Юнна Мориц - И в чёрных списках мне светло Страница 2

Мы платим Марлен люблями -

За распущенность, за гормоны,

За наглость не сдаться в плен,

За ваши плевки - в обмен

На её отвращенье к фашистской яме,

Где поёте вы соловьями.

* * *

Я вас люблю, как любят всё, что мимо

Промчалось, не убив, когда могло.

Я вас люблю и вами я любима

За то, что не убили, а могли,

Когда была я в поезде бомбима,

Лицом упав на битое стекло,

И чудом вышла из огня и дыма

В пространство, где горели корабли,

Горели танки, самолёты, люди,

Земля и небо, кровь лилась из глаз.

Я вас люблю всей памятью о чуде,

Которое спасло меня от вас.

Мой ангел в той войне был красным, красным,

И пять мне было лет, а нынче сто.

Я вас люблю так пламенно, так страстно,

Как дай вам Бог не забывать - за что.

* * *

А птица пролетит над бездной, над потоком,

Сквозь трещину в скале, где тонкий луч блестит.

И, если так мала и льнёт к небесным тропам, -

Никто, никто другой, а птица пролетит.

Гляди в такую высь, где птица воплотится

В благую весть, что есть земля и Бог простит.

Без птицы нет земли, которой ты - частица,

Никто, никто другой, а птица пролетит.

Её потом съедят, питаясь этой дичью,

И перья пустят в ход, где рукопись хрустит.

Но там, где эту дичь над бездной раскавычу,

Никто, никто другой, а птица пролетит.

Сквозь пыточный глазок всемирного гестапо,

Где пыточный гипноз победы тарахтит, -

Поэтство пролетит не шулерского крапа,

Никто, никто другой, а птица пролетит.

ЯМБЫ

Идут большие Ху из Ху,

Народы стран пытая страхом,

Чтоб насладиться страшным трахом

И, трахнув, превратить в труху.

Идут большие Ху из Ху,

У трахнутых есть два стремленья -

Достоинство Сопротивленья

И торг на дьявольском верху.

Идут большие Ху из Ху,

Показывая траха орган -

Войска и торг, чреватый моргом

Для тех, кто верит в шелуху

Свобод по спискам Ху из Ху,

Где страны числятся врагами

За то, что грязью под ногами

Не стали в царстве Ху из Ху,

Чей трах помпезный - на слуху,

А страхи стран полны размаха,

Для Ху из Ху они от страха

Готовы подковать блоху.

Идут большие Ху из Ху,

А страхи стран - дурная метка.

Отваги сок давай, Поэтка,

Чистейшей лирики стиху.

* * *

И в чёрных списках было мне светло,

И в одиночестве мне было многодетно,

В квадрате чёрном Ангела крыло

Мне выбелило воздух разноцветно.

Глубокие старухи, старики

Мне виделись не возрастом отвратным,

А той глубокостью, чьи глуби глубоки -

Как знанье тайное, где свет подобен пятнам.

Из пятен света попадая в пятна тьмы,

Я покрывалась воздуха глазами,

Читая незабвенные псалмы

По книге звёздной, чьи глаза над нами.

Волнами сквозь меня, светясь, текло

Пространство ритмов, что гораздо глубже окон.

И в чёрных списках было мне светло

И многолюдно - в одиночестве глубоком.

* * *

Гадала по словарю,

Выпало - "благородный".

Я ему говорю:

- Благородный, ты не голодный?

Он пишет в ответ - "преграда"

И добавляет - "лодка".

Преграду осилить рада

Лодка, в которой водка.

Океан Одиночества стонет,

Благородный сидит на вёслах, -

Словарь языка его понят

В этой книге детей для взрослых.

Благородный, ты будешь скоро?

Он пишет в ответ - "кольцо".

И в кольце - сквозь кристалл простора

Я вижу его лицо.

ВЕЛОСИПЕД

Велосипед, летящий в листопад

На крыльях красных, золотых и синих

В краю, где климат - не для апельсинов,

А снег и лёд - для ледорубов и лопат,

Ты - птица райская в аду кровобензинов,

Ты - упоительной свободы кровный брат.

