Владимир Высоцкий - Идет охота на волков… Страница 20

I. Певец у микрофона

Я весь в свету, доступен всем глазам, —Я приступил к привычной процедуре:Я к микрофону встал как к образам…Нет-нет, сегодня точно — к амбразуре.

И микрофону я не по нутру —Да, голос мой любому опостылет, —Уверен, если где-то я совру —Он ложь мою безжалостно усилит.

Бьют лучи от рампы мне под ребра,Светят фонари в лицо недобро,И слепя́т с боков прожектора,И — жара!.. Жара!.. Жара!..

Сегодня я особенно хриплю,Но изменить тональность не рискую, —Ведь если я душою покривлю —Он ни за что не выпрямит кривую.

Он, бестия, потоньше острия —Слух безотказен, слышит фальшь до йоты,Ему плевать, что не в ударе я, —Но пусть я верно выпеваю ноты!

Бьют лучи от рампы мне под ребра,Светят фонари в лицо недобро,И слепя́т с боков прожектора,И — жара!.. Жара!.. Жара!..

На шее гибкой этот микрофонСвоей змеиной головою вертит:Лишь только замолчу — ужалит он, —Я должен петь — до одури, до смерти.

Не шевелись, не двигайся, не смей!Я видел жало — ты змея, я знаю!И я — как будто заклинатель змей:Я не пою — я кобру заклинаю!

Бьют лучи от рампы мне под ребра,Светят фонари в лицо недобро,И слепя́т с боков прожектора,И жара!.. Жара!.. Жара!..

Прожорлив он, и с жадностью птенцаОн изо рта выхватывает звуки,Он в лоб мне влепит девять грамм свинца, —Рук не поднять — гитара вяжет руки!

Опять не будет этому конца!Что есть мой микрофон — кто мне ответит?Теперь он — как лампада у лица,Но я не свят, и микрофон не светит.

Мелодии мои попроще гамм,Но лишь сбиваюсь с искреннего тона —Мне сразу больно хлещет по щекамНедвижимая тень от микрофона.

Бьют лучи от рампы мне под ребра,Светят фонари в лицо недобро,И слепя́т с боков прожектора,И — жара!.. Жара!..

II. Песня микрофона

Я оглох от ударов ладоней,Я ослеп от улыбок певиц, —Сколько лет я страдал от симфоний,Потакал подражателям птиц!

Сквозь меня многократно просеясь,Чистый звук в ваши души летел.Стоп! Вот — тот, на кого я надеюсь,Для кого я все муки стерпел.

Сколько раз в меня шептали про луну,Кто-то весело орал про тишину,На пиле один играл — шею спиливал, —А я усиливал, усиливал, усиливал…

На «низах» его голос утробен,На «верхах» он подобен ножу, —Он покажет, на что он способен, —Но и я кое-что покажу!

Он поет задыхаясь, с натугой —Он устал, как солдат на плацу, —Я тянусь своей шеей упругойК золотому от пота лицу.

Сколько раз в меня шептали про луну,Кто-то весело орал про тишину,На пиле один играл — шею спиливал, —А я усиливал, усиливал, усиливал…

Только вдруг: «Человече, опомнись, —Что поешь?! Отдохни — ты устал.Это — патока, сладкая помесь!Зал, скажи, чтобы он перестал!..»

Все напрасно — чудес не бывает, —Я качаюсь, я еле стою, —Он бальзамом мне горечь вливаетВ микрофонную глотку мою.

Сколько лет в меня шептали про луну,Кто-то весело орал про тишину,На пиле один играл — шею спиливал, —А я усиливал, усиливал, усиливал…

В чем угодно меня обвините —Только против себя не пойдешь:По профессии я — усилитель, —Я страдал — но усиливал ложь.

Застонал я — динамики взвыли, —Он сдавил мое горло рукой…Отвернули меня, умертвили —Заменили меня на другой.

Тот, другой, — он все стерпит и примет,Он навинчен на шею мою.Нас всегда заменяют другими,Чтобы мы не мешали вранью.

…Мы в чехле очень тесно лежали —Я, штатив и другой микрофон, —И они мне, смеясь, рассказали,Как он рад был, что я заменен.

«Поздно говорить и смешно…»

Поздно говорить и смешно —Не хотела, ноЧто теперь скрывать — все равноДело сделано…

Все надежды вдругВыпали из рук,Как цветы запоздалые,А свою весну —Вечную, одну —Ах, прозевала я.

