Неизвестен Автор - Война мышей и лягушек (Батрахомиомахия) Страница 2

Чтобы, когда устремятся на нас ненавистные мыши,

Каждый ближайшего мог супостата, за шлем ухвативши,

Вместе с оружием грозным низвергнуть в пучину болота.

Там уже, плавать бессильных, мы быстро их всех перетопим,

Сами же мы, мышебойцы, трофей величавый воздвигнем".

[160] Речью такой убедил он лягушек облечься в доспехи:

Голени прежде всего они листьями мальвы покрыли,

Крепкие панцири соорудили из свеклы зеленой,

А для щитов подобрали искусно капустные листья.

Вместо копья был тростник у них, длинный и остроконечный,

Шлем же вполне заменяла улитки открытой ракушка.

Так на высоком прибрежье стояли, сомкнувшись, лягушки,

Копьями все потрясали, и каждый был полон отваги.

Зевс же богов и богинь всех на звездное небо сзывает

И, показав им величье войны и воителей храбрых,

[170] Мощных и многих, на битву огромные копья несущих,

Рати походной кентавров подобно иль гордых гигантов,

С радостным смехом спросил, не желает ли кто из лягушек

Иль за мышей воевать. А Афине промолвил особо:

"Дочка, быть может, прийти ты на помощь мышам

помышляешь,

Ибо под храмом твоим они пляшут всегда с наслажденьем,

Жиром, тебе приносимым, и вкусною снедью питаясь?"

Так посмеялся Кронид, и ему отвечает Афина:

"Нет, мой отец, никогда я мышам на подмогу не стану,

Даже и в лютой беде их: от них претерпела я много:

[180] Масло лампадное лижут, и вечно венки мои портят,

И еще горшей обидою сердце мое уязвили:

Новенький плащ мой изгрызли, который сама я, трудяся,

Выткала тонким утком и основу пряла столь усердно.

Дыр понаделали множество, и за заплаты починщик

Плату великую просит, а это богам всего хуже.

Да и за нитки еще я должна, расплатиться же нечем.

Так вот с мышатами... Все ж и лягушкам помочь не желаю:

Не по душе мне их нрав переменчивый, да и недавно,

C битвы когда, утомленная, я на покой возвращалась,

[190] Кваком своим оглушительным не дали спать мне лягушки,

Глаз из-за них не сомкнувши, я целую ночь протомилась.

И, когда петел запел, поднялась я с больной головою.

Да и зачем вообще помогать нам мышам иль лягушкам:

Острой стрелою, поди, и бессмертного могут поранить.

Бой у них ожесточенный, пощады и богу не будет.

Лучше, пожалуй, нам издали распрей чужой наслаждаться".

Так говорила Афина. И с ней согласились другие.

Тотчас все боги, собравшись, пошли в безопасное место.

Временем тем комары в большие трубы к сраженью

[200] Вражеским станам обоим знак протрубили, а с неба

Зевс загремел Громовержец, начало войны знаменуя.

Первым Квакун Сластолиза - тот в первых рядах

подвизался

Метким копьем поражает в самую печень по чреву:

Навзничь упал он, и нежная шерстка его запылилась.

С грохотом страшным скатился, доспехи на нем зазвенели.

Этому вслед Норолаз поражает копьем Грязевого

Прямо в могучую грудь. Отлетела от мертвого тела

Живо душа, и упавшего черная смерть осеняет.

Острой стрелою тут в сердце Свекольник убил Горшколаза.

[210] [В брюхо удар Хлебоеда на смерть Крикуна повергает:

Наземь упал он стремглав, и от тела душа отлетела.

Гибель героя увидев и мщеньем за друга пылая,

Камень огромный, на жернов похожий, схватил Болотняник,

В шею метнул Норолазу; в глазах у того потемнело.

Тут уже жалость взяла Травоглода, и дротиком острым

Он упредил нападенье врага. Но и сам поплатился:

Ловко копьем дальнолетным в него размахнулся Облиза,

Меток удар был, под самую печень копье угодило.

Он на Капустника, по побережью бежавшего, яро

[220] Ринулся, но, не смутившись, тот сам обратил его в бегство.

В воду злосчастный упал и живой уж не выплыл, багровой

Кровью окрасил болото, и, вздутый, с кишками наружу,

Долго еще труп героя у берега горестно бился.]

Творогоед же от смерти и на берегу не сберегся.

В ужас пришел Мятолюб, когда Жирообжору увидел:

Бросивши щит, он проворно спасается бегством к болоту.

Соня Болотный убил знаменитого Землеподкопа

[А Водорад поразил беспощадно царя Лизопята,]

Тяжким булыжником череп ему раскроив. Размягченный

[230] Из носу мозг его вытек, и кровью земля обагрилась.

Соне Болотному смерть причинил Блюдолиз безупречный,

Дротик свой бросив, и тьма ему взоры навеки покрыла.

Это увидел Чесночник и, за ноги труп расторопно

Крепкой рукою схвативши, в болото Болотного бросил.

