Расул Гамзатов - Концерт Страница 2

II

Жасмин и акация в Бресте цветут…Персидской сирени лиловые вспышкиГустую рассеивают темноту,На миг озарив пограничные вышки.

За Бугом кордон…Серебрятся штыкиЗастывших в дозоре армейских секретов,И фыркают кони у сонной рекиДа щиплют люцерну в тумане рассветном.

Какая тревожная здесь тишина —Ее нарушает лишь грохот составов…А Брестская крепость уже ото снаЗа час до побудки решительно встала.

Сегодня суббота, а завтра концерт…Валторны и трубы начищены мелом,Пылает румянец на каждом лице —Солдатам неймется приняться за дело.

Даешь репетицию!Только вчераСколочена сцена в костеле литовском,В котором пронырливая детвораЧуть свет примостилась на струганных досках.

Нет, чтобы отправиться ей в кинозал,Где с саблей Чапаев летит на экранеИ Петька с разбегу ныряет в УралСпасать командира, хоть сам уже ранен.

Где Чкалов на соколе славном своем,Рискуя не выйти из штопора, все жеСтремительной тенью скользит под мостом,Пропеллером острым скосив подорожник.

Жасмин и сирень…По-аварски СаидНикак не припомнит названия эти.Две веточки хрупких, но пышных на вид,Послал он Джамиле в солдатском конверте.

Она-то уж точно подскажет ему,Как их называет в родимом селении.Обидно вот только, что надо письмуТуда добираться дней десять, не мене.

…А в клубе уж яблоку негде упасть —В оркестре музвзвода сержант с капитаном:Здесь нет иерархий, здесь музыки властьЦарит над роялем, трубой и баяном.

Фомин-комиссар,А Петров-рядовой.Но им до отличий сегодня нет дела,Внимательно слушают тот и другой,Как первая скрипка протяжно запела.

И тотчас же ей отозвался кларнет,Как будто бы понял ее с полуслова…Начштаба полка на воскресный концертВчера пригласил генерала Попова.

К приезду поставили в зрительный залВождя всех времен и народов портреты……Кто в отпуск собрался в субботу, тот сдалВ железнодорожную кассу билеты.

На улочках Бреста пестро от афиш,Шьют платье с утра командирские жены,А дети пускают с казарменных крышВ лазурную синь длиннохвостых драконов.

Они улетают далеко за БугИ плавно парят над полями чужими.А мальчики долго глядят из-под рукИ, жмурясь на солнце, любуются ими.

На правом крутом берегу МуховцаЖасмин и акация благоухаютИ ловит рыбак окуньков на живца,Зевак любопытных, как мух, отгоняя.

Суббота…Назавтра намечен концерт.Идет репетиция в старом костеле:В начале программа, а танцы в конце —Распределены и костюмы, и роли.

Но тут политрук объявил перерыв.Накрыты столы в гарнизонной столовой,Где каждому после усердной игрыПерловая каша покажется пловом.

… А потом показали кинохронику,Только что привезенную из Бреста.На серой церковной стене отпечаталсяЧерно-белый портрет эпохи.Красная площадь…Первомайский парад…Орлиный взор великана с усами.Трибуна мавзолея…Хищный прищур…Знаменитая трубка в железной руке.Пионеры машут цветами…Физкультурники составляют пирамиды…Восторженные лица людей,Самых счастливых в мире,Тонут в море лозунговС единственным именем.

На сельхозвыставке — северные олени…На Арбате — «Свинарка и пастух»…Альпинисты штурмуют Эльбрус,Воздвигая на вершинеБронзовый бюст вождя…Михаил ШолоховДописывает «Тихий Дон»,По степным просторам несутсяВольные кони Джамбула…«Я другой такой страны не знаю,Где так вольно дышит человек».

Галина УлановаБелым лебедем умирает на сцене.Смуглоликая узбечка —Мать семнадцати детей —Провожает в армию первенца…Украина готовится к сенокосу.Столетние джигитыСоревнуются на скачкахВ Абхазии…На площадях и улицахБушует море портретовС единственным символом.

Под немецкими бомбамиСодрогается Лондон…Под протянутой рукой фюрераМаршируют полки.Небо Испании перечеркнуто крест-накрестТрассирующими пулями «мессершмитов»…А по улочкам БрестаВ показательном парадеПроходят красноармейцыИ солдаты вермахта,Символизируя неожиданную дружбуДвух великих держав.

Бесконечной вереницейТянутся непобедимые армииПо африканским саванам,Польским шляхамИ парижским площадям…Вооруженные парниС засученными рукавамиВесело подмигивают с экрана.

… Закончился фильм.А вокруг тишина,Как будто бы в зрительном зале пустынно.И страшное горькое слово «Война»У всех на устах против воли застыло.

Но грозен приказ, и нельзя никомуНе то чтоб сказать, но подумать об этом…Проектора лучик кромешную тьмуПронзил, как кинжал, ослепительным светом.

И тут же от мыслей очнулся СаидИ в бубен ударил широкой ладонью:— Далай-далалай…Зажигательный ритмЕму дагестанскую пляску напомнил.

Отвесные скалы в предутренней мглеИ камни покатые на годекане…Тот бубен с рисунком орла на скалеОтец подарил ему в час расставанья.

