Велимир Хлебников - Том 4. Драматические поэмы. Драмы. Сцены Страница 2

Княжна.

Мне скучно, дедушка, среди подруг,И я ищу, кто мог бы стать «мой друг».Со мной один лишь хозарский хан,Собой благоухан.

Водяной.

Пойди, пойди и расскажи все это ему,Он знает знаний уйму.

Берегини и лешие.

Мы в себе видимВихрь сил вселенной.В смерть, род ли идем,Мы – нетленны.

«Скажи, любезная Людмила, –Промолвил важно Леший, –Правда ли, что тебя земная явь томила?Правда ли, что ты узнать хотела вещи?Здесь есть приятель мой, волхв,Христом изгнан из стран Владимира,Он проскакал здесь недавно, как серый волк,Он бы помог тебе, родимая».

Княжна.

Любезный Леший, я готоваСоветам следовать твоим.Найди мне друга, но не такого,Как хан хозарский, жид Хаим.Он весь трясется, как осина.И борода его колюча.Ах! Ах! от него несет крысиной!Противный, злой, несносный, злючий!

И слезы брызнули мгновенно,Мешая с влагой горечь горя,Когда слез смехом переменаБлистала, скорая, радостно во взоре.

Спасибо, Леший, я согласнаС советом благостным твоим.Скажи, однако, не опасноПовздорить с молодым?Ему заметно отдаютИ угол, и уют,Богов родимых имена,Ему покорны племена.

Леший.

О, этот молодой человекШагает далеко!Но взор скрывай под тяги век,Попасться-то легко!МолодчикЧто-то скоро пошел по чужой земле,И наших много вотчинВ его руке,Много очень.

Был Леший искренно озабочен.

Песнири.

Всадник – мой соотчич.Белый конь топочет,До веселья охочий.Кто-то в деревне хохочет.Он лучезарней тел из солнц,В его глазах нам свято небо.Он благословляет дланью хлебы.О, гнед-буй-тур, гнед-буй-тур, красавец!Лети дорогою святой,Лети, мятежный небесавец,Хвостом маши, гнедо-з<ла>той!

Леший.

Изволь, представлю: гнед-буй-тур,Он будет радостный слуга.Устами белый балагур,Несет в высокие луга.

Песнири.

Шею овьет рука княжны,К лицу прильнет княжна младая,Ей слуги мощные нужны,Над всем живущие владая.Ты полетишь под облаками,Где ветры облачные рвут,И ты опустишься, как камень,Где жив могучий Вейдавут.

Древяница.

Я дщерь, любимая в лесу,Тебе бессмертие несу.Возьми его, венка как бремя,Конца не знающее время.Сквозь листья строгий взор сквозя,Ты будешь нежная стезя.

