Анатолий Жигулин - Летящие дни Страница 20

Калина красная — калина черная

* * *

На лыжах при большой лунеПо спящей улице селеньяПриятно в детстве было мнеБежать без страха и волненья.

И одиноко и легкоСкрипели старенькие лыжи.И было видно далекоДомов заснеженные крыши.

И вдруг неведомо кудаПо небу быстро покатиласьБольшая круглая звездаИ белым светом засветилась.

И не звезда, а целый шар —Холодный, огненный, хвостатый…И я порывисто дышал,Взбегая на крылечко хаты.

И мать на странный мой рассказИспуганно перекрестилась…Я вспоминал потом не раз,Как та комета прокатилась.

Она упала за столбы,За мостик железнодорожный,Как предсказание судьбы —Далекой, странной и тревожной.

ДОРОГА               Ю. Киселеву

Все меньше друзейОстается на свете.Все дальше огни,Что когда-то зажег…Погода напомнилаОсень в ТайшетеИ первый на шпалахКолючий снежок.

Погода напомнилаСлезы на веках.Затронула в сердцеБольную струну…Давно уж березаНа тех лесосекахСменилаСпаленную нами сосну.

И тонкие стеблиПылающих маковПод насыпью ветерКачает в тиши.Прогоны лежнёвокИ стены бараковДавно уже сгнилиВ таежной глуши.

Дорога, дорога…Последние силыЗлодейка цингаОтнимала весной.И свежим песочкомЖелтели могилыНа черных полянахЗа речкой Чуной.

Зеленые склоныДа серые скалы.Деревья и сопки,Куда ни взгляни.Сухие смоленыеЧерные шпалы —Как те незабытыеГорькие дни.

Дорога, дорогаПо хвойному лесу.Холодная глинаИ звонкая сталь…Кому-то стучатьМолотком по железу.Кому-то лететьВ забайкальскую даль.

Дорога, дорога.Стальные колеса.Суровая вехаВ тревожной судьбе.Кому-то навекиЛежать у откоса.Кому-то всю жизньВспоминать о тебе.

* * *

Земля, поросшая травой, —Какое это чудо!И запах мяты луговойНеведомо откуда.

И эти низкие дома,По-южнорусски — хаты.И эти нивы у холма,Просторны и покаты.

И этот рокот спелой ржи,Звенящие косилки.И эти вечные стрижиНад лужей у развилки.

Какой рассвет моей судьбыЛетит со мною вместеСюда,Где старые дубыТакие же,Как в детстве;

Где трактора стучат во мглеИ на осеннем склонеВсе гнутся гривами к землеКолосья —Словно кони?..

* * *

Я приеду к тебе, отец,Лишь водой прошумит апрель,Лишь в саду запоет скворецИ потянется к солнцу ель.

Старых листьев зажжем костер —Будет дым золотить закат.И починим гнилой забор,И вскопаем наш бедный сад.

Этот памятный край любя,Я приеду — не праздный гость.Унаследовал от тебяЯ твою крестьянскую кость.

На распутье добра и зла,В рудниках, в ледяной воде,Не она ли меня спасла,Не сломилась в лихой беде?..

А еще ведь была война.Скудный хлеб и сырой свинец.Пусть скорее придет весна!Я приеду к тебе, отец.

Будет майское торжество.Будет верба цвести в лесу.Внука старшего твоегоПогостить к тебе привезу.

Будет в небе сиять звезда.Будут в свежей листве дома…Жаль, что быстро идут года,Что еще впереди зима.

Жаль, что в зрелости все виднейНеизбежный прощальный час.Жаль, все меньше и меньше днейОстается теперь у нас.

«КОММУНА»[2]                  Б. Стукалину

Синим шрифтомНа серой бумагеВ четверьПрежде большого листаВ год великой бедыИ отвагиМне газетаЗапомнилась та.

Там развалиныТаяли в дымкеИ рядыАтакующих рот.И пугалиНеясные снимкиНеобычным:Воронежский фронт.

А в поляхЗа Рождественской ХавойВ вековойЧерноземной пылиБой тяжелый,Неравный,КровавыйСотрясалОснованье земли.

