестерпимом блеске,Величием, как ризой, облаченЙ молниею славы опоясан!Колебляся под куполом святыни,Я радугу хотел сорвать с небес;С природою я мыслил состязаться;Пересоздать небесные светила,Луну и солнце с неба перенестьНа полотно. И кистью исполинскойХаос, и тьму, и ад изобразитьНа диво, страх и трепет человеку!..Я мыслил сжать в одно произведеньеГромадное – все божий миры!..(Немного погодя)Искусства царь, в регалиях моихЯ плавал бы над миром изумленным,И на меня в немом благоговеньиСмотрели б очи тысячи людей…И голос мой тогда бы с высоты,Подобно грому божьему, раздался:О люди, на колени!.. Не предо мною, люди, –Пред искусством!. .. . А ныне что я?. . . .(Приближает к себе бутылку с вином и, указывая на нее)Вот что теперь единственный мой друг,Единственное благо мне дающий, –Забвение…(Пьет.)Как сладко в душу льетсяЖивительный и пурпуровый сок!Как весело мечтается и пьется!..(Выпивает залпом несколько стаканов вина и по некотором молчании)Что вижу я?.. Окрест меня собралисьАрхистратиги дивные искусства,Великие!.. Так точно, это он,Божественный творец «Преображенья»,И он, создатель «Страшного суда» —Сей строгий и суровый Бонаротти…Вот нежный, утонченный Гвидо Рени…Страдалец вдохновенный Цампиери —Мой гениальный тезка – также здесь…(Еще пьет.)И все они с любовью и с почтеньемТоржественно взирают на меняИ говорят: «Достойный наш собрат!Наполнив наши кубки золотые,Мы чокнемся во здравие искусства,Обнимемся – и вместе в путь пойдемК сияющему храму вечной славы…Мы гении, мы высшие земли!Во храме том мы с гордостью воссядемНа благовонных лавровых венках,Амврозией хвалений упиваясь,И будем трактовать лишь об искусстве,Зане другая речь нам неприлична…»

Долгое молчание.

Опять мечта… Проклятая мечта!..Вы, демоны, смеетесь надо мною?..Ну, смейтесь, смейтесь, – я и сам смеюсь.

Удар грома.