Александр Гранов - В провинции у моря. Книга первая (1998–2014) Страница 2

На 213 ДР Александра Сергеевича

Пушкин, но не в летном шлеме,День шестой, шестой и месяц,Только в веке двадцать первом,Год двенадцатый струится…И зачем-то, вдруг ВенераСвой проход вершит по дискуГреющего нас Светила,С безразличием конфорки…

И проход последний этотВ веке нынешнем и в нашей,Не изложенной нормально,Без утильных «быть и должен»,Жизни или лишь попытки,За пределами импринтов,Ощутить тоннель свободы,Что скорее всего нонсенс,Просто, по определенью.Как в тоннеле быть свободным,Это доля лабиринта,Свыше в нем заложен выбор.Ничего, что надо носомНатыкаться на ошибки.Можно обвинить принесшихВекторы, хоть направленьяОперевшись на импринтыСами избирали, волю,Всю свободу изъявленья,Проявляя в лабиринте…

Но порою некто хитрый,Под покровом ночи сапой,Тихо, как колечко дыма,Исчезает вдруг из жизни.Вроде бы искусным словомУбаюкан, успокоен,Жил без тени суицида,Оказался упокоен…

Александр Сергеич, здрасте,Вам сегодня уже двестиИ тринадцать лет за ними,Вы-то точно не свалили!Кстати, также вот шестого,Пережив вас лет на сорок,Деток ваших отчим помер,Заменивший вас в постели…Кто-то скажет, мол, случайность,В том что в этот день родился,А преемник умер в этотДень июньский благодатный.Не имею зла к Ланскому,Он взрастил Его потомство.Интригует лишь случайность,Нелокальностью интриги.

О дельталете, который летал летом над Пицундой

Не просто осень, а октябрь,Дрожит разжиженным туманом,Тоскою растворяя явь,И обнажая лета драмы.

Стоит уныло дельталет,Молчит мотор, поник пропеллер,До лета отложили взлет,Пред ним закрыли в небо двери.Его удел покорно ждать,Стоять и ждать, вздыхая часто,Когда июня благодать,Его одарит взлетным счастьем.

Да, здесь пока, увы, октябрь,Дождинок капли, лужи, лужи…На юг пернатая вся тварь,Летит, чтоб убежать от стужи.

Летит, боясь прервать полет,В движенье крепнет крыльев мышца.Все двигаться должно вперед,Чтоб не было застоя в мыслях.

Чтоб притяжение Земли,Ее условности и тщеты,Бессильны были для Любви,Чтоб Неба обрести Заветы.

Чтоб силу обрести в Любви,Чтоб Неба обрести Заветы.

Шафрановая схима

Век писчую уже сменил на комп,Но я сливал в ночи, сливал украдкой,Не в писчую сливал, сливал в тетрадку,Скопившийся в душе досады ком.

Но как ни строй из черных литер цепь,Как не старайся разорвать оковы,При приближенье отступает цель,А путь любой достаточно условен.

Спасенье в этом, видно, от потерьНесбывшихся надежд, от тщет желаний…Хоть говорят – стучи в любую дверь,В паденье тоже есть очарованье.

Подарок затуманенных небес,Шафрановый оттенок нищей схимы.Ужель в служенье превратится стресс…И для других в санньясе просто сгинем.

От охватившей сердце пустоты,Сковавшей силы утомленной мышцы.По чину эпитафия, цветы…И все по кругу, будто только вышли,

Так, ненадолго, не захлопнув дверь,Для тех кто следом, чтоб оставить доступ,Придет. Вот точно, что придет Апрель,А в нем Телец озвучит свою поступь.

На стыке с Маем заострит рогаИ поразит не только сердце – душу,Хор из Наббуко грянет под орган,А мы сквозь слезы будем его слушать.

Под звуки Верди думать сквозь слезу,Ее глотая, валерьянку к ночи,За что судьба на нас имеет зубВ прилично иудейской оболочке…

Да, перемены неизбежны…

Все перемены неизбежны.От дефлорации до..лядства,Своё диктует всем промежность,Не действует в той зоне клятва.Залога нет в паха (бной) сделке,Плати по счету ли, Корану,У всех..лядей одни проделки,Секс не считается обманом.

Им надо это для здоровья,Чтоб в тонусе держалась мышца,С любовью можно, не с любовью,Но чтоб вошло, а семя вышло.

И бесполезно искать «честных»,Таких не создала природа,С каким бы не тусилась блеском,Раздвинет ноги под уродом.

И все понты – улыбки кротость,Взгляд томный, нежный, тихий голос,Застенчивость и даже скромность…Ну не змея, а ужик, полоз.