И мальчишкаДвенадцатилетнийВ блиндажеЗа горящей избойБыл уверен:Тот самый — последний,ЛегендарныйРешительный бой.

ПолыхалиПожары в округе.ГромыхалиВойска за мостом.Из калитокСедые старухиОсеняли колонныКрестом…

И являлисьТревожно и новоЭти руки,Глаза и устаИ такоеОбычное словоНа углуГолубого листа.

* * *

Послевоенный майский праздник.Веселый трепет кумача.И от развалин дымно-красныхХолодный отсвет кирпича.

И солнцем улицы залиты,Толпой ликующих людей,Солдаты, вдовы, инвалиды…Худые личики детей.

Почти забывшаяся горесть.И ветер вспаханных полей.И свежая густая поросльОт обгорелых тополей.

Фанфар нестройное звучаньеВ лучах нежаркого тепла —О радости,Об окончаньеНасилья, ненависти, зла.

И над разбитыми домами,И над уставшими людьми —Победой поднятое знамя,Как обещание Любви.

* * *

Земля, земля…Следы копытНа голубой прибрежной глине.И слышно,Как ветла скрипит.И веет горечью полыни.

Уже и вспомнить не могу,Когда она в меня запала —Ветла на низком берегуИ тихий шелест краснотала.

И то далекое село,Где жизнь когда-то начиналась.Как будто время не ушло,А навсегда во мне осталось.

Остался тот далекий домИ блеск росы по желтым пожням.Наверно, так уж мы живем —Не только нынче,Но и в прошлом.

И слышится: ветла скрипит.И сердцу дороги донынеПучки травы,Следы копытНа голубой холодной глине.

* * *                             И. Ж.

Ты о чем звенишь, овес,На вечернем тихом поле?От твоих зеленых слезСердце тает в сладкой боли.

И слышны во все концыНа последнем склоне летаТоненькие бубенцыИз серебряного света.

Голоса сухой травы,Голоса сырой дороги.О покое, о любви.О растаявшей тревоге.

О неведомой судьбе.И о днях моих начальных.И, конечно, о тебе.О глазах твоих печальных.

* * *

Розовых сосен стена.Мокрые крыши лесхоза.И среди сосен одна,Словно чужая, береза.

Капли на ветках дрожат.Тучи клубятся над бором.Мокрые тыквы лежатЗа почерневшим забором…

Сколько еще проживу?Скоро ли снова увижуЭту сырую траву,Эту холодную крышу?

Снова терзает меняЖизни суровая проза.Но вдалеке у плетняСветится в соснах береза.

* * *

И припомнилась негромкоВ тишине лесного дняНенаглядная знакомка,Что покинула меня…

А береза тихой свечкойСвет роняет на стога.И качается над речкойЗолотистая ольха.

Улетела, упорхнула —Как сорока на сосну.Больно в сердце встрепенулаНезатихшую струну.

И сидит себе стрекочет.Может, думает: грущу.Только зря она хлопочет —Я и так ее прощу.

Не подвергну укоризнеЗа пустячные грехи,—Ради краткой нашей жизни,Ради веточек ольхи.

РИГА

Запах дыма и осени.Листья в зыбкой воде.Словно золото бросили,Растеряли в беде.

Словно древние талеры,Пятаки и рублиУтонули, растаялиИ травой заросли.

А за старыми башнямиСиний светится свет —Золотыми, вчерашнимиОчертаньями лет.

И у пристани паруснойПо торцам мостовой —Шаг тревожный и радостный,Затихающий — твой…

Сколько горечи пройдено,Сколько вех и племенОт Ливонского орденаДо последних времен!

Сколько боли украдкоюИспытала душа!Только жизнь эта краткаяВсе равно хороша!

В ней надежды и радости —Словно листья на дне.В ней печали и странности —Словно ядра в стене.

И вдали над соборамиСиний светится путь.Словно время,КотороеНикогда не вернуть.

* * *

Над морем радуга,А море —Свинцово, серо и темно.И клены в тающем уборе,И ветер ломится в окно.

О, эти стынущие пляжиИ мерзнущие деревца!Они — почти как судьбы наши,Не пройденные до конца.

Все те же радости и горе,Все то же счастье и беда.То тяжело бушует море,То блещет солнце и вода.

