Михаил Херасков - Собрание сочинений Страница 20

ПѢСНЬ ШЕСТАЯ

                       Россiйскимъ подвигамъ парящiй духъ во слѣдъ,             И проповѣдатель торжественныхъ побѣдъ,             Во дни торжественны, во дни ЕКАТЕРИНЫ,             Взносися! мы трудовъ достигли половины.   5          Но Муза цѣлiю своей до днесь брала             Раздоры, хитрости и нѣжныя дѣла:             Теперь открылося кровавое мнѣ поле;             Потщимся устремить вниманья къ пѣснямъ болѣ.             Отъ сонныхъ водъ стремлюсь къ пучинѣ прелетать,   10          Не миртовы вѣнцы, лавровые сплетать.             О Музы! естьли вы о пѣсняхъ сихъ рачите,             Возьмите прочь свирѣль, и мнѣ трубу вручите,             Да важныя дѣла вселенной возглашу,             О коихъ возхищенъ восторгами пишу.   15                    Любовь, которая Алея поражала,             Въ златыхъ цѣпяхъ его окованнымъ держала.             На слабости его взирающа Казань,             Междуусобную въ стѣнахъ питала брань;             Россiя между тѣмъ главу подъемлетъ томну,   20          Знамена видяща вносимыя въ Коломну.             Сей градъ, отъ Римскихъ золъ искавый оборонъ,             Въ началѣ основалъ Латинскiй Князь Колонъ;             Когда противъ него враги пускали стрѣлы,             Изъ Рима онъ притекъ въ Россiйскiе предѣлы;   25          И славы здѣшнихъ странъ во браняхъ множа громъ,             Поставилъ на брегахъ Оки прекрасный домъ;             Зелены влажною луга обнявъ рукою,             Тамъ близко срѣтилась Москва рѣка съ Окою,             И съ нею съединивъ и воды и уста,   30          Казалось, притекла на красны зрѣть мѣста.

                       Какъ будто въ сонмъ единъ слiянны быстры рѣки,             Военны силы шлютъ въ сей градъ мѣста далеки.             Уже казалася со стѣнъ издалека,             Подъемлющася пыль, какъ бурны облака,   35          И пѣсни по лѣсамъ военны раздаются.             По всѣмъ градамъ отцы съ сынами разстаются;             Лобзаетъ сына мать, потоки слезъ лiя;             Прощаются въ слезахъ супруги и друзья.             Но только ратники изъ стѣнъ выходятъ въ поле,   40          Встрѣчаетъ храбрость ихъ, и слезъ не видно болѣ.

                       Уже во древности извѣстный Музiянъ,             Который и до днесь изъ грозныхъ водъ слiянъ,             Стенящiя брега свирѣпаго Ильмена,             Въ Коломну ратныя отправили знамена.   45          Гдѣ Волховъ твердымъ льдомъ шесть мѣсяцовъ покрытъ,             Оттолѣ воинство какъ стадо птицъ паритъ,             И Ладожски струи въ брегахъ своихъ ярятся,             Что горды стѣны въ нихъ опустошенны зрятся.             Уже отверзъ врата дружинѣ Изборскъ градъ,   50          Гдѣ Труворъ, Рюриковъ княжилъ юнѣйшiй братъ;             Сквозь блата топкiя и горы каменисты             Преходятъ будто бы поля и рощи чисты.

                       Дерзаетъ воинство отъ дальныхъ оныхъ мѣстъ,             Гдѣ мщеньемъ Ольгинымъ извѣстенъ Искорестъ.   55          Тамъ, Игорь! видится еще твоя гробница,             Надъ коей плакала премудрая Царица,             Хранящая къ тебѣ и во вдовствѣ любовь,             Принесшая тебѣ Древлянску въ жертву кровь.

                       Уже отверзлися запечатлѣнны двери,   60          Союзами съ Москвой соединенной Твери;             Упорство, коимъ сталъ нещастливъ Михаилъ,             Отборнымъ воинствомъ сей городъ замѣнилъ.

                       Уже оставили морскiя бѣлы воды,             Вокругъ Архангельска живущiе народы;   65          Изъ хладныхъ мѣстъ несутъ горящу къ бранямъ грудь,             И храбрость лаврами предъ ними стелетъ путь.             Любовь къ отечеству брега опустошаетъ,             Которые Двина струями орошаетъ;             На сихъ брегахъ рожденъ преславный сей пѣвецъ,   70          Который прiобрѣлъ безсмертiя вѣнецъ,             Который славу пѣлъ и дни златые Россовъ,             Гремящей лирою извѣстный Ломоносовъ.

