Алексей Галкин - Мозаика. Стихи и поэмы Страница 2

Коснуться солнца, в изнеможенье губами,

Крикнуть в пространство, что теперь в жизни этой

Не услышит никто от меня стенаний,

Не будет более слёз и капризов,

Я поднялся и вышел навстречу с восходом,

Встретил солнце, вдруг стал почему-то выше,

Написал стишок, и читаю с восторгом.

Дошло до сознанья, сердца и мозга,

Я стал свободным, немного расправил крылья,

К солнцу взлетел, облетел синие звёзды,

Был дурак: чуть-чуть вены себе не вскрыл я.

Вошли, наконец, тишина и шёпот.

Не тлеют мысли, открылась ночная дверца,

В дом вошёл я, услышал: «Привет, пришёл, вот

Молодец, что зашёл поесть и погреться».

Теперь я понял, что Смерти нет!

Есть только Солнце, Восход и Свет!

Прогноз погоды на первое июня

Утро холодное, небо нависшее,

Мысли, как капли дождя на рассвете,

Тоже холодные, мелкие, скисшие,

Всё помещается в первый день лета.

Кто-то с утра трёт паркеты мастикой,

Детский журавлик уносится в небо,

В небе тунисском флаги тунисские,

Всё помещается в первый день лета.

Ноги лениво сползают с дивана,

Приподнимаются: глазки и тело,

Хочет рот вскрикнуть: «Лету, Виват!» но,

Где оно, лето? Куда улетело?

Зябко на сердце и в небе тревожно,

В лужах нет солнца, дом обезлюдился….

Утром деревья сажают в Камбодже,

Люди труда на Багамах целуются,

Мир защищает Всемирное детство,

Вновь рассказал мне Митяев про лето,

Больше не будет тайфунов и бедствий,

Так же, как сумасшедших поэтов…

День? День – среда. Поднимаюсь с дивана,

В хлам, запихнув все соблазны, заботы,

Словно торпеда на цель, лечу в ванну я!

Первый день лета: пора на работу!

Счастье

Я полз на брюхе к одной из женщин,

Я прыгал в омут и рвался в небо,

То в телогрейке, то в модном френче

Я был с ней радом, но вместе не был,

Она изящно, в одно мгновенье

Закрыла ставни, задула пламя,

И на ночь, молча, прикрыла двери

Своих сомнений, своих мечтаний.

Любви хотела, любви желала,

Пыталась вспомнить былое страстно,

Рвалась на плаху своих желаний,

Но оказалось, совсем напрасно.

Вперёд смотрящий, не смотрит в землю,

Того не видит, кто на коленях

Ни в первый раз уж низвергнут ею,

Растоптан ею в одно мгновенье.

Но не жалею, что ползал рядом

И в хвое вился, порой, как змей-уж.

Не разглядела. Кто виноват в том?

Не долюбила. Так что теперь уж?

Кому я нужен, и в непогоду

Меня отмоет и в гроб положит.

Но я был счастлив, всего с полгода,

Полгода счастья! Да быть не может!

Полгода света, полгода муки,

Полгода… вру я, немного меньше…

Но – это счастье, ползти на брюхе,

Взмывая к солнцу с одной из женщин.

Моей маме

Старый волк ночью бродит не воя, по лесу, неспешно, устало,

Он не ищет уже приключений и крови не жаждет ничьей,

Диких ос опасаясь вчерашних, что нос искусали

Не скуля, он бредёт, в ожиданье укуса недремлющих змей

Притаившихся где-то за пнями, в траве, и недремлющим оком

Начинают они, не спеша, ядовитую гонку свою,

Им нужна только мышь, им не хочется ссориться с волком,

Но, кто знает, как всё повернётся у них в полуночном бою.

Он прилёг, обессилев, уткнувшись в мох вспухшим и ноющим носом,

И увидел вдруг мать, что учила когда-то охоте его,

«Спи, мой милый сынок, не печалься, что мох стал погостом,

Я накрою тебя, согревая своим материнским теплом».

Мамка, мама моя, блудный сын ищет вновь твоё тёплое брюхо,

Что манило к себе сладким запахом нежной, молочной любви,

Позови меня взглядом, улыбкой, вновь созданным утром,

Белоснежным туманом зови и вернусь я на круги свои

В райский сад, где завистников нет, жертвы нет, нет святых, нет обмана,

Где любовь спелым цветом цветёт, я зубами сорву лепесток,

Поднесу и шепну прямо в ухо тебе: «Здравствуй, мама!»

И растает в седых облаках побеждённый собратьями волк.

Птица-ворон

Окунуться б в омут!

Улететь бы в космос!

Словно птица-ворон

Копошусь в навозе:

В мелких обещаньях,

В мелочных обидках,

Встречах и прощаньях,

Свадьбах и молитвах.

Хочется на волю,

Только в куче – пища,

И не может ворон

Взмыть от пепелища.

