Афанасий Фет - Как будто вне любви есть в жизни что-нибудь… Страница 2

В 1881-м Фет осуществляет свою заветную мечту – заканчивает и издает первый русский перевод главного труда своего любимого философа Шопенгауэра – «Мир как воля и представление», и осуществляет перевод «Фауста» Гёте. В 1883 году издается его стихотворный перевод всех сочинений Горация – труд, начатый еще на студенческой скамье. В 1886 году Фету за переводы античных классиков присвоено звание члена-корреспондента Академии наук.

Поэтическая память Фета не знала границ, что позволяло ему и на склоне лет писать стихотворения о первой любви, как будто бы он еще находился под впечатлением от недавнего свидания. Чаще всего Фет рисовал в своих стихах начало любви, самые романтические, просветленные и трепетные моменты: долгие взгляды, первые соприкосновения рук, первую прогулку вечером в саду, восторженное созерцание красоты природы, рождающее духовную близость:

Я тебе ничего не скажу,И тебя не встревожу ничуть,И о том, что я молча твержу,Не решусь ни за что намекнуть.

Целый день спят ночные цветы,Но лишь солнце за рощу зайдет,Раскрываются тихо листыИ я слышу, как сердце цветет.

И в больную, усталую грудьВеет влагой ночной… я дрожу,Я тебя не встревожу ничуть,Я тебе ничего не скажу…

Скончался Афанасий Шеншин 21 ноября 1892 года в Москве, не дожив двух дней до семидесяти двух лет. К концу жизни его одолевали старческие недуги: резко ухудшилось зрение, терзала «грудная болезнь», сопровождавшаяся приступами удушья и мучительными болями. За полчаса до смерти Фет настойчиво пожелал выпить шампанского, жена побоялась подать его и была отправлена к врачу за разрешением. Оставшись наедине со своей секретаршей, Фет продиктовал ей необычную записку: «Не понимаю сознательного преумножения неизбежных страданий, добровольно иду к неизбежному» и собственноручно подписал: «21-го ноября Фет (Шеншин)». Затем он схватил стальной стилет и приставил к груди, но секретарша вырвала его, поранив себе руку. Тогда Фет якобы побежал через несколько комнат в столовую к буфету за другим ножом и вдруг, часто задышав, упал на стул. Через пять минут он был уже мертв. Формально самоубийство не состоялось, но по характеру всего происшедшего – это было именно самоубийство. Всю жизнь преодолевавший превратности судьбы, поэт ушел из жизни, когда счел это нужным.

Незадолго до смерти Афанасий Афанасьевич записал в дневнике: «Если спросить, как называются все страдания, все горести моей жизни? Я отвечу тогда: имя Фет».

Сердце трепещет отрадно и больно,Подняты очи и руки воздеты.Здесь на коленях я снова невольно,Как и бывало, пред вами, поэты.

В ваших чертогах мой дух окрылился,Правду проводит он с высей творенья;Этот листок, что иссох и свалился,Золотом вечным горит в песнопеньи.

Тебе в молчании я простираю руку…

«О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной…»

О, долго буду я, в молчаньи ночи тайной,Коварный лепет твой, улыбку, взор случайный,Перстам послушную волос густую прядьИз мыслей изгонять и снова призывать;Дыша порывисто, один, никем не зримый,Досады и стыда румянами палимый,Искать хотя одной загадочной чертыВ словах, которые произносила ты;Шептать и поправлять былые выраженьяРечей моих с тобой, исполненных смущенья,И в опьянении, наперекор уму,Заветным именем будить ночную мглу.

«Когда мечты мои за гранью прошлых дней…»

Когда мечты мои за гранью прошлых днейНайдут тебя опять за дымкою туманной,Я плачу сладостно, как первый иудейНа рубеже земли обетованной.

Не жаль мне детских игр, не жаль мне тихих снов,Тобой так сладостно и больно возмущенныхВ те дни, как постигал я первую любовьПо бунту чувств неугомонных,

По сжатию руки, по отблеску очей,Сопровождаемый то вздохами, то смехом,По ропоту простых, незначащих речей,Лишь там звучащих страсти эхом.

«Когда мечтательно я предан тишине…»

Когда мечтательно я предан тишинеИ вижу кроткую царицу ясной ночи,Когда созвездия заблещут в вышинеИ сном у Аргуса начнут смыкаться очи,

И близок час уже, условленный тобой,И ожидание с минутой возрастает,И я стою уже безумный и немой,И каждый звук ночной смущенного пугает;

И нетерпение сосет больную грудь,И ты идешь одна, украдкой, озираясь,И я спешу в лицо прекрасное взглянуть,И вижу ясное, – и тихо, улыбаюсь,

Ты на слова любви мне говоришь «люблю!»,А я бессвязные связать стараюсь речи,Дыханьем пламенным дыхание ловлю,Целую волоса душистые и плечи,

И долго слушаю, как ты молчишь, – и мнеТы предаешься вся для страстного лобзанья, —О друг, как счастлив я, как счастлив я вполне!Как жить мне хочется до нового свиданья!

