Евгений Витковский - Век перевода. Выпуск первый (2005) Страница 2

К МОИМ ВЕТХИМ ПОРТКАМ

Ступайте прочь… Прощайте, — хотьВы знатно грели кровь и плотьМою, — прощайте… Мы, бедняги —Певцы, маратели бумаги, —Таскаем рвань, доколе вследНе засвистит шутник сосед,Покуда с горем пополамЗаплаты сокрывают срам,Покуда стужа сквозь прорехиНе донимает без помехи. Не так ли чахнущий больнойНе поспешает в мир инойИ бочками лекарства пьет —Авось протянет лишний год?Но как спасаться ни горазд,А всё едино дуба даст. Мне внятен ваш немой упрек;Отлично помню, кто берегИ защищал мой бедный задВ мороз и вьюгу, в дождь и град.Увы! — неблагодарны барды,И вылететь в окно мансардыМоим порткам пришла пора:Ни золота, ни серебраНе вверишь столь худым карманамВ отрепье, столь безбожно драном.А ежели в кармане грошИль вовсе на аркане вошь(Поэты нищи искони) —Терять последнее? Ни-ни!Портки! таков уж белый свет, —И вам ли горше всех? О нет:Мы любим друга, если тотПоит вином и в долг дает;А деньги у него иссякли —И вышел дружбе срок. Не так ли? Но если человек не шваль,Ему друзей злосчастных жаль, —И мне вас жаль. Надевши вас,Я подымался на Парнас!Но мыслит Муза, что во вредНам изобилие монет, —А мы без них угрюмы, злобны,Понуры, неблагоутробны:Коль скоро нет житейских благ,То в каждом ближнем зрится враг. Видали вы, как мой бокалВ руке недрогнувшей сверкал,И лик мой счастлив был и свеж, —И сколь светло мечталось прежь!Мечты погибли — все подряд,Как маргаритки в зимний хлад… Эх, нет умелого портняжки,А поврежденья ваши тяжки!Вы долгие служили годыИ не внимали крику моды,Но — времени vicissitude..Вы одряхлели. Верю: худоК последней близиться секунде.Увы! Sic transit gloria mundi! Спешите к некой лютой дуре,Чей голос родствен реву бури, —Вы подошли бы ей вполне,Мужеподобнейшей жене!Стыжусь открыто вас таскать я, —Так скройтесь под подолом платья,Чтоб ощутить объем и весВельми упитанных телес! А коль дождусь иных времен,И окажусь обогащен,И задеру нескромный нос,Имея денег целый воз, —Пусть мне предстанет призрак ваш!И укрощу хвастливый раж,И вспомню, по какой одежкеПротягивал когда-то ножки. Так царь Филипп — я вспомнил нынеПределы царской клал гордыне,Чтоб Македония нималоОт спеси царской не страдала:Слугою состоял при немГнуснейший смерд, развратный гном, —И дротом этого слугиВправлялись царские мозги.

АЛЬФОНСУС ДЕ ГИМАРАЭНС (1870–1921)

***

В кольцо свилась чудовищной химеройДней тяжких бесконечная чреда —Создатель наш! Зачем бездонной меройСозданиям отпущена беда?

Взойдет душа, сияющая верой,По кручам неприступным без труда;И над бедой, над пагубной пещерой,Зажжется милосердия звезда.

А как же заблудившийся в тумане,Забывший о любви, забывший дажеОт зла к добру протянутую нить?..

Сомнение подобно вечной ране,И повесть повторяется всё та же —Всё та же мука: быть или не быть…

***

Когда я родился, заране проклят Роком,Простерла надо мной Луна свои крыла.И с той поры мой стих сочится горьким соком,И дух мой с той поры окутывает мгла.

Средь бесконечных гор, в стремлении жестоком,Почти обнажена, за мной богиня злаСтупала, словно тень, и, темным глядя оком,Не Авелем звала, но Каином звала.

Пред кем я виноват — пред Небом или Адом?Но стражду без конца, отравлен жгучим ядом:Стрела в груди — навек, и негде черпать сил.

И сирая душа томится в плоти сирой(Как нищий властелин, простившийся с порфирой!)И тает, как свеча, среди ночных светил.

ЛЕСТВИЦА ИАКОВА

О мир, о благодать! Пролейтесь, наконец,Как чистый лунный свет, на грех, не знавший меры.Дай веру, Господи, тому, кто просит верыИ молится Тебе, таинственный Творец!

