Фидель Кастро - В горячих сердцах сохраняя (сборник. Рассказы и стихотворения) Страница 22

— Может быть, — ответил Эразмо, но не пошевелился.

— Нет, вы молодцы, черт побери! — Мендес обогнул стол и подошел к Эразмо: — Послушай, а это не те самые типы, которые… Ну те, с которыми у тебя тогда случилось?

— Нет, это не те, которых я упустил, — ответил Эразмо, делая упор на последних словах.

— Жаль. А было бы здорово, окажись они теми самыми… — Мендес вытащил сигары: одну он взял себе, а другую протянул Эразмо.

— Спасибо, не хочу, — отказался тот.

Мендес задумчиво перекатывал сигару из одного угла рта в другой:

— Было бы здорово, если бы они оказались теми самыми. — Он покрутил сигару над огнем, чтобы как следует раскурить ее. — Как ты думаешь?

— Конечно, конечно, — ответил Эразмо.

— Ну ладно, не это главное. Главное, что ты поймал бандитов. — Он глубоко затянулся: — Пришлось повозиться? Или все прошло гладко?

— Конечно, конечно, — повторил все тем же бесстрастным тоном Эразмо.

— Что «конечно»?

— Конечно все в порядке, — сказал, разводя руками, Эразмо.

— Ты меня совсем не слушаешь.

— Извини, я задумался. О чем ты говорил?

— Трудно было?

— Нет, не трудно, — ответил Эразмо и поднялся. — Так Карменати придет или нет? — спросил он совсем другим тоном.

— Я его вызвал, ведь ты…

— Да, у меня дел полно. — Эразмо заходил взад—вперед по комнате.

— Сядь ты, не мельтеши.

— Ничего, я подрасти хочу.

— Ну смотри. Так ты будешь рассказывать или нет?

— Я же тебе все рассказал.

— Черт подери! — ударил ладонью по столу Мендес. — Честно говоря, я тебя не понимаю. Там, на дороге, ты умолял, чтобы я разрешил тебе преследовать этих гадов. Казалось, для тебя это вопрос жизни и смерти. И вот ты их схватил. Я бы на твоем месте прыгал от радости. Да я и на своем прыгаю так, что люди могут подумать, будто это я, а не ты, поймал бандитов. Ты же ходишь как потерянный и еле мямлишь «да» и «нет». Такое впечатление, что ты не поймал бандитов, а упустил.

— Но ведь однажды я их упустил! — закричал Эразмо, ударив по столу кулаком. — Упустил… — повторил он уже потише.

— Брось, что было, то прошло. Прошло! Нельзя же всю жизнь казнить себя. Прошло, и все.

— В том—то вся беда, что прошло, — сжал рукой лоб Эразмо. — Прошло, и все. И ты потом хоть лоб расшиби, но случившегося не вернешь.

— Честно говоря, я тебя не понимаю. Я бы на твоем месте…

— Разрешите?

— Проходи, Карменати, проходи… Я бы на твоем месте людям проходу не давал, все рассказывал бы и рассказывал.

— День добрый, — поздоровался Карменати. Он снял берет и стал вертеть его в руках: — Вызывали?

— Да, — ответил Мендес. — Я хочу знать, как все произошло. Твой командир не очень—то разговорчив. Так как же это произошло?

Карменати глядел на них улыбаясь и продолжал вертеть в руках берет.

— Давай, давай… — подбодрил его Мендес.

— Ну вот… Помните, Эразмо был уверен, что банди…

— Тебя не для этого вызывали, Карменати.

Карменати замолчал и вопросительно взглянул на Мендеса.

— Не обращай внимания, — улыбнулся тот, — он просто невыносим.

— Давайте сначала о деле, а потом уж пусть он рассказывает, что хочет. — Эразмо взглянул на часы: — А то мне надо идти.

— Ну ладно, твоя взяла. Садись, Карменати, садись.

Карменати, все еще поигрывая беретом, сел и начал слегка притопывать ногой.

— Дело в том, что…

— Мы тебя вызвали, чтобы… Продолжай лучше ты, Мендес.

— Нет уж, давай ты.

— Да нет, лучше ты…

— Хорошо, — сказал улыбаясь Мендес, — я так я. Так вот, Карменати, Эразмо мне сказал, что ты вел себя молодцом. — Он замолчал и посмотрел на Карменати, который перестал притопывать и заулыбался. — Ты показал себя молодцом, — продолжал Мендес, — ну и он попросил меня, учитывая, что для тебя это все внове, если ты не возражаешь, конечно, включить тебя в состав его взвода. Выходить надо на рассвете…

По мере того как Мендес говорил, улыбка мало—помалу сползала с губ Карменати. Он снова начал вертеть берет и притопывать. Потом взглянул на Эразмо.

— Командовать взводом буду я, — проговорил тот. Карменати попытался было улыбнуться, но улыбки у

него не получилось.

— Сейчас как раз закончился разбор дела, — заметил Мендес.

— Да, я слышал.

— Ну так что? — спросил Мендес.

Карменати переводил взгляд с одного на другого. Лицо его ничего не выражало. Он опустил голову и начал притопывать еще быстрее.

