«Нам было только по двадцать лет…». Стихи поэтов, павших на Великой Отечественной войне - Антология Страница 21

Ныла страшная осень. Казалось, над миром

Провалилося небо. Дожди как беда.

Лужи пенились в ямах былых капониров,

Зеленела промозглая злая вода.

Домино надоело… Все бывали «козлами»,

Не хотелось читать, а тем более петь.

Мы смотрели на мир злыми-злыми глазами.

Кисло летное поле — ни сесть, ни взлететь.

Был осадок безделья в бунтующих душах,

Беспризорными были очки и унты.

Самолеты стояли, как заячьи уши,

Навострив в ожиданье стальные винты.

Командир эскадрильи

Окно… Из марли занавеска,

Тесовый старый табурет.

Сидит за столиком комэска

И молча смотрит на портрет.

Собрав между бровей морщины,

Чуть-чуть прищурив левый глаз,

Видавший сто боев мужчина —

О чем он думает сейчас?

О чем мечтает, что он хочет,

Что он решит не торопясь?

А на него безусый летчик

Глядит с портрета, чуть смеясь.

Глядит курносый мокрогубик,

Глядит веселый, озорной…

В петлице только первый кубик

И два полета за спиной.

Вступление

Фронтовая старая тетрадка

Кровью перемочена в бою,

Как упрямства русского разгадку,

Я тебя огласке предаю.

Воскреси задымленные даты,

Допиши сегодня до конца

Светлый облик русского солдата

До последней черточки лица.

Встанет он не витязем из сказки,

Побывавшим тыщу раз в боях.

С автоматом, в запыленной каске,

В кирзовых армейских сапогах.

Моделист

Он по неделям не сидел на месте.

Строгал и резал, клал чертеж на стол…

И по утрам опилки, стружки жести

Мать собирала, подметая пол.

И вот стоит модель, его творенье,

Готовая для спора с высотой.

И все в ней, словно в пушкинской поэме,

Где не найдете лишней запятой.

Парашютист

Как оживился пионерский лагерь,

Когда он, кончив кропотливый труд,

Легко раскрыл из розовой бумаги

Им сделанный впервые парашют.

Рвался из сердца радости избыток,

Когда, с березы брошенный, шурша,

На тонких стропах из суровых ниток

Нес парашютик два карандаша…

Горит закат. Дорогою знакомой,

Чуть угловат, медлителен, плечист,

Идет не торопясь с аэродрома

Известный чемпион-парашютист.

В его глазах мелькают жест пилота,

И купол неба светло-голубой,

И шаг с крыла, и тень от самолета,

И струны строп, и шелк над головой.

А он, рукою волосы откинув,

Припомнит лето, лагерные дни,

Как сквозь туман, неясные картины

Вдруг проплывут из детства перед ним.

Он вновь увидит пионерский лагерь,

Он вспомнит долгий, кропотливый труд

И первый свой из розовой бумаги

Им сделанный когда-то парашют.

Николай Майоров

(1919–1942)

В госпитале

Он попросил иссохшим ртом воды.

Уж третий день не поднимались веки.

Но жизнь еще оставила следы

В наполовину мертвом человеке.

Под гимнастеркой тяжело и грубо

Стучало сердце, и хотелось пить.

И пульс немного вздрагивал, а губы

Еще пытались что-то говорить.

Врачи ему при жизни отказали.

Он понял все: лекарства ни к чему.

В последний раз он попросил глазами —

И пить тогда не подали ему.

Хотелось выйти в улицу, на воздух.

Локтями дверь нечаянно задеть.

А ночь была такая, что при звездах

Ему не жалко было умереть.

«Нам не дано спокойно сгнить в могиле…»

Нам не дано спокойно сгнить в могиле —

Лежать навытяжку и, приоткрыв гробы, —

мы слышим гром предутренней пальбы,

призыв охрипшей полковой трубы

с больших дорог, которыми ходили.

Мы все уставы знаем наизусть.

Что гибель нам? Мы даже смерти выше.

В могилах мы построились в отряд

и ждем приказа нового. И пусть

не думают, что мертвые не слышат,

когда о них потомки говорят.

1941 г.

«Когда к ногам подходит стужа…»

Когда к ногам подходит стужа

пыткой —

В глазах блеснет

морозное стекло,

Как будто

вместе с посланной открыткой

Ты отослал последнее тепло.

А между тем все жизненно

и просто,

И в память входят славой на века

Тяжелых танков

каменная поступь

И острый блеск холодного штыка.

1941 г.

Варвара Наумова

(1907–1942)

Снова лето

Еще со взгорья, как штыки нацелясь,

Торчат сухие мертвые стволы

И, словно зло оскаленная челюсть,

На мшистом склоне надолбы белы;

Еще землянок черные берлоги

Сухим быльем с краев занесены,

Зияют в чаще по краям дороги,

Но этот лес — живой музей войны.

Уже на дрова разобраны завалы.

Природа нам союзницей была:

Она дождями гарь боев смывала,

На пепелища зелень привела.

И хутора спускаются в долину,

С угрюмым одиночеством простясь,

И жизнь полей становится единой,

И неразрывной будет эта связь.

Еще для слуха кажутся чужими

Названья сел и путь меж ними нов,

Но родины единственное имя

Встает как день над волнами холмов.

И люди здесь спешат трудом и словом

Запечатлеть во всем ее черты,

Уже навек сроднившись с краем новым

В сознании спокойной правоты.

1941 г.

Евгений Нежинцев

(1904–1942)