                       Отъ оныхъ сила мѣстъ какъ туча поднялась,             Гдѣ Котросль съ Волгою въ срединѣ стѣнъ слилась;   75          Гдѣ часто къ небесамъ поднявшись руды сѣрны,             Для грома облака приготовляютъ черны.

                       Уже съ крутыхъ вершинъ и со бреговъ Оки             Текутъ съ оружiемъ великiе полки;             Война, и славы рогъ въ Коломну привлекаетъ   80          Съ тѣхъ мѣстъ народъ, Угра гдѣ съ шумомъ протекаетъ;             Тамъ храбрость Iоаннъ на вѣки утвердилъ,             Когда при сихъ брегахъ Казанцовъ побѣдилъ.             Коломна зритъ мужей къ сраженiю готовыхъ,             Притекшихъ отъ луговъ Самарскихъ и Днѣпровыхъ:   85          Приходятъ ратники къ стѣнамъ на общiй сборъ,             Отъ мѣловыхъ вершинъ, съ лишенныхъ цвѣта горъ,             Которы жатвою вокругъ благословенны;             Но кажутся вдали снѣгами покровенны.             Вооружилися на общаго врага,   90          Благоуханные Донецкiе брега.             Ко подкрѣпленiю отечества и трона,             Приходятъ ратники съ извившагося Дона,             Который водъ струи стараясь разносить,             Всю хощетъ, кажется, Россiю оросить.   95                    Подвиглись грады всѣ въ обширной части мiра.             Но льзя ли сильну рать тебѣ изчислить, лира?             Пришедше воинство подобилося тамъ             На понтѣ ледяномъ различныхъ птицъ стадамъ.

                       Коломна наконецъ отверзла дверь широку   100          Россiйской полночи, полудню и востоку.             Отъ запада гремятъ въ стѣнахъ мечи у ней;             И сердцемъ зрѣлася она Россiи всей,             Къ которому, какъ кровь, вся сила обратилась:             Кровавая война воззрѣвъ на нихъ гордилась.   105                    Внутри себя и внѣ мечи и пламень зря,             Встрѣчаетъ городъ сей Россiйскаго Царя,             Который окруженъ отечества сынами,             Какъ новый былъ Атридъ у Трои подъ стѣнами.             Онъ видитъ полночь всю подъ скипетромъ своимъ,   110          И многiе Цари на брань дерзали съ нимъ;             Всему отечеству сулили большу цѣлость,             Россiйскихъ войскъ соборъ, любовь къ войнѣ и смѣлость.

                       Когда полки Монархъ ко брани ополчалъ,             И молнiи носящъ, перуны имъ вручалъ,   115          На ратниковъ своихъ Россiя обращенна,             И стройностiю войскъ, и силой восхищенна,             И видяща Царя дерзающаго въ путь,             Подъ громомъ чаяла трубъ звучныхъ отдохнуть;             Блестящiе мечи, Россiйскiя сраженья,   120          Сулили больше ей, чѣмъ миръ успокоенья.

                       Прославить воинство предположивъ сiе,             Склонилъ къ нему Творецъ вниманiе свое.             И къ войску громкая побѣда обратилась;             Но свѣтлая заря взошла и помутилась.   125          Какъ будто льющiйся въ луга съ горы потокъ,             Россiйско щастiе препнулъ на время рокъ.

                       Горѣли мужествомъ уже сердца геройски,             И ставилъ Iоаннъ въ порядокъ ратны войски,             Которы принесли отъ странъ различныхъ въ дань,   130          Любовь къ стечестѣу, злодѣямъ страхъ и брань,             Летящи мыслями и мужествомъ къ Казани,             Уже простершiя къ сраженью храбры длани.