И это гулкое дыханье,И это золото листвы —Как неумолчное признаньеНезатихающей любви.

* * *

Бросаю в воду хлеб —Кормлю у моря чаек.Как легок их полетВ безлюдье синевы!И тихая волнаЗадумчиво качает,Как тени дальних дней,Пучки морской травы.

Такая благодатьИ воды так спокойны!И сосны, и песок,И сети рыбаков.Как будто никогдаНе грохотали войны,Не гибли кораблиУ этих берегов.

Торжественный покой,Седой и величавый.И кажется душе:Грядущий путь един —Не будет никогдаНи проволоки ржавой,Ни обгорелых труб,Ни плавающих мин.

Конечно, никогдаБеда не повторится.И будет белый хлеб,И будет синий свет.И стаи белых птицКружиться и кружитьсяВсе будут в синевеНад перепутьем лет.

Как розовый туман,Как солнечная морочь,Растает вся печальВ предутренней тиши…И лишь в седой волнеЧуть затаится горечь,Как в памяти моей, —На самом дне души.

* * *            Тучка, ласточка, душа.                                А. Кушнер

Скоро, скоро холода,Торжества предзимней стужи.Скоро хрупкая слюдаНа заре покроет лужи.

Дрозд-рябинник прилетит,Покачнется на рябине.Первый иней заблеститНа остуженной равнине.

Встрепенется не дыша,Как у славного поэта,Тучка, ласточка, душаНа черте зимы и лета.

Что ей нужно впереди,Где под ветром стонут ели,Где последние дождиИ последние метели;

Где объятья распростерСквозь серебряные высиПолыхающий костерНа опушке нашей жизни?

Ты лети, лети, душа,На огоньЛюбви и ветра!Может, вправду хороша,Может, вправду ты —Бессмертна?!

* * *

Пожелтели, облетели кроны.Стихло море в редких кораблях.Чайки, словно белые вороны,Кормятся на убранных полях.

Распластались золотые выси.Не вернется лето — не зови! —Для последней,Для прощальной мысли,Для почти развенчанной любви.

Что дороже —Радость или совесть?Эта прелесть тающих берез?Эта легкомысленная повесть,Душу опалившая всерьез;

Эти угасающие клены,Этот луг, знакомый наизусть,Где пророчат белые вороныВечную серебряную грусть?..

* * *

Соловецкая чайкаВсегда голодна.Замирает над пеноюЖалобный крик.И свинцоваяГорькая катит волнаНа далекий туманныйПустой материк.

А на белом песке —Золотая лоза.Золотая густаяЛоза-шелюга.И соленые брызгиБросает в глаза,И холодной водойОбдает берега.

И обветреннымМокрым куском янтаряНад безбрежием черныхДымящихся вод,Над холодными стенамиМонастыряЗолотистое солнцеВ тумане встает…

Только зыбкие тениРазвеянных дум.Только горькая стылаяЗлая вода.Ничего не решилПротопоп Аввакум.Все осталось, как было.И будет всегда.

Только серые камниЛежат не дыша.Только мохом покрылсяКирпичный карниз.Только белая чайка —Больная душа —Замирает, кружитсяИ падает вниз.

АРХАНГЕЛЬСКОЕ

Осинники да черные стога.Забор нависшей над обрывом дачи.Да синим льдом обмерзли берега.И белый луг ветлою обозначен.

И с высоты — туманным молокомПодернуты леса, овраги, реки…А здесь, в церквушке, — выставка икон,Написанных в каком-то дальнем веке.

Какое буйство красок и любви,Какие удивительные блики!Не верится, что созданы людьмиБессмертные возвышенные лики.

Каким путем сюда они пришлиИ почему их власть с веками крепла?Их на кострах совсем недавно жгли.Но вот они — восставшие из пепла.

И снова нынче, семь веков спустя,В сиянии из золотистых пятенС какой тревогой за свое дитяВладимирская смотрит Богоматерь!

Что вдохновляло древних мастеров,Что виделось им в окна слюдяные?Конечно, бог — задумчив и суров.Но и простые радости земные.

Далекое предчувствие весны.Любовь, что так кротка и терпелива.Тревожный ветер.Мокрый ствол сосны.И эта даль холодная — с обрыва.