Всем ведомо, насколь угодна НебесамЗаблудшая душа, что жаждет повиниться.На всеусердный зов, всевластная десница,Прострись и ниспошли целительный бальзам!

Прощает Божий взор и в то же время в прахИспепелит, коль шел тропою ты неправой;А праведный в Раю блажен и взыскан славой…Кто вожделенный мир вкусит в иных мирах?

Ты ведаешь, насколь мечта моя дерзка:С Тобою пребывать слиянно, а не розно.О Господи, внемли. Я, грешный, слишком поздноПришел к Тебе, — но я пришел издалека!

О, смилуйся, Творец, прощенье уготовь.Был дух мой одинок, а испытанья — многи…Сушила горло пыль неправедной дороги,Взор застила слеза, уста покрыла кровь.

Дай света Своего для истомленных глаз,Источник веры дай — и утолю я жажду.Прости мои грехи, прости в последний раз,Спаси и сохрани, взирая, как я стражду!

В ком сердца нет, моей потешатся тоской,Но добрая душа найдется в мире всё же.О, если бы уйти от суеты людской —Прощенья Твоего искать, Всевышний Боже!

И Божия лоза златой явила грозд,И свод иных небес открылся мне, в которомСпасение душе вещают нежным хоромИ Твой Престол парит среди священных звезд…

А мирозданья суть возвышенно чиста;Причастие в себе сокрыли все светила.Дохнула благодать — и тучи расточила:Кровавый виден знак священного Креста.

Святой Грааль Небес! Излейся, наконец,На воды и на твердь, на грех, не знавший меры.Дай веру, Господи, тому, кто просит верыИ молится Тебе, таинственный Творец!

МАНУЭЛЬ ХУСТО ДЕ РУБАЛЬКАВА (1769–1805)

НЕКОЕЙ СТАРУХЕ

Я стар, моя сударыня! Я стар,Я стражу от подагры и запоров;Вы правы, у меня сварливый норов,Но я пустых не затеваю свар.

На склоне лет вы получили в дарВставную челюсть — худший из уборов;Смирился я и с этим без укоров,Хоть в дрожь меня бросает, а не в жар.

Но черт бы вас побрал! — уж не по силамГлядеть, как вы любого соплякаЖеланным почитаете и милым.

А тот прилежно любит вас, покаВы, ставшая почти Мафусаилом,Близ моего живете кошелька!

НЕКОЕЙ СВОДНЕ

Глаза бесперерывно плачут гноем,На черепе — клок покупных волос,Заглядывает в пасть обвислый нос,Слюна течет, подобная помоям;

И смрадный дух, знакомый свинобоям,Окрестных мух влечет на сей отброс(Могильщик бы давно его унес,Да мертвецы зайдутся гневным воем).

Скелет, влачащий четки да костыль,Иль вурдалак, а если вам угодней,То василиск, иль оборотень, иль

Сам дьявол, прямиком из преисподней…Перекрести — рассыпался бы в пыль,Когда б не звался старой мерзкой сводней.

ХУЛИАН ДЕЛЬ КАСАЛЬ (1863–1893)

СМЕРТЬ МОИСЕЯ

Госпоже Аврелии Кастильо де Гонсалес

Светило завершало дневный ход,Светило угасало в блеске алом;И над пустыней сумеречных водБыл опрокинут бледный небосводОгромным алавастровым фиалом.

И веял на простор морских зыбейТончайший аромат лесов зеленых,Которые росли близ волн соленых;И трепетные стаи голубейСкрывались на ночлег в масличных кронах.

И шепот густолистых сикоморСтруился, лепету оливы вторя;Плескали крылья; и в вечерний хорМычание влилось: к отрогам горСтада от Мертвого влачились моря.

Стада шагали, опустив глаза,Стада стремились прочь от горькой глади;И наступало время петь цикаде…И зрела благодатная лозаПространных виноградников Энгади.

Последний луч простерся над водой…Ведомые угрюмым бедуином,Верблюды шли несчетной чередой;И тяжки были их горбатым спинамТюки с алоэ, миррой, розмарином.

И тьмою твердь укрыли облака,И стало море Мертвое незримо;А бедуины путь держали мимо,И ни един не видел старика,Ступавшего по склонам Аварима…

Провозгласивший некогда законВеликому народу иудеев,Отдохновения возжаждал он;И двинулся, исполнив и содеяв,Всевышнему вознесть последний стон.