                       Вдругъ видятъ съ южныхъ странъ идущу пыль столпомъ,             И конскiй топотный внимаютъ бѣгъ потомъ,   135          Приближилось къ Царю, какъ вихрь, видѣнье тое,             И разступилося какъ облако густое;             Явилися гонцы Россiйски наконецъ,             Которыми влекомъ Ордынскiй былъ бѣглецъ.             Написанна боязнь у нихъ на лицахъ зрима;   140          Бѣглецъ возопiялъ: война! война отъ Крыма!             Уже со множествомъ бунтующихъ Татаръ             Рязань опустошилъ Ханъ Крымскiй Исканаръ;             Москвы не истребивъ, сей Ханъ не хощетъ мира.             Вы зрите предъ собой его раба Сафгира.   145                    Какъ будто человѣкъ при самомъ бывъ концѣ,             Изображенну смерть имѣлъ Сафгирь въ лицѣ;             Отверзта грудь его, раздранная одежда,             Являли, что ему одна была надежда:             Позорно кончить жизнь! Склонивъ главу стоялъ,   150          И къ Царскимъ вдругъ ногамъ трепещушiй упалъ;             Но бодрости Монархъ отчаяннымъ податель,             Спросилъ его: кто онъ? Я рабъ твой и предатель!             Я рабъ твой, землю онъ челомъ бiя, вѣщалъ.             Симъ словомъ, не войной сердца онъ возмущалъ.   155          И рекъ ему Монархъ: какъ Царь тебѣ вѣщаю,             Хотя ты мнѣ и врагъ, вину твою прощаю;             Но вѣрности въ залогъ теперь повѣдай мнѣ             О грозной Крымцами внесенной къ намъ войнѣ.

                       Щедротой оживленъ, молчанье разрываетъ,   160          И слезы отеревъ, предатель отвѣчаетъ:             О Царь! мнѣ ты простишь, но Богъ, который мститъ             За вѣроломство намъ, вины мнѣ не проститъ;             Уже моей душѣ въ тоску и въ огорченье,             Является теперь мнѣ вѣчное мученье,   165          Свирѣпый огнь, болѣзнь, и вѣчна смерть, и гладъ:             Пылаетъ кровь моя, ношу я въ сердцѣ адъ.             Вы чаете, что я рожденъ въ Махометанствѣ,             А я увидѣлъ свѣтъ, и взросъ во Христiянствѣ;             Народу и тебѣ злодѣя и врага,   170          Во свѣтъ произвели Рязанскiе луга.             Позволь мнѣ имяна сокрыти жизнь мнѣ давшихъ,             О пагубѣ моей родителей рыдавшихъ;             Уже ихъ въ свѣтѣ нѣтъ!… Тутъ пролилъ слезы онъ,             И въ грудь себя бiя, пускалъ глубокiй стонъ,   175          И тако продолжалъ: Ихъ нѣтъ! а я остался,             Дабы томился въ вѣкъ, и токомъ слезъ питался;             Прибѣгъ я тако въ Крымъ, искати щастья тамъ,             Къ соблазну юности, душѣ въ позоръ и срамъ;…             О! лучше бы не знать рожденья мнѣ и свѣта,   180          Я тамо впалъ во тму пророка Махомета!             И льстящая меня во то время щастья тѣнь,             Возвысила въ Крыму на знатную степень;             Отъ глазъ моихъ была святая вѣра скрыта,             И вдругъ увидѣли мы хитраго Сеита,   185          Который предложивъ отъ Ордъ Казанскихъ дань,             Вдохнулъ намъ во сердца противу Россовъ брань.             Корыстью, гордостью и лестью ослѣпленны,             Симъ старцемъ всѣ чины явились уловленны;             И силы многiя собравый Исканаръ,   190          Нагайскихъ преклонилъ къ странѣ своей Татаръ;             Казанцы златомъ насъ и ратью подкрѣпили;             Съ свирѣпствомъ варварскимъ въ Россiю мы вступили;             Предъ нами огнь летѣлъ, за нами смерть и гладъ;             Пустыни дѣлались, гдѣ цвѣлъ недавно градъ;   195          И будто бы съ собой законъ Махометанской,             Приноситъ жадный духъ ко крови Христiянской;             Къ отечеству любовь и чувства потуша,             Остервлена была на кровь моя душа.             Я первый, можетъ быть, не зная казни близкой,   200          Я первый мечь омылъ, мой мечь въ крови Россiйской;             Не тронутъ плачемъ былъ ни отроковъ, ни женъ,             Тогда отъ воинства съ дружиной отряженъ,             Пошелъ опустошать окружные предѣлы,             И въ пепелъ обращалъ встрѣчаемыя селы:   205          Рѣками кровь точилъ! И въ нѣкiй грозный день,             Когда простерла нощь на землю перву тѣнь,             Со пламенемъ мы домъ и съ воплемъ окружили.             Бѣгутъ отъ нашихъ стрѣлъ, которы въ ономъ жили.             И старецъ мнѣ сквозь мракъ явился въ сѣдинахъ,   210          Котораго гнала свирѣпа смерть и страхъ;             Сей старецъ отъ мечей и копей укрывался,             Онъ руки вознося, слезами обливался.             О варваръ! стономъ я не тронулся его;             Я бросилъ копiе свирѣпствуя въ него,   215          И грудь его пронзилъ. Омытый старецъ кровью,             Со Христiянскою вѣщалъ тогда любовью:             Простите, Небеса, убiйцѣ смерть мою!             Я долгъ естественный природѣ отдаю;             Мнѣ тако жизнь скончать назначила судьбина;   220          О! естьли сынъ мой живъ, благословляю сына!             Когда же духъ его съ послѣдней кровью текъ,             О Боже!… имя онъ мое вздохнувъ изрекъ…             Я стрѣлы острыя и мечь мой отвергаю,             Кончающему жизнь, я къ старцу прибѣгаю,   225          И въ немъ родителя, нещастный! познаю;             Онъ кончилъ жизнь, а я недвижимый стою!             Когда моя душа изъ тѣла вонъ летѣла,             Отторгнули меня отъ убiенна тѣла.             Лишенный чувствъ моихъ, я впалъ во смертный сонъ;   230          Но мнѣ спокойствiя не могъ доставить онъ.             Прости мнѣ медленность въ сказаньѣ таковую,             Я нѣчто важное, о Царь мой! повѣствую.             Во снѣ родителя я видѣлъ моего,             Вонзенно копiе я зрѣлъ въ груди его;   235          Объемлетъ хладною отецъ меня рукою,             И мнѣ трепещущъ рекъ: не трать, не трать покою;             Прощаю я тебя, но скройся отъ Татаръ;             Погибнетъ съ воинствомъ Сеитъ и Исканаръ!             Онъ къ небу поднялся… Я въ страхѣ пробудился,   240          И въ саму ону нощь отъ Крымцовъ удалился,             Бѣжалъ Россiянамъ видѣнье возвѣстить.             Хощу ли быть прощенъ? и льзяль меня простить?             На смерть сюда пришелъ врагъ Божiй безъ боязни.

