Алекс Тарн - Стихи и переводы разных лет Страница 2

сбудется -

            не сбудется -

                        сбудется...

капелька за капелькой, бесконечным варевом,

дождичек

            старательный

                        трудится.

В водостоках саженных под клубами ватными

дождичек

            тихонечко

                        плачется,

и в подушку влажную шепота невнятного

боль твоя

            притихшая

                        прячется.

Фонарями рослыми время перемерено,

время -

            время -

                        спать -

                                    время -

                                                спать идти...

И проходит прошлое отслужившим мерином

По осенней

            пахоте

                        памяти.

Не стоит верить прямоте...

Не стоит верить прямоте

залитых светом магистралей...

Надежды наши и печали

бредут по кругу, в темноте.

Так, в путь отправившись с утра,

стремясь сквозь шторм к заветной цели,

назавтра видишь те же мели,

и берег - тот же, что вчера.

В ораниенбаумском парке 

В ораниенбаумском парке,

по старым петровским дорожкам,

в ораниенбаумском парке -

запущенном, ветхом, заросшем,

где ветер листвою шевелит,

и дождичек серенький сеет,

где музыка глушит аллеи,

и хрипло визжат карусели.

где сердце упрямо не верит

приметам привычного круга

и призраки прежних мистерий

встречает, как давнего друга.

А ты - ты со мною, со мною,

твое бытие не оспоришь...

Ты там - за разбитой стеною,

ты там - где крапива по пояс.

Ты всей своей сутью - оттуда,

из царства мерцающей тени,

где сумрачно дремлют запруды

и время ползет на ступени.

Весь облик твой, ломкий и нежный,

оттуда - из чудного края,

где лижет залив побережье

и сосны на дюнах вздыхают.

Ты - в этой рябине неяркой,

ты - в том повороте аллеи...

и каждая лужица в парке

твое отраженье лелеет.

 Выпьем за горе проклятых

Выпьем за горе проклятых,

выпьем за руки безруких -

горькие вина утраты,

терпкие вина разлуки,

выпьем за боль и за неболь,

выпьем за дни и за ночи,

за одинокое небо,

за беззащитную почву,

выпьем за долгую зиму,

выпьем за краткое лето,

выпьем за наших любимых,

ждущих с другими рассвета -

найденные у двери,

брошенные под стены,

выпьем за вкус потери...

Где мы, обломки, где мы?

 Когда проснешься

Когда проснешься, кажется тогда,

что след ее еще не умер в доме...

и нет уже ни силы, ни стыда,

и ты идешь и набираешь номер.

Забор звонков минуты городит,

тупая боль затеплилась у сердца...

А телефон настойчив и сердит -

вы с ним уже почти единоверцы.

Кенигсберг

Дядя дышит тяжело,

дядю выпить повело...

над разбитым Кенигсбергом

галки встали на крыло.

Бормотушная страда -

в доках пьянствует вода,

над разбитым Кенигсбергом

стонет галочья беда.

Ихних западных скорбей

от расейских голубей

над разбитым Кенигсбергом

не дождешься, хоть убей.

С моря тянет матерком...

скучно, вася, с дураком...

Заплевать могилу Канта

не дает горисполком.

 Соленая ночь закипающих слез...

Соленая ночь закипающих слез,

прозрачного пота - горячей росы,

где топчется страсти угрюмый колосс,

и жалобным стоном слетают часы

с расслабленных губ...

и в распухших зрачках

качается тень, и плывет потолок,

и реки ладоней текут по вискам,

по холмам грудей и сплетению ног

в беспамятства омут...

и влажную ткань

подавленных вздохов жует тишина,

и шепотом жарким забита гортань...

О, дайте мне яблок, налейте вина -

скорей, ибо я изнемог от любви...

 Родится месяц ...

Родится месяц и умрет,

а мы - все те же...

и каждый знает наперед:

весло и стрежень.

