Коллектив авторов - Поэтический калейдоскоп XIX в. Страница 2

Смерть поэта

Своим соперникам на зависть,Обрел известность я кругом —Не потому, что я красавецИли слыву весельчаком.

А потому, что пел сердечноЯ о любви в своих стихах.И больше всех меня, конечно,Ценили девушки в горах.

Я был в аулах наивысшихИ в Темир-Хан-Шуре бывал,Красавиц сказочных на крышахВ нарядах ярких я видал.

Ох, остроклювые чувякиИ дорогие хабало,Владелиц ваших помнит всякий,Как вспомнишь – на душе тепло.

Но в Чохе больше, чем где-нибудь,Красивых видел я невест,Влюбился там я в дочь наибаЕще в минувший свой приезд.

И вот, должно же так случиться,Письмо Мирзоев мне вручил.Повелевает в Чох явитьсяНаиб Инкава Исмаил.

А с ним я был не просто дружен,Но дружен близко, видит бог,И, как наиба, я к тому жеЕго ослушаться не мог.

К Али Амирову я сразуПошел, чтоб дал он мне совет,Мол, должен этому приказуЯ подчиняться или нет?

Почтеннейший из ругуджинцев,Он был в делах знаток большой,На чей совет я положитьсяМог со спокойною душой.

Меня он мирно от поездкиХотел отговорить сперва,Потом вспылил, и стали резкиНа этот счет его слова.

Прислушаться бы мне, но где там!Все доводы отбросив прочь,Я пренебрег его советом:Наиба виделась мне дочь.

Я не испытывал тревоги,Вооружился и верхомПустился в путь, но по дорогеК Хуршилову заехал в дом.

Три дня гуляли мы сначала,Затем письмо мне дал кунак,И на углах письма стоялаПечать наиба – важный знак.

Приехал в Чох – и прямо к другу,Но только сел я на топчан,Как слышу вдруг: на всю округуВблизи ударил барабан.

Зурна откликнулась, и в пареПошли вовсю они играть.Явился тут знакомый пареньИ стал на свадьбу приглашать.

«Я не пойду, не жди, мой милый», —Сказал я, выйдя на балкон,Но затащить почти что силойСумел меня на свадьбу он.

А там уже царит веселье,На каждом праздничный наряд.Мужчины пьют хмельное зелье,И сласти девушки едят.

Гуляют шумно офицеры,Пируют чохцы-молодцы,И гордость их не знает меры.Иль впрямь бессмертны гордецы.

Я встречен ими честь по честиИ обижаться не могу.Сижу не на последнем местеЯ в их пирующем кругу.

И ту, в ком я души не чаю,Немало удивившись, вдругНа плоской крыше замечаюВ кругу судачащих подруг.

Она казалась куропаткойСреди ворон. И вижу я,Что знаки подает украдкойМне ненаглядная моя.

Но горцы устремили лицаВдруг на меня. И отчегоВино так часто стало литьсяНа дно стакана моего?

Раздались крики: «Спой что-либо…»Мне песня принесла успех.Что я воспел в ней дочь наиба,Все догадались, как на грех!

Одни ушли, покинув праздник,Другие пить могли три дня.И офицеры с неприязньюТеперь смотрели на меня.

Известно: гордецам из ЧохаЯ ненавистен был всегда,А тут и вовсе дело плохо —Со всех сторон глядит вражда.

На сердце у меня тревожно —Вокруг соперники одни.И пить, и есть я осторожноСтараюсь то же, что они.

Был самовар – урод проклятый —На край стола поставлен тут.Гляжу, тревогою объятый,Мне чашку чая подают.

«Чтоб зазвенел твой голос чудно,Мол, чашку чая выпей, друг».Я выпил. Петь мне стало трудно,И бубен вылетел из рук.

Но подхватил его я снова,Запел, не свесив головы.Мол, нарвались не на такого,Пал духом, думали? Увы!

И, выразив им уваженье,Папаху сняв, я вышел прочь.Мне вскоре на краю селеньяНаиба повстречалась дочь.

Она стоит и плачет горько.И я, не чая в ней души,Спросил: «О ясная, как зорька.Кто умер у тебя, скажи?

Зачем, когда пируют люди,Покинула, в слезах, гнездо?»– «Печальней дня уже не будет,Мне отвечала Меседо. —

В питье твоем была отрава,Не понял знаков ты моих.Без жениха осталась пава,Покинул милую жених.

Испил ты черный яд коварства.Аллаха я молю сейчас,Чтоб он послал тебе лекарство,От неминучей смерти спас.

Всем сердцем я к тебе стремилась,Теперь печали предаюсь».– «О, если бог пошлет мне милость,Я счастья нашего добьюсь.

А коль не избегу могилы,Свиданье ждет на небе нас.Прости, мой дух теряет силы,Язык немеет первый раз». —

Так отвечал я ненаглядной,Той, без которой свет не мил,И, в путь отправившись обратный,Я в Чохе сердце позабыл.

Я, умирая, молодежиВ свой смертный завещаю час:Носите траур вы, но все жеПусть радость не покинет нас.

Душою сокрушаться долгоПо всем умершим вам нельзя,Иначе жизнь пройдет без толка,Пройдет без радости, друзья.

Нагрянет старость к вам, и будетНе до веселия тогда.Цените, молодые люди,Веселье в юные года.