                       Сафгиръ простеръ главу, и ждалъ достойной казни.   245          Но Царь вѣщалъ ему: не мнѣ за грѣхъ твой мстить:             Прощаю то тебѣ, что я могу простить;             Но казни избѣжать въ судѣ по смерти строгомъ,             Покаясь предо мной, покайся и предъ Богомъ.

                       Сафгиръ, сей страшный левъ, сталъ кротокъ какъ овенъ,   250          И скрылся отъ людей, крещеньемъ омовенъ.

                       Взирая Iоаннъ Казанцовъ на кичливость;             И видя хитрость ихъ, вражду, несправедливость,             Подобно какъ парящъ за добычей орелъ,             Который близь гнѣзда ползущихъ змiй узрѣлъ,   255          Въ поляхъ воздушныхъ птицъ безъ брани оставляетъ,             И свой полетъ къ змiямъ отважно направляетъ.

                       Такъ взоры отвративъ отъ предлежащихъ странъ,             Бросаетъ грозный взглядъ къ полудню Iоаннъ;             И тамо внемля громъ нечаянныя брани,   260          Туда войну склонилъ, оставивъ путь къ Казани;             На Исканара мечь онъ въ мысляхъ обращалъ,             И къ мщенiю привлечь, Боярамъ такъ вѣщалъ:             Отъ первой храбрости движенiя и жара,             Отъ первыя стрѣлы, отъ перваго удара,   265          Зависятъ иногда сраженiе и брань;             Мы Крымцовъ побѣдивъ, низложимъ и Казань;             Злодѣйски замыслы Ордынцовъ уничтожимъ,             Пойдемъ, и первую надежду ихъ низложимъ.             Я самъ, я самъ иду противу сихъ Татаръ,   270          Съ которыми притекъ грабитель Исканаръ.