Так и кружит возле

Кучи, смрада, пепла…

Все его поносят,

Что виновник бед всех:

Поджигал и какал,

Что ж наделал, гадкий?

Ну, а ворон плакал

И гадал загадки,

Чем же виноват он,

Очищая землю,

Прилетев когда-то

С юга к вам на север?

Коль народ закован,

Сам собою скручен,

Пусть, уж, чёрный ворон

Покружит над кучей.

По прочтении Фредерика Стендаля

Тайно вошла в полусонный мой разум,

Всем своим видом давая понять мне,

Что простота сновидений и сказок —

Плод воспалённого воображения

Лишь моего. Попытался не сразу

Веки поднять, напрягаясь всем телом,

Выдохнул, что нецелесообразно

Гнать ту, которая с краю присела,

Женщину в чёрном, а может быть, в красном.

Может, не женщину, а привиденье

Жестом, зовущее вдаль от постели,

Взглядом манящее, сердцем орущее,

Ненастоящее и не живущее…

Как же она хороша, Боже Святый,

Боже Бессмертный, та девушка в чёрном

Или же в красном. Рука к изголовью

С тайным теплом, ворожбой непонятной,

Нежно, но властно стремится, с любовью

К векам моим, замыкая в объятьях

Горло и плоть. Прохрипевши раз пять я

Дёрнулся, стих от прильнувшего счастья,

Понял, что мозг наполняется кровью,

Сердце орехом взорвалось на части.

Две половинки: одна оказалась

В тайной руке тёплой, нимфы прекрасной

Женщины в чёрном, а может быть, в красном…

Веки открылись, но царство блаженства

Не растворилось в иллюзии страсти.

Женщина в красном – само совершенство,

В чёрной вуали – мираж сладосчастья.

– Будь со мной рядом, – шепнула в уста мне,

Тихо промолвила, внятно и чётко.

Тайно растаяв в дурмане хрустальном,

Как приходила, в красном иль чёрном.

Гололёд

Гололёд. Тормоза захлебнулись надрывно от смеха,

И завыли сирены, голодными псами, навзрыд,

И душа отделилась от бренного тела, как ветка,

Топором отделённая от корневищ вековых.

Гололёд. И дублёнка, как рыжее летнее чудо,

И как солнце, кудряшки в кругу ярко-алой зари,

И смеялось то тело когда-то, влюблялось как-будто,

И дарило надежду тому, кто устал и затих.

А сегодня оно поменялось с уставшим ролями,

Кто устал, отдышавшись, отправится дальше в поход,

И, возможно, дойдёт и сыграет ноктюрн на рояле,

Насмешив и Шопена, и в сердце своём гололёд:

Как он может играть, чем творить, коль с гармонией в ссоре?

Удивить, не способен, ползущий по льду, Агасфер,

Лишь надежда на чудо Второго пришествия вскоре

Укрепляет в нём дух и изысканность внешних манер.

Так ему и ползти: день за днём, год и век, по пустыне

Ледяной, горделивой, безжизненной, как в зеркалах,

Отражающей ночь. А кругом, только, запах полыни,

А в дали рыжий свет, а в груди только боль, только страх.

Он припал бы к кресту. Нет креста! Только в небе высоко

Светлый Лик и кудряшки в цвет лета, да кто-то поёт

Заунывную тему бродяги байкальских широт, но

Тот бежал на свободу, а этот на плаху ползёт.

И заплакал уставший, и слёзы, примёрзшие к векам,

Просветлили глаза, постаревший от скупости рот…

Улыбнулся чудак: «Всё мираж! Всё тупая потеха!»,

А виновен во всём – гололёд.

Edgar Allan Poe

I

Поплыла тюль ажурная, словно в театре кулиса,

Солнце ленно ползло, разгоняя тяжёлые тучи,

Усмехаясь лукаво улыбкой недоброй скрипучей,

Рыжим носом почуяв добычу в курятнике, лис как.

Ножки стула качнулись, как под режиссёром бездарным,

Я присел на ковёр, весь трясясь от ежиного страха

В куль свернулся, затих, предвкушая душевный пожар, дым

От берлоги моей, ощущая свой собственный запах.

II

В круг, восточные девы меня потащили, танцуя,

Спели, трижды, смеясь над нарядом моим: «Аллилуйя!», —

Теребя мой колпак, что короной завис, с бубенцами,

Поглумившись, исчезли пыльцой в сатанинском тумане.

III

Повернувшись в ковре, я увидел оскал крокодилий,

А из пасти, как рвота, алмазы, монеты златые,

Шарик скачет по кругу, как лошадь под ханом Батыем,

Над зелёным сукном, по полям захиревшей России.

IV

Хохоча над увиденным, кто ж усомнится – смешно ведь,

Погрузился в пустыню, где холодно и не уютно,

Жажда мучит, ломает, глаза режет хмурое утро,

Скосив взгляд, замерла, напряжённо дыша за окном смерть,

Попытался подняться, откинув бред антиутопий,

Отогнать ту, с косой, что ползёт обниматься со мною.