— Ну, что скажешь? — Голос Мендеса стал сухим и резким.

— Я… если Эразмо приказывает, я…

Мендес как бы в подтверждение кивнул головой.

— Нет—нет, я не приказываю. Я просто попросил Мендеса, чтобы он тебя включил. Ведь ты был с нами, а здесь ты новичок. И в составе взвода еще не воевал. Но я не приказываю, тем более что, как ты знаешь, я уже не лейтенант.

— Поверьте, Эразмо, я ничего не хотел сказать, просто… Ну, вы знаете… — Карменати поднял голову и взглянул на Эразмо — тот опустил глаза.

— Забудь обо всем, Карменати, — сказал он тихо и повторил: — Забудь.

— Да я совсем не это имел в виду… — Карменати смотрел то на одного, то на другого.

— Я знаю, — сказал Эразмо и хлопнул его по спине: — Я знаю, не волнуйся.

— Ну так что? — спросил Мендес. — Похоже, ты не горишь желанием.

— Знаете, я… — заговорил Карменати, обращаясь то к одному, то к другому. — Когда меня коснется… Когда моему взводу придется, то я… но вот так, по собственной воле… Я бы предпочел…

— Хорошо—хорошо, — сказал Мендес, потирая руки. — Можешь идти.

— Да нет, если надо, я готов… Я…

— Можешь идти, — повторил Мендес.

Карменати поднялся, но продолжал стоять не двигаясь. Он поднял глаза на Эразмо. Тот встал и обнял его:

— Не переживай, Карменати. Я по своему опыту знаю, как тяжело бывает в первый раз. Ну а когда дело коснется твоего взвода, тогда другой разговор.

— Дело не в этом, Эразмо, я… если вы приказываете…

— Ничего—ничего, я знаю, что ты не подведешь. — Он снова похлопал его по спине.

— Да нет… Просто я не хочу, чтобы вы думали…

— Не волнуйся, — успокаивал его Эразмо, провожая к двери, — мы ничего не думаем, не волнуйся.

— Мендес, — обернулся уже в дверях Карменати, — сейчас у меня нет времени рассказывать. Я в двенадцать заступаю.

— Иди, иди, — хмуро кивнул Мендес.

В углу каморки сидели двое. Глаза у них были полузакрыты, головы опущены на грудь, руки связаны за спиной. Лунный свет проникал через оконце и, противоборствуя темноте, образовывал на полу треугольник с причудливо размытыми краями.

— Ну что ж, Конопатый, на рассвете… Сколько там осталось?

— Не знаю, мне все равно. Лучше бы уж землетрясение…

— Ну нет, не надо мне твоего землетрясения.

— А что? Все равно завтра крышка.

— Но сегодня — не завтра. Лоло пока что жив.

— Жив? Не смеши меня!

— Жив!

— Какой ты, к черту, живой, если от тебя так и несет мертвечиной?

Лоло ничего не ответил и принялся глядеть на частички пыли, которые роились в лунном свете. Они долго молчали и не шевелились. Луна пыталась осветить каморку, но за границей треугольника все поглощала тьма. Недвижно сидящие в углу люди казались двумя большими тенями. Можно было подумать, что они спят или умерли.

— А у тебя дети есть, Петух? — спросил через какое—то время Лоло.

— Нет. Хотя, может, у той бабенки, с которой мы позабавились там, наверху, что—нибудь в пузе и шевелится.

— Ничего у нее не шевелится. Ее же прикончили, ты что, забыл?

— Верно, черт побери! А может, у нее—то и родился бы пацан от меня. Хотя нет, неизвестно, от кого она зачала, ведь нас трое было. А хороша была бабенка, ничего не скажешь. Только ты ее не попробовал, а?

— У меня трое.

— Было трое, — возразил Петух внезапно охрипшим голосом.

— Нет, есть, и все — мои.

— Откуда ты знаешь, что твои? А может, соседские?

— Я знаю, что мои, знаю. Моя старуха души во мне не чаяла. Жили мы с ней душа в душу. Она…

— Все бабы — свиньи. Их дело — ублажать мужиков и плодить поросят. А хорошо бы сейчас сюда хоть одну. Если бы мне удалось добраться до Штатов…

— И что тогда? — спросил, устраиваясь поудобнее, Лоло. — Что бы ты там делал?

— То же, что и здесь, пока не пришли коммунисты. Единственное, что я умею делать.

— Кражи? — понизил голос Лоло. Он машинально посмотрел на свои карманы и немного отодвинулся.

— Нет, это слишком хлопотно, да и влипнуть запросто можно. Я другим промышлял. Подцепишь, бывало, какую—нибудь смазливую блонду, из тех, что в кино показывают, устроишь ее в публичный дом, и живи себе не тужи.

— А мне, честно говоря, ничего не надо, только бы вернуться к своим. Хорошо было. Никто меня не трогал. Детвора моя около крутится, жена… И вдруг эта революция, черт бы ее побрал! Раньше ведь все поигрывали в подпольную лотерею и каждый приходил одолжиться.