Федор Сологуб - Том 6. Одна любовь. Небо голубое. Соборный благовест Страница 21

Шут

Дивитесь вы моей одежде,Смеётесь: «Что за пестрота!»Я нисхожу к вам, как и прежде,В святом обличии шута.

Мне закон ваш – не указка.Смех мой – правда без границ.Размалёванная маскаОткровенней ваших лиц.

Весь лоскутьями пестрея,Бубенцами говоря.Шутовской колпак честнее,Чем корона у царя.

Иное время, и дорогиУже не те, что были встарь,Когда я смело шёл в чертоги,Где ликовал надменный царь.

Теперь на сходке всенароднойЯ поднимаю бубен мой,Смеюсь пред Думою свободной,Пляшу пред мёртвою тюрьмой.

Что, вас радуют четыреИз святых земных свобод?Эй, дорогу шире, шире!Расступитесь, – шут идёт!

Острым смехом он пронижетИ владыку здешних мест,И того, кто руку лижет,Что писала манифест.

«Воцарился злой и маленький…»

Воцарился злой и маленький,Он душил, губил и жег,Но раскрылся цветик аленький,Тихий, зыбкий огонёк.

Никнул часто он, растоптанный,Но окрепли огоньки,Затаился в них нашёптанныйЯд печали и тоски.

Вырос, вырос бурнопламенный,Красным стягом веет он,И чертог качнулся каменный,Задрожал кровавый трон.

Как ни прячься, злой и маленький,Для тебя спасенья нет,Пред тобой не цветик аленький,Пред тобою красный цвет.

«Великого смятения…»

Великого смятенияНастал заветный час.Заря освобожденияЗажглася и для нас.

Недаром наши мстителиВосходят чередой.Оставьте же, правители,Губители, душители

Страны моей родной,Усилия напрасныеСпасти отживший строй.Знамёна веют красные

Над шумною толпой,И речи наши вольныеУгрозою горят,И звоны колокольныеСлились в набат!

Весёлая песня

Буржуа с румяной харей,Прочь с дороги, уходи!Я – свободный пролетарийС сердцем пламенным в груди.

Я терпел нужду и голод,А тебе был всюду ход,Но теперь твой гнёт расколот,Мой черёд идти вперёд.

Ты себя не беспокоилНи заботой, ни трудом,Но подумай, кто построилДля тебя просторный дом!

Из кого ты жилы тянешь?Что несёшь на биржу, а?Так со мною ли ты станешьСпорить, жирный буржуа?

Свет от нас давно ты застишь, –Будет. Шкуру береги!Отворяй нам двери настежь,И беги себе, беги.

Запирует на простореРаззолоченных палат,Позабыл былое горе,Вольный пролетариат.

«Тяжёлыми одеждами…»

Тяжёлыми одеждамиЗакрыв мечту мою,Хочу я жить надеждами,О счастии пою.

Во дни святого счастияВозникнет над землёйВеликого безвластияСогласный, вечный строй.

Не будет ни царящего,Надменного меча,Ни мстящего, разящегоБезжалостно бича.

В пыли не зашевелитсяВопрос жестокий: чьё?И в сердце не прицелитсяБезумное ружьё.

Поверженными знакамиПотешится шутяВ полях, шумящих злаками,Весёлое дитя.

«У правительства – нагайки, пулемёты и штыки…»

У правительства – нагайки, пулемёты и штыки.Что же могут эти средства? Так, немножко, пустяки.

А у нас иное средство, им орудуем мы ловко,Лютый враг его боится. Это средство – забастовка.

Рядом с ловкой забастовкой очень весело идётХоть и маленький, но тоже удалой и злой бойкот.

Земле

В блаженном пламени восстаньяМоей тоски не утоля,Спешу сказать мои желанья   Тебе, моя земля.

Производительница хлеба,Разбей оковы древних меж,И нас, детей святого неба,Простором вольности утешь.

Дыханьем бури беспощадной,Пожаром ярым уничтожьЗаклятья собственности жадной,Заветов хитрых злую ложь.

Идущего за тяжким плугомСпаси от долга и от клятв,И озари его досугомЗа торжествами братских жатв.

И засияют светлой волейТруда и сил твои поляВо всей безгранности раздолий   Твоих, моя земля.

«День безумный, день кровавый…»

День безумный, день кровавыйОтгорел и отзвучал.Не победой, только славойОн героев увенчал.

Кто-то плачет, одинокий,Над кровавой грудой тел.Враг народа, враг жестокийВ битве снова одолел.

Издеваясь над любовью,Хищный вскормленник могил,Он святою братской кровьюЩедро землю напоил.

Но в ответ победным крикамВосстаёт, могуч и яр,В шуме пламенном и дикомТоржествующий пожар.

Грозно пламя заметалось,Выметая, словно сор,Всё, что дерзко возвышалось,Что сулило нам позор.

В гневном пламени проклятьяУмирает старый мир.Славьте, други, славьте, братья,Разрушенья вольный пир!

Искали дочь

Печаль в груди была остра,  Безумна ночь, –И мы блуждали до утра,  Искали дочь.

Нам запомнилась навекиЖутких улиц тишина,Хрупкий снег, немые реки,Дым костров, штыки, луна.

Чернели тени на огне  Ночных костров.Звучали в мёртвой тишине  Шаги врагов.

Там, где били и рубили,У застав и у палат,Что-то чутко сторожилиЦепи хмурые солдат.

Всю ночь мерещилась нам дочь,  Ещё жива,И нам нашёптывала ночь  Её слова.

По участкам, по больницам(Где пускали, где и нет)Мы склоняли к многим лицамТусклых свеч неровный свет.

Бросали груды страшных тел  В подвал сырой.Туда пустить нас не хотел  Городовой.

Скорби пламенной язык ли,Деньги ль дверь открыли нам, –Рано утром мы прониклиВ тьму, к поверженным телам.

Ступени скользкие вели  В сырую мглу, –Под грудой тел мы дочь нашли  Там, на полу.

«Четыре офицера…»

Четыре офицераВ редакцию пришли,Четыре револьвераС собою принесли.

Они сказали грозно,Схватившись за мечи:«Пока ещё не поздно,Покайся, „Русь“, молчи.

Писаньями обиженПолковник храбрых, Мин,Который столь приближенК вершинам из вершин.

Коснулися вы честиГеройского полка,Так страшной бойтесь мести,Отложенной пока.

Наш храбрый полк, писаки,Достоин русских войск, –В Гороховой атакеБыл дух его геройск.

Был сразу враг сконфужен,Чуть щёлкнули курки,И даже стал не нуженЛихой удар в штыки.

Итак, не сочиняйтеПро славу наших рот:Казённый „Вестник“, знайте,Достаточно наврёт.

А если правды словоПрочтём о нас в „Руси“,Поступим так сурово,Что Боже упаси.

Возьмём крутые меры,И сами вчетверомНе только револьверы,И пушку принесём».

Умолкли все четыре.Свершивши этот акт,И, грудь расправив шире,Ушли, шагая в такт.

Спутник