* * *

Метель и листья.С колокольниСмотрю на золото листвы.И еле виден путь окольныйИз помутневшей синевы.

А глянет солнце —Мир окрестныйПросторней, чище и видней.И ближе берег неизвестный,И даль прозрачнейИ синей.

Под первым злымКолючим снегомДрожит озябшая земля, —Зима жестоким печенегомПришла на мирные поля.

Но на опольеВозле Нерли,Где каждый храмК реке приник,Кресты и шпилиНе померкли,Как грани русскихРатных пик.

СУЗДАЛЬ

С полуразрушенных валов —Простор для сердцаИ для взораОт синезвездных куполов,От белозубых стен собора.

А вдалекеИльинский луг.Дороги, пашни, огороды.Какое таинство вокруг,Единство вечное природы!

И эта Каменка-река,Берез развеянное семя.И эти в небе облака —Непостижимые,Как время.

И этот ветер,Этот свист —Как связь небес и человека.И этот с кленаЖелтый лист —Не из десятого ли века?

ОБОРОНА ВЛАДИМИРА         (1238 год)

Вокруг пылалаОтчая земля —Стога, деревни,Церкви и повети,А здесь, внутри,За стенами кремля —Не только жены,Старики и дети.

Здесь, за стеною,Жил не только князь,МитрополитИ славный воевода,Но древних буквЗатейливая вязь —Язык, культураИ душа народа…

Как мало нынчеЗнаем мы о них,О тех, погибшихВ той кровавой тризне!Ведь в том огнеСгорело столько книг!А книги — тожеПродолженье жизни.

КАМЕНКА

Бревенчатая лаваНад Каменкой-рекой.Отсвечивает ржавоТростник береговой.

Редеющие рощи,Озябшие давно,И женщина полощетСуровое рядно.

Бревенчатые сваи,Зеленые от мха.И словно караваи —Далекие стога.

А быстрая водицаЧиста и холодна.И весело струится,И светится до дна.

Подернуты туманомРакиты по буграм.Козьмою и ДемьяномЗовется старый храм.

Разрушенный лабазик.Обломки кирпича.И новый желтый газикУ синего ручья.

И тусклого востокаХолодная слюда.И старый ров Нетёка,Где не текла вода.

И небо у акаций,Поблекшее слегка,Как после реставрацийИконная доска.

А выше — бесконечность,Распахнутая высь.И это вместе — вечность,И это вместе — жизнь.

ТБИЛИСИ

Открылись солнечные выси,Открылась белая КураС зеленых гор твоих, Тбилиси,С высот кремнистого бугра.

И древний храм в объятьях солнца,И ровный шорох старых лип.И Николая ЧудотворцаТакой родной российский лик.

В моем пути по ЗакавказьюОпять твой кров меня манитГрузинской и славянской вязьюПокрытых мохом древних плит.

Форпост любви и христианства,Преодолевший зло и страх,Как это гулкое пространствоВ глухих языческих горах.

И чтоб в тебе не усомниться,Опять навстречу выйдет мнеПоэт Ладо Сулаберидзе,Земляк по дальней стороне.

И вновь разбуженная памятьНас уведет к иным хребтам.Пусть не понятьИ не исправитьСудьбы, что мы хлебнули там…

Но все вдали, что пережито, —Тайги дремучая стена.А жизнь просторна и открыта,Как эта дивная страна.

Где в октябре бушует лето,Где в желтом солнце склон горы.Где этот город,Полный света,И волны белые Куры.

* * *

Белый мост у Беговой.Блестки белые кружатся.И дрожащий голос твой,Что уже пора прощаться.

Что бежать тебе пора —Мимо лип и гастронома.Что опасная игра —Расставанья возле дома.

Возле дома твоего.Он вдали —Такой огромный.Там не знают ничегоО любви твоейБездомной.

О снежинке в волосах,О нечаянном ненастье.О запрятанном в глазахНенадежномКратком счастье…

Помоги ты мне,Господь,Не солгать и не обидеть!Укротить и дух и плоть,Но во сне хотя бы видеть —

Этот снег на Беговой,Это белое круженье,И любви, еще живой,Продолженье, продолженье…

* * *      Помнишь ты, Ирина, осень…                                  Ф. Сологуб

Мелкий кустарник —Сырая осина,Синие веткиВ лесной полосе.Тонкая, легкаяСладость бензинаПосле заправкиНа раннем шоссе.