                       Внимая въ небесахъ намѣренья такiя,             Низходитъ ко Царю Божественна Софiя,             Одежды бѣлыя, горящи вкругъ лучи,             Какъ звѣзды свѣтлыя, блистающи въ ночи;   275          Прозрачны облака, что вкругъ ея ходили,             Въ ея присутствiи Монарха утвердили,             И зрѣнiе его и мысли привлекла,             И зрима только имъ, Софiя такъ рекла:

                       О Царь! въ твоихъ рукахъ всея державы цѣлость,   280          Отваживай свою при важномъ дѣлѣ смѣлость,             Постыдна для тебя со Исканромъ брань;             Твоихъ перуновъ ждетъ бунтующа Казань.

                       Изчезло какъ туманъ небесное явленье.             Вельможи, зрящiе Царя во изумленьѣ,   285          И чая разогнать сумнительствъ мрачну тму:             Къ Казани ли ийти, на Крымцовъ ли ему,             Въ особый кругъ они стѣснившись разсуждали,             И мудрости совѣтъ согласно подтверждали.

                       Что медлить здѣсь еще? бесѣдуютъ они;   290          Имѣемъ лѣтнiе благополучны дни;             На Крымцовъ коль ийти, опять зима настанетъ,             И надъ Казанiю нашъ громъ въ сей годъ не грянетъ.             Отраву между тѣмъ сберетъ сей злый сосудъ,             И сокрушить его настанетъ пущiй трудъ;   295          На Крымцовъ устремить движенiя геройски,             И полководецъ есть у насъ и храбры войски.

                       Царь внялъ, и къ Курбскому спокойно обратясь,             Вѣщалъ: о храбрый мужъ и славный въ браняхъ Князь!             Тебѣ спасенiе отечества вручаю,   300          Въ тебѣ любви къ нему всѣхъ больше примѣчаю;             Грабителей казнить, на Крымцовъ ты иди,             Взявъ третью войска часть, ступай, и побѣди!

                       Такъ Курбскiй былъ почтенъ за храбрость превосходну,             И ревность во сердцахъ умножилъ благородну,   305          Какъ къ солнцу за орломъ птенцы летящи въ слѣдъ,             Такъ юноши за нимъ стремятся для побѣдъ.

                       И видится сей мужъ мнѣ ратью окруженный,             Царемъ, Боярами и войскомъ уваженный,             Сiяющъ, какъ луна между звѣздами въ тмѣ,   310          Въ душѣ усердiемъ и славой во умѣ,             О Царь! вѣщаетъ онъ, меня найдетъ побѣда,             Во браняхъ твоего держащагося слѣда!             Коль царству предлежитъ опасность и бѣда,             Не страшенъ пламень мнѣ, ни вихри, ни вода.   315          Россiяне къ трудамъ и къ славѣ сотворенны;             (Отечествомъ своимъ лишь былибъ ободренны.)             Надежду слово то во всѣхъ произвело,             Весельемъ Царское вѣнчалося чело,             И вскорѣ онъ Царя и ратниковъ оставилъ,   320          Онъ съ третью воинства на Тулу путь направилъ.

