Отговорила роща золотая… Новокрестьянская поэзия - Антология Страница 2

В просинь вод загляделися ивы,

Словно в зеркальцо девка-краса.

Убегают дороги извивы,

Перелесков, лесов пояса.

На деревне грачиные граи,

Бродит сон, волокнится дымок;

У плотины, где мшистые сваи,

Нижет скатную зернь солнопек —

Водянице стожарную кику:

Самоцвет, зарянец, камень-зель.

Стародавнему верен навыку,

Прихожу на поречную мель.

Кличу девушку с русой косою,

С зыбким голосом, с вишеньем щек,

Ивы шепчут: «Сегодня с красою

Поменялся кольцом солнопек,

Подарил ее зарною кикой,

Заголубил в речном терему…»

С рощи тянет смолой, земляникой,

Даль и воды в лазурном дыму.

1912

«Весна отсияла… Как сладостно больно…»

Весна отсияла… Как сладостно больно,

Душой отрезвяся, любовь схоронить.

Ковыльное поле дремуче-раздольно,

И рдяна заката огнистая нить.

И серые избы с часовней убогой,

Понурые ели, бурьяны и льны

Суровым безвестьем, печалию строгой —

«Навеки», «Прощаю», – как сердце, полны.

О матерь-отчизна, какими тропами

Бездольному сыну укажешь пойти:

Разбойную ль удаль померить с врагами,

Иль робкой былинкой кивать при пути?

Былинка поблекнет, и удаль обманет,

Умчится, как буря, надежды губя, —

Пусть ветром нагорным душа моя станет

Пророческой сказкой баюкать тебя.

Баюкать безмолвье и бури лелеять,

В степи непогожей шуметь ковылем,

На спящие села прохладою веять,

И в окна стучаться дозорным крылом.

1911

«Вы, белила-румяна мои…»

Вы, белила-румяна мои,

Дорогие, новокупленные,

На меду-вине развоженные,

На бело лицо положенные,

Разгоритесь зарецветом на щеках,

Алым маком на девических устах,

Чтоб пригоже меня, краше не было,

Супротивницам-подруженькам назло.

Уж я выйду на широкую гульбу —

Про свою людям поведаю судьбу:

«Вы не зарьтесь на жар-полымя румян,

Не глядите на парчовый сарафан.

Скоро девушку в полон заполонит

Во пустыне тихозвонный, белый скит».

Скатной ягоде не скрыться при пути —

От любови девке сердце не спасти.

1909

«Вылез тулуп из чулана…»

Вылез тулуп из чулана

С летних просонок горбат:

«Я у татарского хана

Был из наряда в наряд.

Полы мои из Бухары

Род растягайный ведут,

Пазухи – пламя Сахары

В русскую стужу несут.

Помнит моя подоплека

Желтый Кашмир и Тибет,

В шкуре овечьей Востока

Теплится жертвенный свет.

Мир вам, Ипат и Ненила,

Печь с черномазым горшком!

Плеск звездотечного Нила

В шорохе слышен моем.

Я – лежебок из чулана

В избу зазимки принес…

Нилу, седым океанам

Устье – запечный Христос».

Кто несказанное чает,

Веря в тулупную мглу,

Тот наяву обретает

Индию в красном углу.

1916 или 1917

«Галка-староверка ходит в черной ряске…»

Галка-староверка ходит в черной ряске,

В лапотках с оборой, в сизой подпояске.

Голубь в однорядке, воробей в сибирке,

Курица ж в салопе – клеваные дырки.

Гусь в дубленой шубе, утке ж на задворках

Щеголять далося в дедовских опорках.

В галочьи потемки, взгромоздясь на жердки,

Спят, нахохлив зобы, курицы-молодки,

Лишь петух-кудесник, запахнувшись в саван,

Числит звездный бисер, чует травный ладан.

На погосте свечкой теплятся гнилушки,

Доплетает леший лапоть на опушке,

Верезжит в осоке проклятый младенчик…

Петел ждет, чтоб зорька нарядилась в венчик.

У зари нарядов тридевять укладок…

На ущербе ночи сон куриный сладок:

Спят монашка-галка, воробей-горошник…

Но едва забрезжит заревой кокошник —

Звездочет крылатый трубит в рог волшебный:

«Пробудитесь, птицы, пробил час хвалебный,

И пернатым брашно, на бугор, на плесо,

Рассыпает солнце золотое просо!»

1914 или 1915

Голос из народа

Вы – отгул глухой, гремучей,

Обессилевшей волны,

Мы – предутренние тучи,

Зори росные весны.

Ваши помыслы – ненастье,

Дрожь и тени вечеров,

Наши – мерное согласье

Тяжких времени шагов.

Прозревается лишь в книге

Вами мудрости конец, —

В каждом облике и миге

Наш взыскующий Отец.

Ласка Матери-природы

Вас забвеньем не дарит, —

Чародейны наши воды

И огонь многоочит.

За слиянье нет поруки,

Перевал скалист и крут,

Но бесплодно ваши стуки

В лабиринте не замрут.

Мы, как рек подземных струи,

К вам незримо притечем

И в безбрежном поцелуе

Души братские сольем.

1910

«Есть две страны; одна – Больница…»

Есть две страны; одна – Больница,

Другая – Кладбище, меж них

Печальных сосен вереница,

Угрюмых пихт и верб седых!

Блуждая пасмурной опушкой,

Я обронил свою клюку

И заунывною кукушкой

Стучусь в окно к гробовщику:

«Ку-ку! Откройте двери, люди!»

«Будь проклят, полуночный пес!

Кому ты в глиняном сосуде

Несешь зарю апрельских роз?!

Весна погибла, в космы сосен

Вплетает вьюга седину…»

Но, слыша скрежет ткацких кросен,

Тянусь к зловещему окну.

И вижу: тетушка Могила

Ткет желтый саван, и челнок,

Мелькая птицей чернокрылой,

Рождает ткань, как мерность строк.

В вершинах пляска ветродуев

Под хрип волчицыной трубы.

Читаю