А впередиДогорают березы.Черная елка,Сосна и ольха.Тихое солнцеГлядит на покосы,На побелевшиеЗа ночь луга.

Утренний иней,Конечно, растает.Снова откроетсяЗелень травы.Словно опятьНенадолго настанетЛегкое времяБеспечной любви.

Милая женщина,Грустная птица!Все в этой жизни —До боли всерьез.Сколько ещеОно может продлиться,Это дыханиеЖелтых берез?

Сколько ещеЗа твоими глазамиВ кружеве этойПоследней листвыТам, впереди,За полями, лесами —Жизни, печали,Дороги, любви?..

* * *

День ни солнечный,Ни пасмурный —Как несмелая любовь.Ни кораблика,Ни паруса.Словно музыка без слов.

Хвойной сушьюМягко выстланаВ сонных дюнах тишина.Легкомысленно,БезмысленноНа песке шуршит волна…

И почти невыразимаяНачинается с утраПредосенняя,Предзимняя,Предпечальная пора.

Улетят в воспоминания —Ни забыть, ни передать —Наши тихие гуляния,Золотая благодать…

Только музыка прощальнаяВсе же внятно говорит,Что совсем не беспечальнаяНам разлука предстоит.

Что когда-тоКаждой клеточкойО последнем этом днеДрогнет сердцеХрупкой веточкой,Как от ветра на сосне.

* * *

Цветок земляники в конце сентябряВ бору у холодного моря.И синий вдали силуэт корабля,Рыбачьего сейнера, что ли?..

Вернусь ли когда-нибудьСнова сюда,На этот обветренный берег,Где горько-соленая помнит водаО давнихИ новых потерях?..

Какая забота:Вернусь, не вернусь,Увижусь ли снова с тобою?!Останется в памятиВяжущий вкусШумящего в пене прибоя.

И этот корабликВ седой синеве,И эти закатные блики,И тот одинокийВ холодной травеОсенний цветок земляники.

* * *

Игрушечной нашей любвиСлегка не хватало печали…И синие чайки кричали,И сонные сосны качалиНад нами вершины свои.

А впрочем, была и печаль,Как это притихшее море,Как музыкаВ Домском соборе,Когда забывается гореИ кажется:Жизни не жаль.

А послеБыла и тоска,Глухая, как поздняя осень,Когда необуздан и грозенПрибой из волны и песка.

А что еще нужно душе?Немного любвиИ тревоги,Немного листвы на дорогеИ ветра в сухом камыше.

Но главное — эта печаль,Как тихое, кроткое море,Как музыкаВ Домском соборе,Когда забывается гореИ кажется:Жизни не жаль.

* * *

Закончилось наше прекрасное лето.Закончилась наша прекрасная осень.Холодного чистого зимнего светаПолна тишинаНад вершинами сосен.

И замерла флюгера черная стрелка.И в дюнах пустынных —Раздолье воронам…И наша любовь,Как озябшая белка,Ушла, ускакалаПо розовым кронам.

* * *

Вот и клен — золотая душа —Загорелся над морем холодным.Стало сердце пустым и свободным.Словно не было в нем ни шиша.

Расправляй свои крылья, лети!Будь разумна, спокойна, здорова.Это грустное горькое словоПусть тебя не догонит в пути.

Брошу в море немного монет —Не затем, чтоб вернуться обратно.Слишком жизнь коротка и понятна,Потому и желания нет.

Пусть обычай и глуп и нелеп —Брошу мелочь в седые барашки.Чайки вскрикнут —Подумают: хлеб.Только это не хлеб,А медяшки.

* * *

Ах, как весело листья летятИ шуршат по безлюдному скверу!И соборы крестами блестятИ хранятПозабытую веру.

Сберегают в осенней тишиИ несут из столетья в столетьеНерешенную тайну души,Неизбывную жаждуБессмертья.