Катись, прекрасный, - чтобы вечно быть вдали,

Сверкая спицами, дающими ответ

На - где же, где же (тут стоял!) велосипед,

Который мы давным-давно изобрели?…

Да там он, там он, в солнечной пыли,

И отовсюду виден на просвет.

Велосипед, летящий в листопад,

Где семицветный ветер конопат

От пыли солнечной небесного разброса, -

Листай дорогу!… Мы в твои колёса

Поэтски вписаны, и вся цена вопроса -

Не впасть в засоса чёрного квадрат,

Над пьяным пламенем листвы летя с откоса.

ДРУГИЕ

Вдруг оказалось, что другие - те же самые,

И даже более, чем те, кто не другие.

Их масть всё теми же кровава чудесами,

И никакой у них на зверство аллергии.

Вдруг оказалось, что другие с той же своростью

Туда же рвутся и за теми же добычами,

Они людей перегрызают с той же скоростью,

С какой свергали спиногрызов с их величьями.

Вдруг оказалось, что другие - те же самые,

Их кровожадность - свойство вида, въезд в историю.

Когда их пение ликует и плясание,

Перегрызает стадион консерваторию.

Вдруг оказалось, что другие - та же секция

Событий в ящиках с архивными картонками,

А вся их другость - не другее, чем простецкая

Мечта о счастье быть священными подонками.

Вдруг оказалось, что другие - те же самые.

И те же строки, чьё бессмертье светом залито,

Они опять перегрызут в одно касание,

Опять от зависти, что это место занято.

* * *

Особенно зимним утром, собирая себя в букетики

Из незабудок, ландышей и заповедных трав,

Когда в снегу по колено мрамор лёгкой атлетики

Делает бег на месте, одежду с себя содрав,

Особенно в это время, когда арабика пенится

И кофеварка медная на медленном дышит огне, -

Память становится острой и мстит, как беглая пленница,

И может убить, но кофе надобно ей, как мне,

Особенно в полумраке, где пахнет водой и окнами,

И так медленно вспоминаешь - какое число и день?…

Вспоминаешь всеми волокнами, всеми глазами мокрыми,

А день на глазах кончается, и венчается с тенью тень,

Особенно там, где блещут цветные снега и звёзды,

Зеленовато-синие, лиловые с желтизной,

А память лёгкой атлетики выбегает на свежий воздух,

Её стрелы, диски и дротики - это я, и никто иной.

БЛОК НОВОСТЕЙ

Шестнадцатый год прошлого века,

Матери пишет Александр Блок:

" Везде - свои, там - справа, тут - слева.

Просто людям место в жизни найти трудно".

С этой новости всё начинается,

Её вечная свежесть в том,

Что словами неописуемо.

Есть и другие, вечно свежие, новости:

Например, Гармония рождена

От союза бога войны Арея с Афродитой,

А сыновья Арея - Деймос (Ужас) и Фобос (Страх),

Сводные братья Гармонии - Страх и Ужас,

Такое родство проливает свет…

Надо любить своих детей и защищать их,

По крайней мере, от самих себя, -

Говорит мой возлюбленный, заваривая овёс.

Плавают окна в снегу, ходят и едут

Люди, никем не прочитанные…

Ещё одна, вечно свежая, новость:

Мастер античной вазы

Всегда её в землю закапывает,

Чтоб выдать потом за антику.

* * *

Художник должен, должен, должен повторяться.

И должен, должен повторяться подорожник.

Орешник должен, должен, должен повторяться

И воробей, и воробей, и воробей,

И бражник-бабочка, и птица-пересмешник,

И заяц должен, должен, должен повторяться,

И волк, и агнец должен, должен повторяться,

И Бармалей, и Бармалей, и Бармалей!…

А кто уверен, что не должен повторяться

Поэт, художник, музыкант, артист и клоун, -

Тому приходится всё время притворяться,

Что не профессор он не кислых и не щей,

Что он - не муж, не муж, который груш объелся,

Объелся груш и запрещает повторяться

Несчастным грушам, чтобы впредь не засоряться

Повтором груш - столь издевательских вещей!…

Но, как ребёнок, должен, должен повторяться

Поэт, художник, музыкант, артист и клоун, -

Зато никто из них не должен притворяться,