Борис Гребенщиков - Тексты песен БГ Страница 2

Вавилон - город, как город,

Печалится об этом не след.

Если ты идешь, то мы идем в одну сторону,

Другой стороны просто нет.

Ты выбежал на улицу купить вина,

Ты вернулся, но вместо дома - стена.

Зайди ко мне, и мы подумаем вместе о

Рыбе, что быстрее всех.

Какая рыба в океане плавает быстрее всех?

Какая рыба в океане плавает быстрее всех?

Я хочу знать, я хочу знать, я всегда хотел знать,

Какая рыба в океане плавает быстрее всех?

Дай мне напиться железнодорожной воды.

Дай мне напиться железнодорожной воды.

Мне нравится лето тем, что летом тепло.

Зима мне мила тем, что замерзло стекло,

Меня не видно в окно, и слег замел следы.

Когда я был младше, я ставил мир по местам.

Когда я был младше, я ставил мир по местам.

Теперь я пью свой wine, я ем свой cheese,

Я качусь по наклонной - не знаю, вверх или вниз.

Я стою на холме - не знаю, здесь или там.

Мы были знакомы, я слышал, что это факт.

Мы были знакомы, я слышал, что это факт.

Но сегодня твой мозг жужжит, как фреза.

Здесь слишком светло, и ты не видишь глаза,

Но вот я пою, попадешь ли ты в такт?

И есть те, кто верит, и те, кто смотрит из лож.

И даже я порою уверен, что вижу, где ложь.

Но, когда ты проснешься, скрой свой испуг.

Это был не призрак, это был только звук,

Это тронулся поезд, на который ты не попадешь.

Так дай мне напиться железнодорожной воды.

Дай мне напиться железнодорожной воды.

Я писал эти песни в конце декабря,

Голый, в снегу, при свете полной луны.

Но если ты меня слышишь, наверное это не зря.

У меня был друг, его звали Фома,

Он забыл все слова кроме слова "чума".

С утра было лето, а теперь зима,

Наверное, мой ревер сошел с ума.

Я устал пить чай, устал пить вино,

Зажег весь свет, но стало темно.

Десять лет я озвучивал фильм,

Но это было немое кино.

Панки любят грязь, а хиппи - цветы.

И тех, и других берут в менты.

Ты можешь жить, любя, ты можешь жить, грубя,

Но если ты не мент, возмут и тебя.

Я устал пить чай, устал пить вино,

Зажег весь свет, но стало темно.

Десять лет я озвучивал фильм,

Но это было немое кино.

И я видел чудеса обеих столиц:

Святых без рук и женщин без лиц.

Все ангелы в запое, я не знаю, кто где.

У рокеров рак мозга, джазмены в пизде.

Я устал пить чай, устал пить вино,

Зажег весь свет, но стало темно.

Десять лет я озвучивал фильм,

Но это было немое кино.

Она не станет читать твой диплом,

И ты не примешь ее всерьез.

Она не станет читать твой диплом,

И ты не примешь ее всерьез.

Но она возьмет тебя на поводок,

И ты пойдешь за нею, как пес.

Она расскажет тебе твои сны

И этим лишит тебя сна.

Она расскажет тебе твои сны

И этим лишит тебя сна.

И она раскроет своим ключом

Клетки всех твоих спрятанных птиц,

Но не скажет их имена.

Ты знаешь много старых стихов,

Где есть слова про добро и про зло.

И ты знаешь много старых стихов,

Где есть слова про добро и про зло.

Но ты не бывал там, откуда она.

Ты никогда не бывал там, откуда она.

Считай, что тебе повезло.

Она коснется рукой воды,

И ты скажешь, что это вино.

Она коснется рукой воды,

И ты скажешь, что это вино.

И ты будешь смотреть вслед ее парусам,

Ты будешь смотреть вслед ее парусам,

Ты будешь дуть вслед ее парусам,

Когда ты пойдешь на дно,

Когда ты пойдешь наконец на дно.

Я видел, как реки идут на юг

И как боги глядят на восток.

Я видел в небе стальные ветра,

Я зарыл свои стрелы в песок.

И я был бы рад остаться здесь,

Но твои, как всегда, правы,

Так не плачь обо мне, когда я уйду

Стучаться в двери травы.

Твоя мать дает мне твой сладкий чай,

Но отвечает всегда о другом.

А отец считает свои дела

И считает меня врагом.

И в доме слишком мало дверей,

И все зеркала кривы,

Так не плачь обо мне, когда я уйду

Стучаться в двери травы.