По старинной по белой стенеНад сухим,Над развеянным кленомЯ иду в ветровой тишине,Словно к рощам лечуОтдаленным.

Этот вечный простор с высотыВсе тревожней, туманней и глуше…И с обрыва слетают листы,Словно наши Бесплотные души.

* * *

Родина! Белый туманВ черном логу под горою…Не позабуду, не скроюБоли, тревоги и ран.

Но в невеселом пути,В жизни, несущейся скоро,Ты мне — любовь и опора,Вечная радость в груди.

Этой тропой из селаК этой дороге чугуннойМатерью нежной и юнойТы меня в детстве вела.

Каждой зимой и веснойРечкой, прозрачной и чистой,Ивой, сухой, желтолистой,Всюду ты рядом со мной.

От навесного огняЭтой заросшей канавой,Глиной, холодной и ржавой,Ты укрывала меня.

В годы печали и злаТы обо мне не забыла,Поле мое сохранила,Душу мою сберегла.

Все, чем живу и дышу,Знаю, а может, не знаю, —Только тебе доверяю,Только тебе расскажу.

СЛУЖБА В АВИАЦИИ

За короткую службу своюВ авиации нашей военнойНе был я ни в едином бою,Не исследовал тайны вселенной.

На зеленом на старом «Ли-2»И немного на «Ил-28»Полетал, как дневная сова,Над вершинами елей и сосен.

Над квадратами ржавых полей,Над мельканьем оврагов и пашен —Выше труб, облаков, журавлей,Выше самых больших телебашен.

И качалась, суглинком пыля,С золотыми от света лесами,Дорогая до боли земля,С тополями, дождями, слезами…

По сигналу срываясь чуть свет,Думал я в той небесной дороге,Что, быть может, и разницы нетВ боевой и учебной тревоге.

И качался простор впереди —Необычно, зовуще и пусто.И щемило и пело в грудиНезнакомое сладкое чувство.

* * *

Чуть слышно тоскует кукушка.Летает над пашней скворец.Оделась лесная опушкаВ цветущий терновый венец.

И в заросли дрока и терна,Где старый бурьян на меже,Уютно, легко и просторноИ вовсе не страшно душе.

И нечего просто бояться.Какая там боль впереди?Пусть даже опять повторятсяМои роковые пути.

Все эти холодные стены,Дороги, костры, поезда,Разлуки, тревоги, измены —Не очень большая беда.

Все это потом —Как награда,Как горький развеянный сон.Страшнее другое:УтратаДрузей тех далеких времен.

И может однажды случитьсяКакой-нибудь ранней весной,Что не с кем уже поделитьсяВсем тем,Что случилось со мной.

МАКОВОЕ ПОЛЕ В КИРГИЗИИ             Семь лет мак не родил,             а голода не было.                                Поговорка

В колхозе — маковое поле.Оно в диковину для нас.Но вдруг напомнило до болиРодимый край,Вечерний час…

И желтый клинЗа низкой горкой.И скрип телеги.И отца —С его веселой поговоркой,Что повторял он без конца.

Смешная поговорка этаИз дедовской Батрацкой тьмыПотом со мной прошла полсвета,До самой дальней Колымы.

Была война.Пурга дымилась.И в перекрестье всех судебЕще прочнее утвердилось:Важней всего на свете —Хлеб.

А здесь и вправду —Поле мака.И славный будет урожай.Но сердце дрогнуло, однако,И стало вдруг чего-то жаль…

Как семена тянь-шаньской елиС крутых обветренных камней,Они куда-то улетели —Заботы техУшедших дней.

А на сухом кремнистом взгорке,Как прошлой жизни странный след,Качался мак —Из поговорки,Из дальних-дальнихДетских лет.

* * *

Пишу о душе. А душаДавно не нужна и забыта.От взрослого до малыша —Все тянутся к радостям быта.

Машины нужны, «Жигули»,Ковры, телевизоры, дачи…В распадках промерзлой землиМне жизнь представлялась иначе.

Прости, дорогая жена,Как в песне забытой поется —До самого вечного снаНам жить без машины придется…

А может быть, все же правыВеселые наши соседи,И былки осенней травыУже не шуршат на рассвете?

И в черной воде камышиНе красит рассветная вспышка,И нет ее вовсе, души,А только пустая сберкнижка?

