Игорь Гергенрёдер - Стихи [Сборник] Страница 2

Любимой Kim Seligsohn

Нет страшней, чем надежды ручонка —Нанося на лицо моё грим,Детоокого гладит волчонка,Что издёрганно-тайно любим.

На щеках пламенеют румяна,Жизни часиков ёжится круг.Волчья ягода сделала пьянымИ к стреле пламенеющий лук.

Мчи, стрела, к заколдованной дверце,За которой игрушки и луг, —Чтоб волчонок играл моим сердцемИ Земля опьянела бы вдруг,

Став, как ты, озорной, детоокойИ, любя нашей боли цветок,Без усмешки бесстыже-жестокойОсторожно ушла из-под ног…

На московской улице СтромынкеЯ родился жолтым сентябрём,И плясали гости под «Калинку»,И играл шарманщик под окном.Лай собачий счастье мне пророчил,Пьяный дворник жарил трепака,Только вдруг среди разгульной ночиСорвалася люстра с потолка…Сорвалась, хрустальная, разбилась,В моё детство коршун залетел,Жизнь моя, как рана, загноилась —Будь ты проклят, чёрный передел!Не Москвы родные переулки —А безбрежья тёмно-серый мат.Кукуруза вместо сдобной булкиИ судьбы экстазной камнепад.Моё тело жалили недуги —Без движенья я лежал, хохмач…Господи, я звал Тебя ворюгойМоей юности, запоев и удач!..Проститутка-счастье, выкобенясь,Видела — мне нечем заплатить:Не умел тогда ещё за ересьЯ рублей колоду заломить.С костылём ступил на сцену жизни:Шаток был театр первых драм —Словно падший небоскрёб стриптизный,Он холерным посвящён ветрам.

…Глад микробный! С изглоданной площади —Всюду тление, люди и глушь!Провонявшие потом, как лошади,Тащат хлюпики трупики душ.Позаброшенный глупый ребёнок,Как и все, я за сказкой пошёл…Неподобный, искал самородокИ, единственный, может, нашёл.Мне змеиная мудрость досталась,Милолюбых обрёл я врагов.Жизнь моя из кусочков собраласьВ изумрудную сталь топоров.Се, грядёт он во имя Господне —Свет небесный к темнице земной…По космическим огненным сходнямСкоро спустится Боженька мой!Губ коснётся пурпур Иеговы,В жабу грянет луны вещество,Луч сольётся с шумерской коровой:Ну так что же — житьё таково!Ну так что же — нельзя нам без дракиИ вина златопенной игры —Не вкусны в «Метрополе» ракиБез пивца, как первач без икры.Потому призывал я в Сорбонне,Чуя Хроноса вызнанный глас:Вдохновляясь набатным звоном —Бейте ближних дубьём между глаз!

Может, это, а может, иноеМой двойник — сквозь волынки надрыв —Перед скальным вещал аналоем,Пиктов к Чаше Грааля склонив.Может, был он, а может, и не был —Как тот мальчик в пробоине льда…Только тени Бориса и ГлебаМне зачем же являлись тогда?..Есть привязчивость скорбная «надо»И высокопылание «долг» —Уж не в них ли обрящет отрадуДуши истомлённой волк?..

Небо брагою красною скисло,И сукровицей вытек восход,Песьим черепом солнце повисло,Кровяной источая мёд.Его лижут шакальи капеллыВ алых венчиках, с ядом в клыках:Я за светлой приплыл королевойВ ту страну на багровых китах.Белокурая спящая мамаК моей тройке не выслала слуг —Из вокзального пьяного гамаЯ повлёкся тропою ворюг.Черноликий Малюта СкуратовКобелиный свой лижет хвост —Изрубить изготовясь булатомМою русскую белую кость.Только ангел дыханьем белесымУкрывает мой рысий ход —Как колодник из лунного леса,Я неузнан стою у ворот.Снегопад — кисеёю печали!Фонарей полуночный рассвет!..Лица встречных зелёными стали —Жаль: шарманщиков больше нет.Только есть на окне занавески,Спирт в корчаге на жарком столе,Щи клокочут жирком деревенским,И лебёдушка — на вертеле…Эта тризна шальная — от Бога!Мне удачу пророчит гульба.Видно, снова поманит в дорогуДевой нервной моя борьба.Растревожен той шишкой под носом,Меня встретит алжирский бей —И вопрос обернётся вопросом:Одой каверз и светлых скорбей.

Москва, 1970 — Казань, 1976

Я кротко разбужен надсолнечной гаммой,Чтоб раниться вашим касаньем атласным.Вы — терпкая прелесть безоблачной драмы,С повадкой игривой, с капризом неясным.

Из странного чувства я пагоду выстроил,Где мёдом пребудет смола недоверия.Вы для меня упоительней выстрела,Что кровью обрызжет обивки материю.