Теченью судеб вопреки

напружив жилы,

сжимать пружиною руки

реки пружину.

И, ослабев от мук пустых -

к чертям свободу! -

рулить в прибрежные кусты,

к стоячим водам.

А там, глядишь - водоворот

швырнет на стрежень...

Родится месяц и умрет,

а мы все те же.

И вновь весло качает борт,

волну муторит...

гребец прикованный гребет

навстречу морю.

А море, теплое, как мед,

обнимет нежно...

Родится месяц и умрет,

а мы - все те же.

Ты сложена из тысячи углов...

Ты сложена из тысячи углов,

Как солнце кубистических полотен,

Чей странный луч изломан и бесплотен,

И чувственен, как суть случайных слов.

 Ну что еще сказать тебе?

Ну что еще сказать тебе? -

слова истерты...

слова о страсти и судьбе -

да ну их к черту!

Я лучше вспомню ноября

дождливый сумрак,

лимонный отсвет фонаря,

теней рисунок.

Рисунок скрещенных теней

оконной рамы

на потолке и на стене -

прямой и странный.

В кривом пространстве полусна,

в утробе ночи,

он был незыблем, как стена,

как циркуль точен.

Он был - как яви торжество

в хмельном провале...

И мы цеплялись за него

и - выплывали.

 Ну что ты, как ты, чем ты жив?

Ну что ты, как ты, чем ты жив? -

Декабрь... Скоро осень...

Живу, тебя почти забыв,

да и забыть бы вовсе.

Зачем в дурмане суеты,

в спасительном запое

твое назойливое "ты"

маячит предо мною?

Руками тяжесть не поднять -

хотя бы и твоими...

Декабрь. И декабрь опять.

И осень между ними.

Ну что ж никак ты не умрешь?..

И за забитой дверцей

вздыхаешь, топчешься, живешь

и защемляешь сердце.

Определенность слова "никогда"

Определенность слова "никогда"

противна человеческой природе.

Но дни ползут, слагаются в года,

а корабли и люди не приходят -

изъяты прочь из ткани бытия,

погребены в разлуках, как в могилах,

и так велик объем кровавых ям,

что даже смерть заполнить их не в силах.

Но что нам смерть? - Могучи и хитры,

в глубоких норах и в холодных зимах

мы для себя творим эрзац-миры

и расселяем в них своих любимых.

Мы холим их, лелеем и пасем,

они ужасно на себя похожи

и, главное, послушны нам во всем -

ведь быть иначе в принципе не может.

 Ну что, декабрь - опять поплыл...

Ну что, декабрь - опять поплыл,

размяк, заплакал?

Утратил разом грозный пыл -

Эх ты, вояка...

Недоуменный и смешной,

захлюпал носом,

вчера - богач с тугой мошной,

сегодня - босый.

Да разве ж мне тебя не жаль? -

Гляди вот - обнял...

И все же, брат, январь-февраль

куда способней.

Они-то знают что хотят,

они-то смеют -

не отвернут, не загрустят,

не пожалеют.

Они устойчивы, как власть,

как табуретка -

уж если солнышко - так всласть,

мороз - так крепкий!

А мы с тобой - ни то ни се...

Да брось ты плакать!

Уперся в лужи, как осел,

развел тут слякоть...

Переводы

Иегуда Галеви. "Большая сионида"

=1=

Давно отмерен срок

сомнений и тревог,

в конце моих дорог

белеют города,

песком занесены

до будущей весны,

они тихи, как сны,

прозрачны, как вода.

В тени разбитых стен

забвенье, прах и тлен,

тоскливый вой гиен,

стервятников страда,

но я готов идти

всю жизнь, чтобы найти

заветные пути,

ведущие туда.

Я бросить все готов --

друзей, родимый кров,

веселый шум пиров,

безбедные года --

давно я сердцем там,

где плещет Иордан,

в прекраснейшей из стран,

где тянется гряда