Все в мире смертны, и, поверьте,Я мысль о чохцах прочь гоню,Но знаю, не уйти от смертиПоставившим мне западню.

Чанка (Тажутдин)

(1866–1909)

Чанка (Тажутдин) родился в с. Батлаич (ныне Хунзахский район) в бедной крестьянской семье.

Романтически приподнятые стихи поэта, в которых возвеличивается красота горянки, по своему строю близки к фольклорным произведениям. Это способствовало широкому распространению их среди аварцев.

«Когда б за стройность награждал невест…»

Когда б за стройность награждал невестПравитель, восседающий на троне,Ты не один уже имела б крест,Как самый храбрый в русском гарнизоне.

Когда б красою плеч определятьЦарь степень чина повелел в указеИ стал в горах погоны нашивать,Была бы ты сардаром[1] на Кавказе.

Когда б давала к пенсии казнаЗа красоту высокую надбавку,Могла бы ты в горах, как ни одна,Спокойно выходить уже в отставку.

Прославился искусством каллиграф,Бела его сирийская бумага,Но ощутил, портрет твой описав,Несовершенство слов людских, бедняга.

Кто две луны, не скажешь ли ты мне,Украсив лоб твой, вывел тушью черной?Течет, переливаясь по спине,Коса, как речка по долине горной.

Пусть лучше упадет твоя коса,Сразит тебя позор, подобно грому,Чем косу расплести, моя краса,Позволишь ты вздыхателю другому.

Кто не горел в отчаянном огне,Пусть за любовь не судит нас сурово.Что ты мертва – услышать легче мне,Чем знать, что ты в объятиях другого.

Гулишат

Пава, слетевшая прямо с небес,Золотом в Мекке тисненный Коран,Встретил тебя, и покой мой исчез,Брошенный на сердце стянут аркан.

Золотокрылая птица, могу льЯ о тебе позабыть хоть на миг?Родом, наверное, ты из косуль,Чистая, будто бы горный родник.

Может, в разгаре любви и тревогКистью художника ты создана,И пожелал очарованный бог,Чтобы ты к людям сошла с полотна.

Стройных таких не видал до сих пор.Всякого платья к лицу тебе ткань.Легкой походке твоей среди горЛегкая даже завидует лань.

О, как твои совершенны черты,Жесты изящны и сладостна речь,Взглядом одним умудряешься тыДаже кремневое сердце зажечь.

Пусть облака розоваты окрест,Ярче и краше их – солнечный круг.Ханша красавиц, царица невест,Кто же сравнится с тобой из подруг?

Высушить солнце способно родник.Тропы в горах заметает зима.К нёбу ты мой пригвоздила язык,И от любви я лишился ума.

Радугу жаждет увидеть любой,Счастье дарующую в Рамазан[2].Может, ее ты повсюду с собойНосишь за пазухой, как талисман?

Каждый твой пальчик на яхонт похож.Брови – подобных не видывал мир.Ножки – точеных таких не найдешь,Плечи белы, как гергебильский сыр[3].

Вечером выйдешь – и сразу светлоСтанет на улице нашей, как днем,Будешь в черкесском ли ты хабало[4]Или в кумыкском наряде своем.

Облику твой соответствует нрав,Он совершенства достиг высоты.Лучшая из удивительных главКниги, в Аравии изданной, – ты.

Птичка, из всех сладкозвучных именСамое нежное не у тебя ль?Весел на лапке бубенчика звон.Что ж ты мою не развеешь печаль?

Ах, куропатка, с вершины холма,Что от Медины[5] совсем недалек,Сжалься, прошу, иль не видишь сама,Что от любви я к тебе изнемог.

Эхом откликнись, – иль сердце своеТы поспешила другому отдать?Будь милосердна, ведь даже зверьеСтало сочувствие мне выражать.

Сном позабудусь – и явишься вновьТы, надо мной получившая власть.Жарким костром разгорелась любовь,Испепеляющей сделалась страсть.

Груди круглы твои, будто хурма,Шея лебяжья белей, чем у всех.Как не схожу по тебе я с ума,Ты равнодушна, а это ведь грех.

Даже в мечтах я, хоть дерзок и смел,Дивный твой стан не решался обнять.К пальцу б губами прильнуть не посмел,Что на тебя пожелал указать.

Жажду водой утоляешь когда,Видно становится миру всему,Как, засверкав, ключевая водаЛьется по горлышку по твоему.

Тень от могилы всем смертным верна,К этому каждый из смертных привык,Тени лишь ты не бросаешь одна,Ясен, как месяц, твой девичий лик.

Ты – словно сказочный желтый платок,И над тобой, как волшебный павлин,В небе плывет, помоги ему бог,Сердце мое возле белых вершин!

Царский чиновник на зверя похож,Правда, он дочкой красивой богат,Хоть и красива она, только все жЕй до тебя далеко, Гулишат.

Дочери ты офицерской милей,Разве с тобою сравнится она,Пусть даже щедрую пенсию ейЗолотом царским платит казна.

Лик твой парного белей молока,Факела ярче во множество раз.Перед тобою бы, наверняка,Даже незрячий прозрел бы тотчас.

Был я в Аксае, в Чечне и в другихГорных местах, но еще до сих порЗвездных очей не встречал я такихДаже у царственных девушек гор.

Счастье в любви – не любовь ли сама?Нищий полюбит и станет богат.Знаю: сошел от любви я с ума,Ах, как люблю я тебя, Гулишат!

Записка к любимой