* * *

Поэзия не спорт,Поэзия — душа!Прочнее нет на свете аксиомы.В поэзии не стоят ни грошаБоксерские и прочиеПриемы.

Поэзия не бег,Не вольная борьба.Поэзия — сомненье и тревога.Поэзия — надежда и судьба,Поэзия, как говорят, —От бога.

* * *

Цветы сажают в торфИ думают, что этоОтличный чернозем,Прекрасная земля.Но этот темный цвет —Лишь внешняя примета,Давно погибших травГорючая зола…

Я выдумал тебяИ сам свой бред разрушу.Не чайка ты — соваС провалом хищных глаз.Как ядовитый торф,Ты мне сжигала душу.Последний уголек,По счастью, не погас.

И пусть была тоска,Пусть был обман недолог,Пусть ты на третий деньПришла ко мне сама.Но как я мог не знать, —Ведь все-таки биолог! —Особенности травИ птичьего ума?!

Забуду навсегда —Не больно и не жалко —И все свои стихи,И все твои слова…Давно засохла таПечальная фиалка.Лишь кое-где взошлаБолотная трава.

* * *

Даль и душа прояснились.Стаял покров ледяной.Будто лишь только приснилисьБеды, что были со мной.

Буду спокойней и проще.Буду учиться всерьезУ фиолетовой рощиДымных февральских берез.

Все позабуду печали —Бедствий, разлук, похорон…Что еще там накричалиСтаи голодных ворон?..

* * *                                И. Ж.

Весенняя песня синицы.Холодный березовый март.И солнца упругие спицыНа синих сугробах горят.

Закончилось тяжкое бремяОбиды, тревоги и лжи.И сонно вздыхают деревьяВ прозрачной и горькой тиши.

«Расстались,Расстались,Расстались!» —Капели стучат под стеной…И все же навеки осталисьСвятые глаза надо мной.

Зеленые, полные муки,Они до последнего дня,До самой последней разлукиВсе будут глядеть на меня.

* * *

Спасибо за цветы и за глаза,За синий март —Тревожный и прощальный.И ничего, что этот стих —Печальный:Печаль, как дым,Уходит в небеса.

Сырых дерев неукротимый зовС веселыми грачами и лучами…Смотри вокругИ не кори печали,—Печаль не бесконечна,Как любовь.

И пусть вдали,На льдистом побережье,Еще чернеют сонные леса.Не только счастьем,Верой и надеждой, —Печалью тожеСветятся глаза.

И белый лед,И синяя вода,И тот кустарникЗа глухой дорогойОсвещеныОдной большой тревогой:Печаль, как жизнь,Уходит навсегда.

* * *                                   Ирине

Огненно-рыжий дубок,Стройный, худой и лохматый.Облака синий клубокВ желтой полоске заката.

Тихо в больничном саду,Нет ни тревоги, ни страха.Вместе с тобою пройдуДо луговины оврага.

Осень, а клевер цветет —Мелкий, неяркий, лиловый.Скоро зима замететЭтот цветок бестолковый.

Это — потом…А сейчас —Прелесть осеннего сада.Свет понимающих глаз.Лучшего в жизни не надо.

Злые забуду года,Боль и душевную смуту.Боже! Продли навсегдаСладкую эту минуту.

В БОЛЬНИЧНОМ САДУ                  Памяти поэта Д. Голубкова

Я — больной облегченного типа.Просто думаю с чувством вины,Что стихи мои —Сущая липа,Что они никому не нужны.

Впрочем, может, я просто не в форме.Закатилась, погасла звезда.…И стихи, к сожаленью, не кормят.Только поят,И то не всегда.

И трепещет во мне укоризна,Словно ива на зыбком песке,К основателям школы «рублизма»На родимом моем языке…

И навязчиво снова и снова,Ветром осени жадно дыша,Вспоминаю глаза Голубкова.Митя, Митя! Святая душа!..

Что там, Митя,В пустыне безмерной?Существует ли там благодать?Очень странно и пусто, наверно,Не любить,Не писать,Не страдать?..