И были травы горные колючи,И восходил пророк, и был он бос.И на вершине каменистой кручиОн, устремляя взор в ночные тучи,Последнюю молитву произнес.

«Сто двадцать весен и сто двадцать зимИспепелили немощное тело;И дух мой угасает купно с ним,Но вера и досель не оскудела.Да, правил я Тобой сужденный путь,Но кончена стезя моя земная;Трудился я, не смея отдохнуть,Ни страха, ни отчаянья не зная;Я, зривший пламень Твоего столпа,Усердствовал в служенье неустанном;Но тернии растит моя тропа,И небеса поволоклись туманом;Меня забыли в племени моем,И поприща былого не осталось;И по земле отныне мы вдвоемВлечемся: я — и горькая усталость;И я взываю: Господи! укройБлагословенною могильной теньюТого, кто жаждет мира, как герой,Отдавший силы славному сраженью.

Ужели нужен я людскому роду,Коль убывает утомленный слух,И зренье иссякает год от году,И черною тоской охвачен дух?Да! время, хоть оно разит нескоро,Браздами прочертило мне чело,И унесло былую ясность взора,И светлые виденья унесло;И холодны, как лед, мои седины,И мой хребет сгибается в дугу…Ты внемлешь эти вздохи? Ни единыйЯ без усилья сделать не могу.

О, смилуйся над немощным рабом,Который искони Тебе был верен,А нынче в Твой обетованный домСкребется, схожий с изнуренным зверем!

Он застенал, как позабытый пес,Потом умолк… Недвижный, как утес,Остался Моисей на горной тверди,И ждал, дабы явился Ангел СмертиИ душу возрыдавшую унес.

И выслал Бог сурового гонца…Но тот витал, приблизиться не смея,И старого не тронул мудреца,Зане объял седины МоисеяГорящий нимб тернового венца!

И не был явлен вожделенный знакИ понял старец, что вотще и втунеМольбы летели в запредельный мрак,Подобно волнам, вздыбленным в буруне…И выпрямился он, и молвил так.

«Я кротостью покоя не обрел…Смиренье ныне уступает гневу!Светилам внятен жалобный глагол,И зверю, и несмысленному древу, —Но не Тебе, Всевидящий Творец,Презревший муку племени людского,Не милующий плачущих сердец,Не внемлющий отчаянного слова,Не ставивший вовек препоны злу,Не даровавший праведным награды…Услышь! Я в небо возношу хулу,Когда молитве небеса не рады!

Услышь! Тебе глаголет жалкий прах!Пророком бывший, ныне ставший тленом,Тебе во славу, сатане во страхЯ ратовал с усердьем неизменным.Зачем не умеряешь эту боль,Зачем не утоляешь эту жажду?Зачем — ответствуй, Боже! — и докольВлачить страданье, коим ныне стражду?Зачем Ты сокрушал мои мечты?Зачем дарил и тотчас отнимал их?Зачем, Господь немилосердный, ТыВеликим сотворил меня средь малых?

О сеятель, забывший о посеве!О Ты, поправший собственный закон, —Я гневаюсь! И, говоря во гневе,Сулю Тебе неслыханный урон!Освобожденный от былого плена,Пылает факел моего ума!И круг земной, забав Твоих аренаИ рода человечьего тюрьма,Назавтра обратится битвы полем!О, я взбунтую злополучный род,И, вопреки томлениям и болям,Оковы Божьи смертный разорвет.

Там, где согласно шелестят леса,Восставлено Тобою древо было:Его питала светлая росаИ согревало ясное светило;Оно росло, оно стремилось вверх,Оно укрыло травы доброй сенью…Ты Сам его растил — и Сам поверг,Ты, недоступный страху и сомненью!Растил и я Господней славы стволИ пестовал его в миру, в которомПовергну это средоточье золПеред смятенным человечьим взором».

И внял Господь сей дерзновенный глас,Подобный реву буйного потока,И гневом возгорелось Божье око,И гром твердыню горную сотряс,И молния ударила в пророка.

И умер порицавший Судию…А Бог сошел во славе и печали,И хладный прах воспринял в пясть Свою,И схоронил в неведомом краю,Где никогда молитвы не звучали.

Эли Бар-Яалом{2}