Их провожает старая Табити,Прошамка<в>: «Берегитесь!Здесь бродит около <Христос>».Они восходят на утес,Ждать часа, когда туч сизари,Златом озарены зари,Час возвестят святой порыВосхода солнца из-за горы,В лучах блаженственной игры.Чернь смотрит жадно чудеса.Они поднялись в небеса.«А я?» –Промолвил жалобно Хаим.Они летели, смех тая.Им было весело двоим.Какое дело мощной радостиДо обезумевших старикашек,До блох и мух, и всякой гадости:Козявок, тли, червя, букашек?Среди толпы, взиравшей жадноНа них, летевших в высоту,Хан едет хмурый, беспощадноКоня терзая красоту.И вдруг, – сосед, направо глянь-ка, –Он вынул из кармана склянкуИ в рот поспешно – бух!О чудо: коня не стало и седока, их двух.А вместо них, в синей косоворотке,С смеющейся бородкой,Стоял еврейчик. Широкий пояс.Он говорил о чем-то оживленно, беспокоясь,И, рукоплескания стяжав,Желания благие поведав соседственных держав. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .Упомянув, пошел куда-то.Его провожая, вышел друг брадатый.Хан был утешенный в проторях и потеряхИ весело захлопнул двери.Пронзая с свистом тихим выси,Касаясь головой златистой тучки,Летит, сидя на хребте рыси, внучкаМалуши, <дочь> Владимира.Старинных не стирая черт,Сквозь зорю шевелился черт.Он ей умильно строил рожи,Чернявых не скрывая рожек.И с отвращеньем в речи звонкоЗа хвостик вышвырнула гаденка.Послушен, точен оборотеньЛюдмилы воли поворотам.Сидит, надувши губки,Княжна в собольей шубке.Уж воздух холоден, как лед,Но дальше мчит их самолет.Далеко внизу варили пиво.Звонко пропел в деревне пивень.Пахло солодом.И думает Людмила:«Прощайте, девушки, поющие в Киеве.О, веселые какие вы…Вы пели: „Сени, мои сени“.И ваши души были весенни».Стало холодно.За гриву густую зверяВпились, веря,Ручки туже.Они слегка синели.И, чтоб спастись от стужиМорозной выси,Из рысиОн стал медведем.Она ему: «Куда мы едем?»Он отвернулся и в ветер бурк:«Мы едем в Петербург».Летят в слое ледяной стужи.О доле милом дева тужит.К холоду нежнаСкукожилась княжна.«Напрасно черного петушонкаСтрибогу в жертву не дала.Могла бы сообразить, девчонка,Что здесь ни печки, ни кола».И вот летят к земле турманом,Туда, где золотом Исакий манит,И прямо сверху, от солнечного лучбищаОни летят в дом женского всеучбища.С осанкой важной, величава,Она осматривает (всех окружающих забава)Во-первых: помещение,Воздух,Освещение,И все, что город умный создал.И заключает: «Я б задохнулась,Лиса лесная в силке,В сем прескучном уголке.Но что вы делаете?»– «Мы учимся! –Согласно девы отвечали, –Стремимся к лучшему». –«Вы учитесь… Чему?» –Ее глаза блисталиЛучами гнева вначале.«Приятно, весело в лесуСознать первичную красу.Над вами <ж> веет Нав[1] сугроб».

Училицы.

Она права! Она права!В ее словах есть рокот бури.К венцу зеленые права,Бежим, где зелены поля,Себя свободными узнав,Свои учебники паля!Мы учителей дрожим: в них Нав.О, солнце там, о, солнце тут!– Их два! – Их два!В нас крылья радости растут– Едва, едва!Мы оденем, оденемся в зелень,Побежим в голубые луга,Где пролиться на землю грозе лень,Нас покинет училищ туга.И прострим мы зеленую вайю[2] в высоту,И восславим, священные, ваю[3] красоту.

<Княжна Людмила.>

Приятно в нежити дубравнойСебя сознать средь равных равной.Приятно общность знать племен,Потерян в толпе древяниц,И перед не имеющим имен,Благоговея, падать ниц.Но что приятного, ответьте,О девушки младые, –Вот стены каменные этиИ преподаватели глухие?Их лысины сияют,Как бурей сломленные древа,А из-под их слов о красоте зияютЗа деньги нанятые чрева.В зубах блистают зерна злата,Сердце налила жидким ртуть.Они над ужасом заплата,Они смехучей смерти суть.Вапно покрыло лавки, стол.На славу вапнен желтый гроб.Я вас спасти от смерти сол.

Училицы.

Слава, слава тебе, поборовшей века.Нам принесшей заветы Владимира!Наша цель, наша цель далека,Мы тобою пойдем предводимые!

Бегущие с огнями.

О гей-э, гей-э, гей-э!Загорайтесь буйно, светы,Зажигайте дом учин[4].Смолы, лейтесь с веток,Шире, выше свет лучин!Вон учителя бегут толпой,С обезумелыми теламиИ с тоскою на лицах тупой,Бурно плещимы жара лозами.Сюда, сюда несите книги,Слагайте радостный костер.Они – свирепые вериги,Тела терзавшие сестер.Вон, златовея медным шлемом,Пожарных мчится гордый стан.Девы, гинем мыИ раним раной древних ран.Сюда, училицы младые,В союз с священными огнями,Чтоб струи хлябей золотыеОт нас чужие не отняли.Слагайте черных трупов прелесть,В глазницах черный круглый череп,И сгнившую учебночелюсть,И образцы черев,И мяс зеленых древлемерзость,И давних трупов навину[5].В этом во всем была давно когда-то дерзость,Когда пахали новину.Челпанов, Чиж, Ключевский,Каутский, Бебель, Габричевский,Зернов, Пассек – все горите!Огней словами – говорите!

И огнеоко любирйПриносят древние свирели…При воплях: «Жизни сок бери!»Костры багряные горели…

1909