ИЗ БОЛЬНИЧНОЙ ТЕТРАДИ

Ничего не могу и не значу.Словно хрустнуло что-то во мне.От судьбы получаю в придачуПсихбольницу —К моей Колыме.

Отчужденные, странные лица.Настроение — хоть удушись.Что поделать — такая больницаИ такая «веселая» жизнь.

Ничего, постепенно привыкну.Ну, а если начнут донимать,Оглушительным голосом крикну:— Расшиби вашу в Сталина мать!..

Впрочем, дудки! Привяжут к кровати.С этим делом давно я знаком.Санитар в грязно-белом халатеПриголубит в живот кулаком.

Шум и выкрики — как на вокзале.Целый день — матюки, сквозняки.Вон уже одного привязали,Притянули в четыре руки.

Вот он мечется в белой горячке —Изможденный алкаш-инвалид:— Расстреляйте, убейте, упрячьте!Тридцать лет мое сердце болит!

У меня боевые награды,Золотые мои ордена…Ну, стреляйте, стреляйте же, гады!Только дайте глоточек вина…

Не касайся меня, пропадлина!..Я великой победе помог.Я ногами дошел до БерлинаИ приехал оттуда без ног!..

— Ну-ка, батя, кончай горлопанить!Это, батя, тебе не война!..— Отключите, пожалуйста, памятьИли дайте глоточек вина!..

Рядом койка другого больного.Отрешенно за всей суетойНаблюдает глазами святогоВор-карманник по кличке Святой.

В сорок пятом начал с «малолетки».Он ГУЛАГа безропотный сын.Он прилежно глотает таблетки:Френолон, терален, тизерцин.

Только нет, к сожалению, средства,Чтобы жить, никого не коря,Чтоб забыть беспризорное детство,Пересылки, суды, лагеря…

Гаснут дали в проеме оконном…Психбольница, она — как тюрьма.И слегка призабытым жаргономПримерещилась вдруг Колыма…

…От жестокого времени спрячуЭти строки в худую суму.Ничего не могу и не значуИ не нужен уже никому.

Лишь какой-то товарищ неблизкийВдруг попросит, прогнав мелюзгу:— Толик, сделай чифир по-колымски!.. —Это я еще, точно, смогу.

Все смогу! Постепенно привыкну.Не умолкнут мои соловьи.Оглушительным голосом крикну:— Ни хрена, дорогие мои!..

КАЛИНА

На русском Севере —Калина красная,Края лесистые,Края озерные.А вот у нас в степиКалина — разная,И по логам растетКалина черная.

Калина чернаяНа снежной замети —Как будто пулямиВсе изрешечено.Как будто горечьюДалекой памятиЗемля отмечена,Навек отмечена.

Окопы старыеЗакрыты пашнями.Осколки острыеДавно поржавели.Но память полнитсяДрузьями павшими,И сны тревожныеНас не оставили.

И сердцу видитсяДоныне страшная,Войной пробитаяДорога торная.И кровью алою —Калина красная.И горькой памятью —Калина черная.

Калина краснаяДроздами склевана.Калина чернаяРастет — качается.И память горькая,Печаль суроваяВсе не кончается,Все не кончается…

ОТВЛЕКАЮЩИЙ ДЕСАНТ

Отвлекающий десант —Двадцать девять краснофлотцев.Отвлекающий десант…Скоро, скоро кровь прольется!

Отвлекающий десантС хрупкой маленькой подлодки.Наливает лейтенантПо сто грамм казенной водки.

И ясна, понятна цель,Невозможное — возможно:Взять поселок КоктебельИ держаться — сколько можно.

Налететь, напасть, отвлечь —Без подмоги, в непогоду.И навеки в землю лечь.В эту землю, в эту воду.

Отвлекающий десант.Есть такой в морском уставе.Отвлекающий десант —Верный путь к посмертной славе.

…Болью полнится душаНа краю волны и суши;Двадцать девять ППШПротив сотни вражьих пушек!..

После всех побед и бедИх припомнят и прославят.Через тридцать долгих летЗдесь им памятник поставят.

На воде растаял след…Двадцать девять краснофлотцев!..Через тридцать долгих летЛишь один сюда вернется.

Лишь один остался жив.Плакал горькими слезами,Две гвоздики положивНа холодный серый камень.