                       Ханъ Крымскiй между тѣмъ Рязань уже претекъ;             Какъ змiй великiй хвостъ, различны войски влекъ;             Куда ни падали изъ рукъ его удары,             Вездѣ лилася кровь, раждалися пожары.   325          На бурныхъ крылiяхъ когда Борей паритъ,             Что встрѣтится ему, все ломитъ и валитъ;             Высоки зданiя, дремучiй лѣсъ объемлетъ,             Шумитъ, и въ ярости онъ треску ихъ не внемлетъ.             На разрушенiе Россiи устремленъ,   330          Свирѣпый Исканаръ разитъ, беретъ во плѣнъ.             Россiйской кровiю Сеитъ вездѣ алкаетъ,             Младенцовъ убивать Ордынцовъ подстрекаетъ;             Велитъ потоки слезъ и вопль пренебрегать,             Россiянъ не щадить, ихъ грады пожигать.   335          Сей старецъ, въ бѣшенствѣ и во свирѣпствѣ яромъ,             Защитникомъ своимъ ругался Исканаромъ;             Подъ видомъ, будто бы закону онъ радѣлъ,             И мыслями его и войскомъ овладѣлъ;             И злобѣ ни на часъ не зная утоленья,   340          Кровавыя давалъ Ордынцамъ наставленья.             Такъ гордость завсегда является страшна,             Подъ видомъ святости гдѣ кроется она;             Какъ руки, крестъ нося, она окровавила,             Сiе нещастная Америка явила.   345                    Сеитъ сугубою прельщаетея алчбой:             Любовь злодѣю льститъ и кроволитный бой;             Несытый Крымскаго владѣтеля услугой,             Плѣнился Ремою Сеитъ, его супругой,             И къ цѣли гнусныя желанья довести,   350          Принудилъ съ воинствомъ Царя на брань ийти.             Но нѣжная сiя въ любви Махометанка,             Природой сущая была Иллирiянка;             Когда оружiя разтратятся у нихъ,             Кидали во враговъ они дѣтей своихъ,   355          И варварки сiи ихъ члены разрывали;             Противниковъ своимъ рожденьемъ убивали.             Отъ крови таковой и Рема родилась;             Она любви во плѣнъ, не силѣ отдалась,             И ставъ прельщенная прекраснымъ Исканаромъ,   360          Любила завсегда супруга съ нѣжнымъ жаромъ;             Но видя, что его изъ стѣнъ влечетъ война,             Слезами удержать пришла Царя она.             Сему противилась въ Сеитѣ страсть возженна;             Онъ рекъ, что безъ него не будетъ брань рѣшенна;   365          Что въ будущихъ дѣлахъ ему дающiй свѣтъ,             Открылъ ему сiе пророкъ ихъ Махометъ,             И будетъ имъ однимъ попранна вся Россiя.             Скрывали злую мысль и страсть слова такiя.             Тогда вообразивъ воительный свой полъ,   370          Оставя роскоши, спокойство и престолъ,             Не могши въ жизни быть одна благополучна,             Съ супругомъ Рема быть желаетъ неразлучна:             Отправилась на брань, и страхи купно съ нимъ.             Утѣхи потерялъ Сеитовъ умыслъ симъ;   375          Однако наущенъ коварствами своими,             И старецъ сей пошелъ для Ремы въ поле съ ними.

                       Тогда алкающихъ вступить съ Россiей въ бой,             Срациновъ пригласилъ военной Крымъ трубой,             Которыя уснувъ во тмѣ Махометанства,   380          Врагами вѣчными остались Христiянства.             Но сихъ сподвижниковъ сраженье и война,             Была съ суровостью грабителей равна;             Не брань ласкала имъ, ни мужество, ни слава:             Корысть ихъ цѣль была, а смерть людей забава,   385                    Склоняетъ подъ свои знамена Исканаръ,             Нагайскихъ, жаждущихъ сраженiевъ, Татаръ.             Сiи отъ береговъ Уфимскихъ удалились,             И странствуя въ степяхъ, близь Крыма поселились;             Не знаютъ класами сiи покрытыхъ нивъ,   390          Ни сладкаго плода, ни масличныхъ оливъ.             Не изнуряя силъ надъ пашнею трудами,             Обилуютъ млекомъ и многими стадами;             Въ походахъ воинство безбѣдствуетъ сiе:             Кони ихъ пища имъ, а кровь ихъ питiе;   395          Гдѣ отдыхъ есть для нихъ, тамъ зрится и трапеза;             Броня ихъ сплетена изъ мягкаго желѣза;             Закрыты ею вкругъ въ сраженiи они,             Желѣзны кажутся подъ ними и кони;             Набѣги быстры ихъ въ сосѣдственны предѣлы;   400          Оружiе у нихъ кинжалъ, копье и стрѣлы,             Впуская варвары въ желѣзо смертный ядъ;             Лишаютъ жизни вдругъ, кого мечемъ разятъ;             И стрѣлы въ высоту отъ ихъ луковъ пущенны,             Проходятъ сквозь тѣла изъ облакъ возвращенны.   405          Но долго ратники сражаться не могли,             И малый зря уронъ, отъ брани прочь текли.             Сiи воители, искавъ блаженства, нынѣ             Въ подданство принесли сердца ЕКАТЕРИНѢ.

                       Защитникамъ своимъ отважнымъ Крымцамъ въ дань,   410          Оружья огненны устроила Казань,             И злобу въ ихъ сердца противъ Москв