Тут за убитого друга герой Крохобор заступился,

Ранил жестоко Чесночника в печень, под самое чрево.

Тело простерлось бессильно, душа же в Аид отлетела.

Болотолаз, то увидев, горсть грязи швырнул в Крохобора:

Тина лицо облепила, он зрения чуть не лишился.

[240] Гневом вспылал Крохобор и, могучей рукой ухвативши

Камень из долу огромный - земли многолетнее бремя

В Болотолаза метнул его яростно. Вся раздробилась

Правая голень его, и, подрубленный, пал он на землю.

Тут и Пискун на него напустился и сильно ударил

В чрево. Проникло в утробу копье глубоко, и, как только

Крепкой рукою копье извлек из брюха противник,

Тотчас наружу за ним и все внутренности потянулись.

Видя, что на побережье от смерти не убережешься,

Еле плетясь и измученный страшно, сраженье покинув,

[250] В ров Зерногрыз пробирался, чтоб гибели лютой избегнуть.

В пятку копьем уязвив, поразил Хлебогрыз Вздуломорду.

[Позже, хоть раненный тяжко, он вынырнул вновь из болота.]

Видя, что дышащий трудно во прахе простерт Вздуломорда,

К первым рядам устремившись, копье в него Луковник бросил,

Но уцелел крепкий щит, и копья острие в нем застряло.

Также и дивный Полынник, в сражениях равный Арею,

Сбросить не смог с головы Вздуломорды тяжелого шлема,

Хоть средь лягушек воинственных витязем первым считался:

Слишком уж много врагов на него устремилось. Пред грозным

[260] Натиском не устоял он и спешно в болоте укрылся.

Был средь мышей еще юный, но храбростью всех

превзошедший,

Славный герой Блюдоцап, знаменитого сын Хлебоскреба.

Из дому вызвавши сына, отец его в бой посылает.

Этот же витязь, с угрозою весь истребить род лягушек,

Гордо вперед выступает, пылая с врагами сразиться.

Тотчас лягушки, объятые ужасом, в бегство пустились.

Силой владея великою, тут бы их всех погубил он,

Если бы зоркий Кронион, отец и бессмертных и смертных,

Гибнущих видя лягушек, к ним жалостью вдруг не проникся

[270] И, головой сокрушенно качая, богам не промолвил:

"Боги! Великое диво я вижу своими глазами.

Скоро, пожалуй, побьет и меня самого сей разбойник,

Что на болоте свирепствует. Впрочем, его успокоим.

Тотчас Афину пошлем или шумного в битвах Арея:

Эти его, хоть отважного, живо от битвы отвадят".

Кроноса сын так промолвил. Арей же ему возражает:

"Ныне, Кронид, уж ни мудрость Афины, ни сила Арея

Лютую смерть отвратить не сумеют от жалких лягушек,

Разве на помощь им все мы направимся, да и оружье,

[280] Коим когда-то сразил Капанея, могучего мужа,

Дерзостного Энкелада и дикое племя гигантов,

Ты и теперь пустишь в ход - перед этим и храбрый смирится".

Только промолвил Арей, громовою молнией грянул

Кроноса грозного сын, - и великий Олимп содрогнулся,

Знаменье страшное в ужас повергло мышей и лягушек,

Все же мышиное войско сражения не прекращало,

Крепко надеясь лягушачий род истребить совершенно,

Что и могло бы случиться, если б с Олимпа Кронион,

Сжалившись, в помощь лягушкам не выслал защитников новых.

[290] Вдруг появились создания странные: кривоклешневы,

В латы закованы, винтообразны, с походкой кривою,

Рот словно ножницы, кожа - как кости, а плечи лоснятся,

Станом искривлены, спины горбаты, глядят из-под груди,

Рук у них нет, зато восьмеро ног, и к тому двуголовы

Раками их называют... И тотчас они начинают

Мышьи хвосты отгрызать, заодно уж и ноги и руки.

Струсили жалкие мыши и, копья назад повернувши,

В бегство пустились постыдное... Солнце меж тем закатилось,

И однодневной войне волей Зевса конец наступает.

ПРИМЕЧАНИЯ (В. Ярхо).

Эту пародийную поэму в древности приписывали наряду с "Маргитом" Гомеру, однако уже в прошлом веке возобладало мнение, что "Война..." написана в V в. или несколько раньше. Между тем стилистические и лингвистические наблюдения над текстом, начавшиеся с конца XIX в. и особенно усилившиеся во второй половине нашего столетия, показали, что поэма эта создана в позднеэллинистическое время, если не в эпоху Августа. Пародия на гомеровский эпос, достигаемая перенесением его героического содержания на низменный сюжет войны мышей с лягушками, не носит характера идейной полемики с эпическими идеалами, а представляет собой скорее литературную игру с использованием гомеровской фразеологии - гомеровских полустиший, формул, отдельных слов, из которых составляются стихи-центоны. Цельные стихи, заимствованные у Гомера, встречаются очень редко (152, 205).