Александр Житинский - Снежная почта Страница 2

«Какая ночь!…»

Какая ночь!И красный светВ окне замерзнувшего дома,И затаенная истома,И облаков прозрачный след.

Шаги прохожих в темноте,И голос тихий и усталый,И отраженные кварталыВ холодной северной воде.

А где-то плачут поезда,Совсем по-детски горько плачут.И надо мной видит звезда,Но это ничего не значит…1966

«У нас в деревне дождик проливной…»

У нас в деревне дождик проливнойИ тучи, как дворняжки, лают с неба.А я пишу письмо тебе домой,И на столе лежит осьмушка хлеба.

Бревенчатые стены. Печь. Ухват.Ты знаешь, он совсем, как настоящий!И угли из печи в избу глядят,Как волки из соседней черной чащи.

В трубе гудит, и дым прибит к земле.Холодный ветер рвет его на части.Ты хоть сегодня вспомни обо мне,О горьком и нескладном нашем счастье.

Погасла печь. Зарылся жар в золу.И завтра будет так же, как сегодня.В своем иконном золотом углуЗаснул спокойно Николай-угодник.

И дом заснул. И снова ты со мной.Он был, тот день?Мне кажется, что не был.У нас в деревне дождик проливнойИ тучи, как дворняжки, лают с неба.1965

«Я плод, который перезрел…»

Я плод, который перезрел.Меня садовник не срывает.Он совершенно не скрывает,Что незавиден мой удел.

И я на веточке дрожу,Болтаюсь меж землей и небомИ в положении нелепомВесь прошлому принадлежу.

И солнечный веселый взглядЛовлю я ослабевшим оком,В уединении глубокомНакапливая горький яд.

Никто в заброшенном садуНе вздрогнет и жалеть не станет,Когда, бессильный и усталый,В траву я молча упаду.1966

Разговор с домовым

Вот и дождался метели.Все предвещало метель:Окна в домах запотели,Снег заплясать захотел,

Ветер кружиться задумал,За угол вихри замел,Кромку сугробную сдунулИ домового привел.

Слушай, приятель! За печкойЗавтра бутылки найдут.Попика с тонкою свечкойПод руки в избу введут.

Тот совершит отпущенье.Мелко тряся бородой,Он окропит помещеньеСнежной святою водой.

Дух домового изгонит,Душу мою вместе с ним.Что ж это ветер так стонет?Снежный качается дым?

Выпьем, старик! До рассвета,Как до весны, – канитель!В снежные стороны светаРвется шальная метель.

1966

«Я виноват перед тобой…»

Я виноват перед тобой.Пришли мне в утешеньеЛисток бумаги голубойВ день моего рожденья

Пускай ко мне он прилетитМорозным ясным утром,Когда на крышах снег блеститХрустящим перламутром.

Когда дыхание, клубясьКоротким разговором,Плетет невиданную вязьИгольчатым узором.

Я перечту твои словаРаз десять, и не сразуПоймет хмельная головаНаписанную фразу.

Увижу на краю листаЗачеркнутое слово,И круговая пустотаМеня охватит снова.

Потом я молча буду ждать,Когда наступит вечер,И можно будет зажигатьРождественские свечи.

Затеят огоньки игру,Качаясь и мигая,И будет виться по дворуМетелица сухая.

1966

«Давай простимся со старым годом…»

Давай простимся со старым годомИ примиримся с его уходом.

И дождь, и листья давай забудемИ убиваться по ним не будем.

Давай простимся с тем днем печальным,Таким далеким, таким случайным.

С тем днем, в который не возвратимся,Давай простимся, давай простимся.

1965

Воспоминание о старой квартире

Милые, добрые людиНосят тазы и бокалы.Пыль оседает на грудеСтарых газет и журналов.

Бабушкина чернобуркаПрочно выходит из моды.Валится вниз штукатуркаПосле дождливой погоды.

Жирные синие мухиСонно сидят на картине.Ходят упорные слухиВ старой прокисшей квартире.

Кто-то уехал в Сухуми,Кто-то в субботу напился,Кто-то давно уже умер,Кто-то еще не родился.

1966

«Серый дождик с неба хлещет…»

Серый дождик с неба хлещет.Он хронически простужен.Оловянным блеском блещутЛужи.

И просвета не видатьНа унылом горизонте.Хорошо бы мне достатьЗонтик.

Разноцветный, озорной,Отгоняющий ненастье,Чтоб раскрылось надо мнойСчастье.

