Анастасия Калинина - Снежный призрак Страница 2

Удавшийся бог

Выплыло все так, как он говорил,Все без вопросов и без сожалений.Мой терракот на потертый винил,Просто, без лишних ненужных сомнений.

Я не кляну и ни в чем не виню,Каждый из нас молвил веское слово.Только теперь я бреду к авеню —Он заливает чернила по новой.

Вновь под каретку заправлен листок —Новенькой жизни беленое поле.Только теперь – он удавшийся Бог,Я – падший ангел его доброй воли.

Анисовый вампир

ЧЕЛОВЕК

Что-то резко внутри опустело,Стало тихо, мучительно больно.Не болит занемевшее тело —Просто пусто, слепо, безвольно.

Не шевелится тень за спиною,И креста деревянного нету…Передернет траву пеленою.Вновь в туманы оденет планету.

Запах клевера в дождь обратится,Неуверенно скрипнут ключи…Сделав должное, сном растворитсяЧеловек в изумрудной ночи.

Стигонитка[5]

Мистику надо читать на инъязе,Хоть понемножку, хоть по чуть-чуть!В каждой тягучей неведомой фразеТут проступает древняя жуть.

Много зависит от голоса древности…Все же, выходит, как ни крути,Хочешь, зови это клятвою верности,Только Витдикты мне не проводи.

Мне так уютно живется в шкатулке,Пусть это прах, он все же живой;Найденный где-то в глухом переулкеНи Жизнью и Смертью, любимый – тобой!

Асфодель[6]

Засыпает небо темно-синим куполом,Вновь застывший воздух веет тишиной,Бисерные звезды в магазине куплены,Тихо, как с подружкой, шепчутся со мной.

А луна пришита пуговицей белоюК бархату по ткани тонкою иглой,Смотрит неотлучно, что же я там делаю,Сидя у окошка в тишине ночной.

Ветер собираю, запахи цветочныеВ маленькую амфору фей и колдунов,Чтобы сны цветные, легкие, межстрочныеЛегче составлялись из обрывков слов.

Дождь в чернила капает, аромат анисовыйСтруйкою по комнате в сумраке парит.На столе листочек мелко весь исписанный,Рядом, как подарок, асфодель лежит.

Лютеция[7]

Запах аниса и виды ЛютецииМаслянной краской на старом холсте —Все это наши живые проекцииСкрытые в легкой эфирной мечте.

Узкие улочки, башни старинныеС каменной кладкой, ушедшей в века,Готики шпили узкие, длинные,Словно иголки вонзят в облака.

Мелькнут силуэты, лица знакомыеСмутно… когда-то… быть может, давно…Неуловимые, часто влекомыеСны о забытом французском кино.

Сломанный веер, рассыпаны бусы…

Сломанный веер, рассыпаны бусы —Жемчуг по полу как будто живой…Может, у нас слишком разные вкусыЭтой дождливой июльской зимой?…

Открыта шкатулка – кольца, браслеты —С тонкой руки одинокой такой…Что с нами сделали совесть, запретыИ напускной бутафорский покой?

Ленты, корсеты и запах аниса —В спешке разбитый флакончик духов.Кто вы, милашечка, прима-актриса?Фея из самых запутанных снов?

Кружево, ткани, дуэли, кареты,В сумраке свечи… (смахнула – слеза);Мраморной лестницы вновь пируэты,В мечтах заблестят изумрудом глаза.

Прежние вальсы, балы, секундантыШпаги, герои, ан гард и туше[8],Только все скрыто под пышные бантыВ плачуще-детской девичьей душе.

Прошу, расскажи мне сказку…

Прошу, расскажи мне сказку,Тихо, на старофранцузском…Про дым без огня и ласку,Про солнце на небе узком.

А может быть, что-то другое,Но то, чего я не знаю,Такое безумно родное…Скажи, не молчи, умоляю!

Что ты об этом знаешьЖивой кашемировой ночью?Когда заклинанья читаешь,Крадешься ко многоточью.

И тысячи лет закатов,И сотни веков рассветаУходят без адресатовНа тот край немого света.

Плывет аромат анисаИ пряностей для глинтвейна…«Усни, успокойся, киса,До праздника ночи – Самхэйна»[9].

Эрин[10]

Ирландские травы в пасмурном ЭринеТихо вплетаются в запах дождя.Шел человек по дороге затеряннойПрочь от людей, вглубь себя уходя.

