Геометрическая поэзия - Софья Бекас Страница 20

Снотворец разрушенный эпос

Пером оживляет. Сон веки сковал;

Расплылся измученный образ,

И вот принимает ночной карнавал

Обратно завянувший лотос.

Девушка с образом ангела

Милая девушка с образом ангела,

Кто ты? Я видел тебя только раз:

Однажды в метро ты сидела и плакала,

И слёзы катились из сомкнутых глаз.

И больше тебя я ни разу не видел,

Я даже забыл про тебя на момент,

И только потом как-то вдруг я заметил,

Что память воздвигла тебе монумент.

Твой образ далёкий вдруг вспыхнул так ярко:

Он нарисован был карандашом

В моём подсознании, ровно и гладко,

Как будто хранился всегда за стеклом.

О, кто ты, скажи мне, невидимый ангел?

Зачем ты ко мне с небосвода сошла?

Мне ночью мерещился ангельский факел,

И перед ним расступалась вся мгла,

И чёрные сны плыли прочь без оглядки.

Спасибо тебе, незнакомый герой,

С которым я в детстве играл в догонялки,

Но так и не встретил твой образ живой.

Я помню этот разговор…

Я помню этот разговор –

Он навсегда во мне остался,

И смутной памяти узор

Набатом в мыслях раздавался.

Я помню всё до мелочей:

Твою одежду, тон, манеры,

Что до последних самых дней

Не знали слабость от холеры.

Когда в больнице ты лежал,

От всех закрытый одеялом,

Твой мозг упорно рисовал

Меня, сидящей за органом.

Вот церковь. Ты внутри один –

Тогда не вышли прихожане –

Среди невиданных картин,

Когда-то купленных в Милане.

Пел хор, специально для тебя;

Гудел орган кантаты Баха,

А ты смотрел лишь на меня –

Хотел учуять нотки страха.

Затихла церковь; смолк хорал,

Клавиатура притупилась,

И ты взошёл на пьедестал,

Чтоб я нигде не оступилась.

Венок терновый, лоб Христа

Короной страшной обрамляя,

Явился мне спустя года,

О дне том вновь напоминая.

И вот в палате ты лежишь,

Внезапно скошенный холерой,

Так укоризненно молчишь,

Кормя меня одной лишь верой.

Я помню этот разговор –

Он навсегда во мне остался,

И твой плывущий блёклый взор,

И смерть Христа, и как он спасся…

Маяк и клевер

На острове жил одинокий маяк,

До невозможного грустный.

Ни потерявшийся в море моряк,

Ни шторм сумасшедший, безумный,

Его не тревожат, и гордо живёт

Маяк среди водной пустыни,

Но в сердце надежда к простору зовёт,

Угасло и чувство гордыни.

На необитаемом острове жил

Никем не замеченный клевер.

Над гладью бездонной в забвении выл

Под небом забывшийся ветер,

И океан, бурь и штормов отец,

Своими седыми волнами

Вязал золотое руно из колец

Барашков морских. Облаками

Укрытое небо задумчиво спит,

И дремлет маяк полусонный.

Как сердце, внутри, рассыхаясь, скрипит

Окно. Вёсел всплеск монотонный

Мерещится клеверу, тоже во сне.

Он вздрогнул, надеждой разбужен,

Но только мерцает на каменном дне

Таинственный сумрак жемчужин.

— Ты слышишь? — спросил он у моря в тиши –

В ответ напускное молчание. –

Надежда, от нас улетать не спеши:

Не понаслышке отчаяние

Я знаю. Мой друг, хоть не видит меня –

Ему незнаком белый клевер –

Я чую тепло дорогого огня,

Он прочь прогоняет злой ветер.

Вот так и живут мой цветок и маяк

То вместе, то порознь. Время

Обходит тот остров, где сгинул моряк

И паруса храброе племя.

То, что я слушаю, вам не понравится…

То, что я слушаю, вам не понравится.

Взрослые с нас, детей, умиляются,

Пока в глубине где-то монстр нещадно ревёт.

Мысли у нас, словно вольные птицы:

Куда улетят, вам не скажут и жрицы,

И наши умы — это только свободный полёт.

Детка, прости, вечеринка для взрослых,

Но их испугает не вид полуголых,

Почти обнажённых, истерзанных временем тел,

А белые флаги: мы сдались без боя,

Мы недостойные звания героя,

И для кого-то подобный удел — беспредел.

У нас репродукция старой картины:

Три креста, и на них три безликих мужчины –

Их лица сокрыты в тени полумёртвых лампад.

Палач разрыдался от боли и страха:

Ему опротивела старая плаха.

Никто не воскреснет, все трое отправятся в ад.

То, что я слушаю, вам не понравится.

Я вижу, как мир вокруг нас разрушается,

И только скрипит за окном околдованный лес.

Кто из нас ангелы? Кто из нас демоны?

Это неважно, ведь люди повешены,

И их уже варит в котле обездоленный бес.

Ты — Человек

Как иногда бывает важно не понять,

И сказанное слово не услышать,

И разуму заветному не внять,

Не верить в предначертанности свыше.

Что думаешь? Постой, не уходи,

Читатель дорогой и сердцу милый,

Остановись на время, погоди,

Увидь: на небе ангел шестикрылый

Летит к луне, луна — за небосвод,

И серафим за ней спешит угнаться,

И так весь день, весь месяц и весь год:

Догнать луну нам можно не стараться.

А знаешь, сколько языков

Есть в этом мире? Знаешь? Я не знаю,

Я знаю только проповедь волхвов,

Евангелие в беспамятстве сжигаю.

Ты слышишь песню? Это соловей

Среди зимы пугающих иллюзий

Воссоздаёт тот образ голубей,

Что потерялся в облаке дискуссий.

Настала ночь — прекрасная пора.

Однажды вечером безлюдным, очень поздним

Забудем мы проблемы до утра,

А с наступлением рассвета и не вспомним.

Очнись, герой, ведь имя Человек

Ты носишь незаслуженно, но гордо,

Так проживи достойно праздный век,

Достойно званию вселенского милорда.

Эмигрант

«Что родина тебе моя? –

Спросил однажды чужеземец. –

Ведь ты не знал её края,

Не знал, как пашет земледелец.

Ведь ты не знал, как соловей

Холодным утром где-то в поле

Летит, как в клетку, в пекло дней

Навстречу собственной неволе.

Когда на наших ваши шли,

Не знал я, друг, что нас надула

Судьба-злодейка, и нашли

У вас приют, лишь век минуло.

А помнишь?.. Нет, не знаешь ты

Под солнцем поле золотое,

Усадеб пышные сады –

Всё то, что было дорогое.

Сменилось время. Человек

Стал человеком наконец-то,

Но встретил я двадцатый век

Вдали от власти и совета.

Опять война, опять в крови

Страна со вскриком захлебнулась,

Но ты, мой милый друг, не жди,

Чтоб вновь она не встрепенулась.

Ведь ты не знаешь… Стих буран;

Весна жила вне всяких правил,

И майский гром под барабан

Победу новую возглавил.

Что родина тебе моя? –

Спросил печально чужеземец. –

Ведь ты не знал её,