Гадюки, а на вид блондинки —Гидроперитом цвет меняют.Их новый облик не картинка —Блесна, ей губы продырявят,

Что раскатала жертва. Слюни,Пустив аж до пупа и ниже…Вот так мы жизнь свою и губим,Топя надежды в..лядской жиже.

На Ваганьковском в июле

День был растянут как меха,Гекзаметром Гомеровского слога,Тянулась тоника разлитого стиха,Чтоб изобилием истечь из рога.

Зной предобеденный вздохнулИ превратил в овалы циферблаты,Ни дуновения, лишь отдаленный гул,И звук валторны, словно стон из ада.

Над всем зависший эпилогМоей ли, вашей уж прошедшей жизни,Беззвучны гласные, из них не склеишь слог…Лишь слышно черви приступили к тризне.

Размышления о художественной росписи посуды…

Скорее не пример, а так, пришло на ум,Понять, кто кушает с какой тарелки,Кто любит мисок глубину, кто с мелкихВсе тянет в рот, чтоб сделать хрум…

И вот вопрос, нужны на ней цветочки, нет,И как влияет на пищеваренье,Художника – дизайнера творенье,Вкуснее ль, например, омлет,

Когда положены яички на цветочки?!Что чувствует, лежа в цветах, сосиска…Когда красиво, кажется не близко,Расчленение в кусочки.

А как с тем быть, что нож царапает листки,Что нежатся в касаниях тумана,В красивости обеденно – обманной…Что делать, снова трем виски.А может ту тарелку, вовсе, не на стол,Пускай висит на стенке, как картина,А вилки и ножи проносят мимоИ не столкнут ее на пол…

А если кружку Эсмарха разрисовать,Что именуют в просторечье клизмой,И что, что весь продукт заходит низом,Зато какая благодать

Подставить чресла этой дивной красоте.Пусть булькает спасительная влага,Дерьмо все вымывая, словно драга…Но вновь мешает мысль мечте.

Подумалось, вдруг нерадивый санитар,Нестриженным ногтем попортит краску,Сведет на нет дизайнерскую страстность,И голый зад лишится чар…

Пусть лучше тоже встретит на стене конец,Ну чем не парочка – тарелка, кружка…Еще бы к ним каких подвесить кружев,Случился полный бы звездец!!!

Эмическое и этическое

Простите, пардон, I am sorry,Но рвутся из сердца вести!Поэты пишут историю,И ставят в ней всех на место.

Бунтарскую, придворную,Любовную, с слезным флером,Или набатно – церковную,С угрюмо – немым укором.

Утром отшельник праведный,К ночи любовник трепетный…В сердце страстями сжигаемом,Вечной войны отметины.

Драмы никем не считаны,Победы как поражения,Вечным гноятся триппером,Недругов поношения.

Как будто бы кто-то знает,Как надо на самом деле…Как псалтирь, как кимвал играют,Ведя Любовию к Вере.

Как якорный крест Надежды,В подлунно – астральном блеске,Вдруг грубого делает нежным,Белит все черные вести.

Каждый в своей реальности,Кротом в слепоте тоннельной,Ждет, что концом бескрайностным,Будет награда по Вере.

Что вспыхнет в конце тоннеля,Луч самой высшей юдоли.Но вдруг появляется Гедель,Бекар за нудным бемолем…

О Царе в головах

Пыль падежей ознобно-горяча,Пересекаясь, высекают буквы искры.Скрипят извилинами мысли,Всегда чему-нибудь учась.

Нейроны обрекают падежиНа поиск новых звукоформных очертаний,И если б не образованье,Не обозреть бы рубежи.Неописуем буквенный оскалОт драйва разных буйноцветных сочетаний.Звенит кислотное камланьеИ держит алкоголь накал.

Все есть, но нет лишь в головах царя,Царя – властителя всех высших дум и знаний…И головы плюются бранью,Выбрасывая зла заряд.

Сладкая греза Чайковского

Наяву, не в грезах греза,В двадцать первом веке грозном,На ветрах, не зная штиля,Меряет за милей милю.

Буруном вскипают волны,Корабли от качки стонут,Далеко им до причала,Греза, отгони отчаянье.Отгони соленый привкус,Страх из потаенных мыслей,Скрип отвязанной оснастки,Греза, отгони ненастье.

В дни волшебного бесстрастья,Грезы были чище, слаще,В нотах детского альбома,В стенах дедовского дома.

Сохрани свой вкус и в веке,Стань отметиной и вехой,В двадцать первом от рожденья,Вечной жизни без сомнений.

Смена Платоновского месяца