«Постой! здесь хорошо! зубчатой и широкой…»

Постой! здесь хорошо! зубчатой и широкойКаймою тень легла от сосен в лунный свет…Какая тишина! Из-за горы высокойСюда и доступа мятежным звукам нет.

Я не пойду туда, где камень вероломный,Скользя из-под пяты с отвесных берегов,Летит на хрящ морской; где в море вал огромныйПридет – и убежит в объятия валов.

Одна передо мной, под мирными звездами,Ты здесь царица чувств, властительница дум…А там придет волна – и грянет между нами…Я не пойду туда: там вечный плеск и шум!

«Странное чувство какое-то в несколько дней овладело…»

Странное чувство какое-то в несколько дней овладелоТелом моим и душой, целым моим существом:Радость и светлая грусть, благотворный покой и желаньяДетские, резвые – сам даже понять не могу.Вот хоть теперь: посмотрю за окно на веселую зеленьВешних деревьев, да вдруг ветер ко мне донесетУтренний запах цветов и птичек звонкие песни —Так бы и бросился в сад с кликом: пойдем же, пойдем!Да как взгляну на тебя, как уселась ты там безмятежноПодле окошка, склоня иглы ресниц на канву,То уж не в силах ничем я шевельнуться, а толькоВсю озираю тебя, всю – от пробора волосДо перекладины пялец, где вольно, легко и уютно,Складки раздвинув, прильнул маленькой ножки носок.

Жалко… да нет – хорошо, что никто не видал, каквзглянулаТы на сестрицу, когда та приходила сюдаКуклу свою показать. Право, мне кажется, всех быВас мне хотелось обнять. Даже и брат твой, шалун,Что изучает грамматику в комнате ближней, мне дорог.Можно ль так ложно вещи учить его понимать!Как отворялися двери, расслушать я мог, что учительКаждый отдельный глагол прятал в отдельный залог:Он говорил, что любить есть действие – не состоянье.Нет, достохвальный мудрец, здесь ты не видишь ни зги;Я говорю, что любить – состоянье, еще и какое!Чудное, полное нег!.. Дай нам бог вечно любить!

«Я знаю, гордая, ты любишь самовластье…»

Я знаю, гордая, ты любишь самовластье;Тебя в ревнивом сне томит чужое счастье;Свободы смелый лик и томный взор любвиМанят наперерыв желания твои.Чрез всю толпу рабов у пышной колесницыЯ взгляд лукавый твой под бархатом ресницыДавно прочел, давно – и разгадал с тех пор,Где жертву новую твой выбирает взор.Несчастный юноша! давно ль, веселья полный,Скользил его челнок, расталкивая волны?Смотри, как счастлив он, как волен… он – ничей;Лобзает ветр один руно его кудрей.Рука, окрепшая в труде однообразном,Минула берега, манящие соблазном.Но горе! ты поешь; на зыбкое стеклоИз ослабевших рук упущено весло;Он скован, – ты поешь, ты блещешь красотою,Для взоров божество – сирена под водою.

«Ее не знает свет, – она еще ребенок…»

Ее не знает свет, – она еще ребенок;Но очерк головы у ней так чист и тонок,И столько томности во взгляде кротких глаз,Что детства мирного последний близок час.Дохнет тепло любви – младенческое окоЛазурным пламенем засветится глубоко,И гребень, ласково-разборчив, будто самПойдет медлительней по пышным волосам,Персты румяные, бледнея, подлиннеют…Блажен, кто замечал, как постепенно зреютЗлатые гроздия, и знал, что виноградСбирая, он вопьет их сладкий аромат!

«Эй, шутка-молодость! Как новый, ранний снег…»

Эй, шутка-молодость! Как новый, ранний снегВсегда и чист и свеж! Царица тайных нег,Луна зеркальная над древнею МосквоюОдну выводит ночь блестящей за другою.Что, все ли улеглись, уснули? Не пора ль?..На сердце жар любви, и трепет, и печаль!..Бегу! Далекие, как бы в вознагражденье,Шлют звезды в инее свое изображенье.В сияньи полночи безмолвен сон Кремля.Под быстрою стопой промерзлая земляЗвучит, и по крутой, хотя недавней стужеДоходит бой часов порывистей и туже.Бегу! Нигде огня, – соседи полегли,И каждый звук шагов, раздавшийся вдали,Иль тени на стене блестящей колыханьеМне напрягает слух, прервав мое дыханье.

«Лозы мои за окном разрослись живописно и даже…»