Весна!.. Не дури —Ни за что не пей вина на пари,Никогда не вешай ключ на двери,Ставни затвори,Цветы — не бери,Не бери да и сама не дари,Если даже без ума — не смотри, —Затаись, замри!

С огнем не шути —Подержи мечты о нем взаперти,По весне стучать в твой дом запрети, —А зимой — впусти.

Холода всю зиму подряд —Невозможные, —Зимняя любовь, говорят,Понадежнее.

Но надежды вдругВыпали из рук,Как цветы запоздалые,И свою весну —Первую, одну —Знать, прозевала я.

Ах, черт побери,Если хочешь — пей вино на пари,Если хочешь — вешай ключ на двериИ в глаза смотри. —Не то в январиПодкрадутся вновь сугробы к двери,Вновь увидишь из окна пустыри, —Двери отвори!

И пой до зари,И цветы — когда от сердца — бери,Если хочешь подарить — подари,Подожгут — гори!

Одна научная загадка, или Почему аборигены съели Кука

Не хватайтесь за чужие талии,Вырвавшись из рук своих подруг!Вспомните, как к берегам АвстралииПодплывал покойный ныне Кук,

Как, в кружок усевшись под азалии,Поедом — с восхода до зари —Ели в этой солнечной АвстралииДруга дружку злые дикари.

Но почему аборигены съели Кука,За что — неясно, молчит наука.Мне представляется совсем простая штука:Хотели кушать — и съели Кука!

Есть вариант, что ихний вождь — Большая Бука —Сказал, что — очень вкусный кок на судне Кука…Ошибка вышла — вот о чем молчит наука:Хотели — кока, а съели — Кука!

И вовсе не было подвоха или трюка —Вошли без стука, почти без звука, —Пустили в действие дубинку из бамбука —Тюк! прямо в темя — и нету Кука!

Но есть, однако же, еще предположенье,Что Кука съели из большого уваженья, —Что всех науськивал колдун — хитрец и злюка:«Ату, ребята, хватайте Кука!

Кто уплетет его без соли и без лука,Тот сильным, смелым, добрым будет — вроде Кука!»Комуй-то под руку попался каменюка —Метнул, гадюка, — и нету Кука!

А дикари теперь заламывают руки,Ломают копья, ломают луки,Сожгли и бросили дубинки из бамбука —Переживают, что съели Кука!

«Лошадей двадцать тысяч в машины зажаты…»

Александру Назаренко и экипажу теплохода «Шота Руставели»

Лошадей двадцать тысяч в машины зажатыИ хрипят табуны, стервенея, внизу.На глазах от натуги худеют канаты,Из себя на причал выжимая слезу.

И команды короткие, злыеБыстрый ветер уносит во тьму:«Кранцы за борт!», «Отдать носовые!»И — «Буксир, подработать корму!»

Капитан, чуть улыбаясь, —Все, мол, верно — молодцы, —От земли освобождаясь,Приказал рубить концы.

Только снова назад обращаются взоры —Цепко держит земля, все и так и не так:Почему слишком долго не сходятся створы,Почему слишком часто моргает маяк?!

Все в порядке, конец всем вопросам.Кроме вахтенных, все — отдыхать!Но пустуют каюты — матросамК той свободе еще привыкать.

Капитан, чуть улыбаясь,Бросил только: «Молодцы!»От земли освобождаясь,Нелегко рубить концы.

Переход — двадцать дней, — рассыхаются шлюпки.Нынче утром последний отстал альбатрос…Хоть бы — шторм! Или лучше — чтоб в радиорубкеОбалдевший радист принял чей-нибудь SOS.

Так и есть: трое — месяц в корыте,Яхту вдребезги кит разобрал…Да за что вы нас благодарите —Вам спасибо за этот аврал!

Капитан, чуть улыбаясь,Бросил только: «Молодцы!» —Тем, кто, с жизнью расставаясь,Не хотел рубить концы.

И опять будут Фиджи, и порт Кюрасао,И еще черта в ступе и Бог знает что,И красивейший в мире фиорд Мильфорсаун —Всё, куда я ногой не ступал, но зато —

Пришвартуетесь вы на ТаитиИ прокрутите запись мою, —Через самый большой усилительЯ про вас на Таити спою.

Скажет мастер, улыбаясьМне и песне: «Молодцы!»Так, на суше оставаясь,Я везде креплю концы.

И опять продвигается, словно на ринге,По воде осторожная тень корабля.В напряженье матросы, ослаблены шпринги…Руль полборта налево — и в прошлом земля!

Баллада о бане