Изменчивый взгляд непутёвого принца!Лилейный наив озорных провокаций!Я — подданный ножки строптивой мизинца —В молитвенной неге сердечных оваций!

Я, вызванный вами к интиму терзаний,Ласкаю жемчужину вздохом опальным…Растленьем заверчены детских лобзаний —О, станем ли плотью вертячки обвальной?..

Рассвет встречаю я в моих холщовых,Кончаю ночь ленивыми я щами.Гремит ведра неломаная дужка,И жажды нецелованой устамиВкушаю молока парного кружку.

Усердно дятел сыплет дробь пристуковПо ветхому стволу плакучей ивы.Рыбачка-бабушка влачит в раздумье невод,Где ни пескарика, а только тины горсть.Прощание с коровами хозяек…Иду пасти!И клич беспечный петелМне шлёт вослед.

Опубликовано под псевдонимом «Никон».

Коряковка — мусор да семечки.Застойное помнится времечко.Набор суповой и коровий язык,Талоны давались на импортный шпик.

Мне нравилась женщина-поварВ столовой, где матерный говор.Две порции жидкой сметаны,А я ей за то — комплиманы…

У ней на замужество виды —А я будь доволен ставридой,Варёной, несвежей, с подливкой.Коряковка — пенка и сливки

Твои обернулися лажей.Я в новый костюмчик обряжен,По чести озлясь за опивки,Уехал с её саквояжем.

Опубликовано под псевдонимом «Никон»

Играли в кости, свой меря час,Когда нам старший дослал приказ:«Спешите к боингам! Пять и шесть!В девятый входит Ислама месть!»

Большие деньги, коммерц-расчёт:Нам биржа тайно открыла взлёт.Банкиры Штатов на каждый центПод наши жизни возьмут процент.

С Ислама братством вошли в союз:Живые бомбы — валюты груз!World Trade Center — в трубе кредит!Тебя пришили на Wall Street.

В Коране суры под знаком плюс —И суммы, суммы! А жизней грузПолезен таинствам векселей…Бросок наш выгоден CIA!

Играют в кости, а ставка — ад.Банкиры Штатов стригут джихад!В приходов книжице — сам Коран,Война, наркота, Афганистан.

Опубликовано под псевдонимом «Никон»

15 ноября 2001

Почему я не просто влюблён?Почему всё безвылазно хуже?Инфернальностью Ким ЗелигзонИ принижен я, и обужен.Стало сердце моё, как желе,Где томится куриная ножка.Я с горчинкою пью бужоле,А другого хочу хоть немножко…Уж не стану широким вовек,Сколько б устриц с сотерном ни пробовал —Остроты Вашей пламенный снегИ глинтвейн обращает в хлёбово…Может, внешне я тот же Фанфан,Заедаю рокфором шабли —Но сердечных побед чемоданУнесло, будто лодку в отлив.Что мне вкрадчивость тайн Тюильри,Что мне бархатный лоск Фонтенбло —Если бликом смущённой зариКим не тронет Тюльпану стебло?

Любимой Kim Seligsohn.

Быть царём не по мне — даю слово я.Шансонье не в ладах с Валуа.Я — иной! — вас одел бы в лиловое,Из нарциссов бы сплёл вам боа.

Вы мне нравитесь трепетно-дикою,Вашей шейке пошёл бы янтарь.На серёжки бы дал сердолики я.Не тушуйтесь: я всё-таки царь.

Я сравню вас с весеннею вишнеюИ, цветя, обовью гладкий стан…Объяснять дале вроде излишне:Вы же видите — не истукан.

Мои кольца и впрямь как опасны.Снисходительный дарите вздох?Ваши губки в усмешке прекрасны!Царь я, царь без подколки — Горох.

Где базар у дороги железной,Где редиска и в бочке квас,По ночам где палят из обрезов,Там баллада моя началась.

Это место зовётся баном —Не деревня, не город, не стан…Весь в бараках, сараях и ямах,Мой непонято-выспренний бан.

У помойки на сваленных шпалахВ будний вечер, в воскресный деньГомонится народ бывалый,Огурцом заедает портвейн.

Там селёдочный хвост и картошкаОбессмертили праздничный стол,В самогонной страде суматошнойОблегчает похмелье рассол.

Там мазутом подёрнуты лужи,Свищут камни в глаза поездам…Никому ты на свете не нужен,Мой обвенчанный с вечностью бан!

Как и ты, я без роду и племени,Не начала творю, не концы…Мне поют о раздробленном времениПаровозы — твои гонцы.

И когда выйду в жители палубыВ океан сеять пепел за борт,Мне проглянет в закате опаловомНесравненный банской натюрморт.

Бугуруслан, 1973