Пыль придорожная, запахи, звуки ли —Все вдруг смешалось в один мерный звонШел человек, его звали, аукалиТени… А он, вглубь себя погружен,

Не замечал, как реальность шатается,Призрачной дымкой укрыв все вокруг;Как древний город во прах рассыпаетсяСотнями тысяч потерь и разлук.

Память, казалось, давно уж утеряна,Ведь это было безумно давно.Шел человек по дороге из Эрина,Но от себя нам уйти не дано.

Его леди

Письмо из Марселя

Тебя не изменит злодейка-чума!Да, пусть это странно, безумно, нелепо…За окнами ночью бушует зима,А я догораю над свечкою слепо.

За строками скрыто живое теплоОт тысячи тысяч одежд Женевьевы,И сколько бы лет с этих пор не прошло,Я буду, как прежде, милей королевы.

Топазовых глаз нету сил оторватьВ удушливом холоде крошечных комнатОт строк на конверте, что смог передатьМой рыцарь, чье имя лишь духи запомнят.

Нам тысячу сто на двоих – и ни много, ни мало…

Нам тысячу сто на двоих – и ни много, ни мало,Чтоб письма писать, глядя в небо, на звезды в дали.И думать о том, что чего-то всегда не хватало:В замерзшей Москве, в придорожной Марсельской пыли…

Все дело в огарке свечи? В уголке плащаницы?Здесь глубже, прочнее и жарче сердечный магнит:Одни на двоих перелетные грезы, как птицы,Взмывают в ночи, словно ветер их путь серебрит.

Горячий глинтвейн в запотевшем пузатом бокале,Подернуты пеплом уголья ночного огня.За окнами бродит зима в ледяном одеяле.Никто с этих дней не разлучит тебя и меня.

Ночь с привкусом аниса

Глинтвейн и анисовые конфеты —Так бы лечил меня лучший из докторов.Мой кофе, его до утра сигаретыБудут дымиться под звуки разбитых часов.

Сядем напротив, раскроем глухие секретыС тем, что на утро покажется дымкою снов,Будто бы мы этой ночью с ним были одетыВ синее море из спящих в саду васильков.

Он – вольный ветер, рисует в ночи пируэты,Но вновь сидит в полутьме, притворяясь моим.Я – пропиталась цветами и горем Одетты,Зная о том, почему мы так часто молчим.

Музыка души

Полгода

Нам с тобой до свиданья полгода.Редко видимся, знаю, увы…Что поделать? Такая природаУ твоей ошалелой Москвы.

А подумать, так любят в Брюсселе,Когда солнце струится из глаз,Задыхаются дикие елиОт разбитых на выдохи фраз.

Задержав, промолчишь, улыбнешься,Трелью сердца давая понять,Что теперь уже не отвернешьсяДаже если река пойдет вспять.

Все гудки параллельно сойдутсяВ однотонно жужжащую рать,Только чтобы вновь дать нам столкнутьсяИ вот так пять минут простоять.

Вольный Ветер

Ветер спит в его ладонях, словно в лодке-колыбели,Замерли все ритмы, звуки грезящей ночной свирели,И туманами прокурен плащ у месяца-подростка,Сброшен мягкой пеленою на траву росою-блесткой.Аромат медовой липы расплескался между снами,Горной черемшой привитый, полетел за облаками…Тихо-мирно над землею в этот час перед рассветом…Вот проснется он – и снова будет день наполнен летом.

Не иначе, как кто-то тебе разрешил…

Не иначе, как кто-то тебе разрешилБыть важнейшею частью меня,Крепко-накрепко нитками прочными сшил,Души наши, мечтою пленя.

Ты смеешься, что жизнь – это только лишь сонИ, к моей прижимаясь щеке,В сотый раз клятву небу даешь, что влюблен,Чтобы я не металась в тоске,

Но не знаешь, теряясь в гудящей толпеЕжедневной мирской суеты,Что лишь только ночами на сонной тропеМне, как чудо, являешься ты.

Хелависа

Она из тех, с кого берешь пример.Присмотришься и видишь человека,Не гордого, превыше всяких мер,А доброго и чуткого от века.

Она, как сталь, казалось бы, прочна,Душой чувствительная лира для поэта.Счастливейшая женщина, жена —Пусть будет волшебством любви согрета!

Окружена улыбками детей,Заботою внимательного мужаПусть будет в мире все подвластно ей —Зной, ветер, и зимой ночная стужа.

Осень в горах Италии