А мать завязала его в узелок,В платок, что был вышит руками горянки,Где вился по краю лозы стебелекИ радовал душу орнамент нарядный.

Звени горский бубен:— Долай-долалай, —То громко, то тихо, то плавно, то резко, —Аварским аулам привет передайОт Армии Красной, от крепости Брестской.

От синего Буга и от Муховца,От благоуханной сирени цветущей.От каждого озера и деревцаПривет тебе шлет Беловежская пуща.

И вдруг, оживившись, оркестр заиграл:— Бух-бух, —Барабаны заухали тяжко,И грянул валторн оглушительный вал,И нежные скрипки запели протяжно.

Вивальди и Бах с неприступных высотСошли на простую дощатую сцену,И Лист с пожелтевших от времени нотКивнул, как старинному другу, Шопену.

Пришли они порознь в литовский костел —Из Вены один, а другой из Варшавы.Над ними, как ангел, Париж распростерШирокие крылья блистательной славы.

И, занавес пыльный слегка отогнув,Из тьмы золотой, что зовется бессмертьем,Из вечного города смело шагнулПод мрачные своды стремительный Верди.

И Мусоргский, как во хмелю, не спеша,На сцену взошел по ступенькам скрипучим—Российский Бетховен — печаль и душа,И гордость прославленной кучки Могучей.

Но тут грянул марш, словно пушечный залп…«Прощанье славянки» бойцы заиграли —И замер под звуки знакомые зал,Как в миг расставанья на мирном вокзале.

Взмахнул дирижер загорелой рукой,Почуяв прилив небывалой свободы,Как будто в атаку повел за собой,Сверкающий медью оркестр музвзвода.

Цимбал белорусский, свирель и трубаСоставили вместе случайное трио,И бравый моряк, стряхнув кудри со лба,Запел неожиданно:«Аве Мария»…

А после на сцену взошел капитанС женой и детьми — о певучем семействеВ полку говорят:«У Шабловских талант…Недаром повсюду поют они вместе».

«Каховка», «Тачанка» — степные края…И, перебирая гитарные струны,«Гренада, Гренада, Гренада моя», —Запел пограничник, совсем еще юный.

И вновь в звонкий бубен ударил Саид —Как жаль, что аварской зурны тут не сыщешь.Она в одночасье больных исцелитИ мертвых заставит покинуть кладбище.

— Далай-далалай…Будто эхо в горах,Под сводами старого храма грохочет.Но вместо «Асса» во все горло «ура»Бойцы молодые кричат, что есть мочи.

Вот, гордо сияя походной трубой,Взобрался на сцену с лукавой улыбкойГаврош полковой и уже рядовой,Хоть ростом с винтовку, боец Петя Клыпа.

Задорную песенку он затянул«На Буг спозаранку пойду я рыбачить.Для всех окуньков наловлю на блесну,А-то и сома, если клюнет удача».

За Петей взошел старшина на помост —Задумчивый Гамлет стрелкового взвода…Ах, быть иль не быть?Этот вечный вопросОпять озадачил старинные своды.

Комсорг из Армении МатевосянСтихи прочитал знаменитого ГейнеСперва на родном (перевел он их сам),Потом на немецком так благоговейно.

А следом какой-то танкист молодой,Хоть был не включен он в программу концерта,Блокнотик к груди прижимая рукой,Для всех неожиданно вышел на сцену.

Творенья свои, заикаясь слегка,Читал нараспев он, артист нелегальный,О том, как на черной земле МашукаОстался навеки поручив опальный.

Сто лет со дня гибели этой прошло,Бессмысленные отменили дуэли,Но войны остались…И новое злоГотовит удар по загаданной цели.

«Как Лермонтову, двадцать семь мне сейчас.Три года уже я служу на границе,И, если Отчизна отдаст мне приказ,За честь ее жизнью готов поплатиться».

Еще прочитал он стихи о труде,О славных рекордах по выплавке стали…Но я пропущу их, поскольку вездеТам лозунги были:«Да здравствует Сталин!»

Стихи эти для боевого листкаФомин попросил у танкиста-поэта,И тот со смущением ученикаБлокнотик заветный достал из планшета.

… В конце репетиции зрительный зал,Как будто по чьей-то команде внезапной,Стремительно и неожиданно встал,Сплоченно и громко запев:«Если завтра…

Война…Если завтра в поход»…За Бугом давно отпылали зарницы,Но импровизированный этот хорБыл слышен далеко — на самой границе.

Гаврилов бойцам приказал отдыхатьА сам из окна все глядел на дорогу,Не в силах унять и тем боле понятьЗастрявшую острой занозой тревогу.

И вспомнил майор одного трубача,Съязвившего: «Что репетиция?.. Слабо…Играть, так ва-банк, а рубить, так с плеча —Вот завтра концерт намечается славный».

Жасмин и акация в пышном цвету.Пора бы уже отдохнуть и майору,Но эти слова из ума не идут…Да стоит ли спать, коль рассвет уже скоро.

А в Бресте мерцают еще огонькиИ лают собаки, как будто взбесились,И кони испуганно ржут у реки,И эту тревогу никак не осилить.

В бледнеющем небе послышался гул…Гаврилов подумал: «Чужие иль наши?»Невольно впотьмах кобуру расстегнул,Как будто готов был уже к рукопашной.

III