Чтоб в тугие перепонки,Выгнутые, словно сабли,Бились, веселы и звонки,Капли.

1966

Старый Осип

Олегу Осипову

Что ты бродишь, Старый Осип,По обочинам дорог?Снова пьяный? – дома спросятИ не пустят на порог.

Презирающий законы,Расскажи-ка мне опять,Как ты пил одеколоныИ глотал денатурат.

На тебя смотрю я сонно,Я тебе не конкурент.Что поделать, все законно,—Я гнилой интеллигент.

Я на Севере не плавал,Не видал барачных стен,Над судьбой своей не плакалИ себе не резал вен.

Для меня все это внове,Я не знаю ни черта!Или, может, группа кровиУ меня совсем не та?

Ты пойми меня, как надо.Видно, каждому свое.Свой закон, своя отрадаИ свое житье-бытье.

Ну, прощай, бродяга старый,Мой счастливый антипод!Что с тобою завтра станет?Что со мной произойдет?

Расстаемся – остаемсяКаждый на своем пути.Верно, сами разберемся,Как нам быть, куда идти.

1966

Пароходик Альбера Марке

Синий пароходикС красной полосой,На ходу урчащий,Словно пылесос.

Дым, как звон часовни,Тает над водой.Ходит пароходик,Точно заводной.

Никаких волнений,Никаких забот,Не понять, что скороКончится завод.

Как малыш беспечен!Тихая рекаСтанет ложем вечнымЗавтра… Но пока

По весенней Сене!Бегает босой!Синий пароходик!С красной полосой!

1964

«Мне сегодня весело…»

Мне сегодня весело.В зоопарке тесно.Хохочу над хоботомСерого слона.

И этюды ГнесинаГрамотно и пресноПианисты-роботыШпарят из окна.

На чугунной клеткеНадпись «обезьяна».И толпа смеется:Зверь танцует твист.

Воробей на веткеПерья чистит рьяно,А к нему крадетсяКот-рецидивист.

Выхожу из парка.На окошках шторы.ВелосипедистыБешено летят.

Завтра будет жарко.Заперев запоры,Дома пианистыБезмятежно спят.

1966

«Ах, черт!…»

Ах, черт!Поди-ка, что за шутка?Смотри, ты видишь, видишь, тамГуляет жареная уткаПо телеграфным проводам.

Смотри, она еще дымится,Румяной корочкой хрустит,И, аппетитное на вид,Крыло на солнце золотится.

Но кто позволил?ПочемуТам не душа парит, а тело?Царит промасленный ОтеллоВ горячем кухонном дыму.

Он говорит:– Сегодня пир.Духовной пищи жаждет мир.С душою поменявшись, телоНа небеса лететь хотело,Но не смогло и ходит тамПо телеграфным проводам.

1966

«Чего я стою? Сколько дважды два?…»

Чего я стою? Сколько дважды два?Четыре – отвечают. Я старею.Уже за мной недобрая молваТоропится, вытягивая шею.

Опомнишься в квартире городской,В чужом пиру – и темном, и невнятном,Где свечи обливаются тоскойИ на паркете оставляют пятна.

Опомнишься – великой теснотыНе пережить в полуметровом свете,И обречен бессмертию не ты,А бронзовый подсвечник на буфете.

1966

Нарекаци

По белому свету шаталсяОдин пожилой армянин.Он грамоты где-то набралсяИ жил совершенно один.

Жены не имел он и дочки,Жилья не имел и стола,Лишь книга на желтых листочкахПри нем постоянно была.

Читал он старинную книгуВ гостиничном чахлом дыму,И гор обнаженные сдвигиВ душе рисовались ему.

Потом он вставал на колени,Вздыхая от старости лет,И Бога просил избавленьяОт внешних и внутренних бед.

В конце прибавлял он привычно,Одними губами шепча:«Пошли землякам горемычнымПокой от огня и меча».

И вновь у подножия храмаВ какой-то сторонке глухойТвердил он в молитве упрямо:«Пошли горемычным покой».

Он умер, а книга осталась.Ее под рубахой нашли.Она армянину досталась,Не знавшему отчей земли.

И слово родное по буквамС трудом разобрал армянин,И горло наполнилось звукомГортанных высот и низин.

Тем словом старинным согретый,Он бросил свой угол и столИ с книгой по белому светуИскать свое счастье пошел.

1965

«Я раскрываю книжную страницу…»