Я видел в небе тысячу птиц,

Но они улетели давно.

Я видел тысячу зорких глаз,

Что смотрят ко мне в окно.

И ты прекрасна, как день,

Но мне надоело обращаться к тебе на "вы",

Так не плачь обо мне, когда я уйду

Стучаться в двери травы.

Зуд телефонов, связки ключей.

Ты выйдешь за дверь, и вот ты снова ничей.

Желчь поражений, похмелье побед,

Но чем ты заплатишь за воду ничьей?

Я хотел бы опираться о платан,

Я так хотел бы опираться о платан,

А так мне кажется, что все это зря.

Свои законы у деревьев и трав.

Один из нас весел, другой из нас прав.

Прекрасное братство, о, достойный монах,

С коростылем, зашитым в штанах.

А я хотел бы опираться о платан,

Я так хотел бы опираться на платан,

А так мне кажется, что все это зря.

С мешком кефира до великой стены

Идешь за ним, но ты не видишь спины,

Встретишь его, не видишь лица,

Забудь начало - и ты лишишься конца.

А я хотел бы опираться о платан,

Я так хотел бы опираться о платан,

А так, ты знаешь, мне кажется, что все это зря.

Торжественны клятвы до лучших времен.

Я пью за верность всем богам без имен,

Я пью за вас, моя любовь, мои друзья,

Завидую вашему знанию, что я - это я.

Но будет время, я обопрусь о платан.

А так, ты знаешь, мне кажется, что все это зря.

Все кончилось так - он долго смотрел в окно,

Потом пошел к стене, и одел пальто,

И вышел туда, где снег и ночь,

И сел в трамвай уехать прочь

Туда, где есть десять прекрасных дам.

Хозяйка, зевнув, ему подала ладонь.

Сказала: "Еще когда-нибудь зайдите на наш огонь".

А гости сидели за столом,

И чинно сосали чай с дерьмом,

И пили за здоровье прекрасных дам.

И он вышел прочь, куда - он не знал и сам,

Набрав семь цифр, он мерз, подпевая гудкам,

Но трубок никто не поднимал.

Он был один, и мир был мал,

Но все же скрыл десять прекрасных дам.

А дома его ждал застоявшийся дым

И десять листов, верных его стихам.

И верь не верь, но десять прекраснейших дам

Ждали звонка в свою дверь - его звонка.

Десять прекрасных дам.

Я кончил писать и тоже встал у окна

Туда, где видна стена и еще стена,

И долго стоял, и синий дым

Ел мне глаза, но я был с ним,

И пил до дна за здоровье прекрасных,

Десяти прекрасных дам.

Пограничный господь стучится мне в дверь,

Звеня бороды своей льдом.

Он пьет мой портвейн и смеется,

Так сделал бы я.

А потом, словно дьявол с серебрянным ртом,

Он диктует строку за строкой,

И когда мне становится страшно писать,

Говорит, что строка моя.

И он похож на меня, как две капли воды,

Нас путают, глядя в лицо.

Разве только, на мне есть кольцо, а он без колец.

И обо мне говорят: "Он ни то, ни се",

Но порой я кажусь святым,

А он выглядит чертом, хотя он господь,

Но нас ждет один конец.

Так как есть две земли,

И у них никогда не бывает общих границ.

И узнавший путь кому-то

Обязан молчать.

Так что, в лучших книгах всегда нет имен,

И в лучших картинах лиц,

Чтобы сельские леди и джентльмены

Продолжали свой утренний чай.

И та, которую я считаю своей женой,

Дай ей, господи, лучших дней,

Для нее он страшнее чумы,

Таков уж наш брак.

Но ее сестра за зеркальным стеклом

С него не спускает глаз.

И я знаю, что если бы я был не здесь,

Дело было б совсем не так.

Ах, я знаю, что было бы, будь он, как я,

Но я - человек, у меня есть семья,

А он - господь, он глядит сквозь нее,

И он глядит сквозь меня.

Так как есть две земли,

И у них никогда не бывает общих границ.

И узнавший путь кому-то

Обязан молчать.

Так что в лучших книгах всегда нет имен,

И в лучших картинах - лиц.

Чтобы сельские леди и джентльмены

Продолжали свой утренний чай.

Они шли уже так долго,

Что уже не знали, куда,

И в его ладонях был лед,

А в ее ладонях - вода.

И если бы он не смеялся,

Она решила, что он немой,

Но он сказал ей:

"Как будет славно,когда мы вернемся домой".