Александр Житинский - Снежная почта Страница 23

6. Второй монолог Гамлета

Любить людей, угрюмо ненавидя,Иль ненавидеть, искренне любя?Не лучше ль, никого из них не видя,Старательно описывать себя?Себя – чревоугодника, повесу,Предателя, фальшивого льстеца,Актера, наспех вставленного в пьесу,Болтливого пророка, подлеца.Себя, в котором тысяча пороковИ столько же блистательных идей,Усвоившего несколько уроковСреди людей, на людях, для людей.Себя – героя, циника, невежду —Перетрясти, как старый чемодан,Испытывая тайную надежду,Что зрители воспримут как обман,Как зрелище, как позу, как рисовкуМою с натуры списанную роль.Обрадуются, разгадав уловку:«Король погиб? Да здравствует король!»Орите – на галерке и в партере —Приветствуя, завидуя, кляня!Мой судия – внутри, и к высшей мере,Страдая, он приговорит меня.

7. Лейтенант на приставном кресле

Помощи ждет? Совета?В зале так мало света!Не различаю глаз.Что же сказать вам, зритель?Ваш офицерский китель —Он разделяет нас.

Вы человек, которыйСлужит стране опорой.Я же служу шутом.Нет, от моей улыбкиСтены не станут зыбки,Не покачнется дом.

Быть не должно двух мнений:В Гамлете тьма сомнений,Но, как ни странно, выИщете в черном залеСовести и печали,Пищи для головы.

Знайте, пока мы рядом:Вы с напряженным взглядом,С горькой усмешкой – я,Надобны в равной мереМне – ваша твердость в вере,Вам – боль и скорбь моя.

8. Суфлер

Старичок с лицом поганкиВ будке сплюснутой сидит,Как танкист в картонном танке,Мертвым шепотом свистит.

Он доверенный Шекспира.Вот трагедия творца:Точно гроб, его квартира,У Шекспира нет лица!

Гамлет, видимый на сцене,Уличен в большой измене.Он понес какой-то бред,Чем нарушил весь сюжет.

Этот Гамлет стал опасен!Старичок стирает пот,Стонет, делается красенИ, вздыхая, воду пьет.

Побелев потом, как тесто,Или попросту, как мел,Старичок теряет место,На котором век сидел.

9. Билетерша

Билетерша, седая букашкаС буклями на головеИ буквами в программке,Ждет антракта, вздыхает, бедняжка, —Как ей все надоело!

Этот Гамлет еще в годы НЭПа —Артист был другой,Фамилию она забыла —Точно так же кривлялся нелепо.А что изменилось?

10. Галерка

Галерка сегодня тихаИ, скажем, не так откровенна.Молчит, доходя постепенноДо тайного смысла стиха.

Не то, что тому десять летНазад, когда искоркой БожьейВзлетал на подмостки пригожийИ ладный красавец-поэт.

Тогда заклинанья его,Признаюсь, и мне приносилиУверенность в завтрашней силе,А ныне в них нет ничего.

Теперь все скромнее на вид,Сложней, я сказал бы, и строже.И чувства, и мысли дороже,Но что же галерка молчит?

11. Места для критики

Прошу прощенья! Сволочи и стервы —Их мало, но они, конечно, есть —Пришли пощекотать немного нервыИ услыхать слова про долг и честь.

Как правило, им лучше всех известно,Где Гамлет слаб, а где явил талант.Мне кажется, считать им даже лестноСебя умнее, чем комедиант.

Несчастный Гамлет! Правила наруша,Как бы ребенок, ждущий похвалы,Зачем он выворачивает душуПред теми, что ничтожны и малы?

Неужто он еще не понимает,Что самый наилучший приговор —Их зависть и растерянность немая,Их озлобленье и его позор?

12. Третий монолог Гамлета

Он думает, он счастлив – этот тип,Лениво наблюдающий за мноюВ бинокль. Он полагает, что искусствоСродни послеобеденному снуВ обширном каталоге удовольствий,Где издавна стоят на первых строчкахЖратва, вино и женщины… Теперь,В антракте между первыми и третьей,Он задницей утоп в пружинном креслеИ слушает желудок свой. А я,Нелепый аккомпанемент желудка,Кричу со сцены: «Быть или не быть?!»Конечно, быть! Достигнув положенья,Купить машину, съездить на Кавказ,Потом туристом прокатиться в Лондон,Чтоб там уже, в Шекспировском театре,С вниманием «to be or not to be»Прослушать… Ах, несчастный этот Гамлет!Чего он хочет, бедный англичанинИ датский принц? Неужто, в самом деле,Прогнило что-то в королевстве Датском?

13. В партере

Накрашенное женское лицоКруглится, как пасхальное яйцо,И мысль старательно изображает.А между тем, слепая, словно крот,Рука соседа ей коленку мнетИ женщине нисколько не мешает.

Принц Гамлет прочитал свой монолог.Рука уже почти что между ногПриподымает юбку осторожно…Искусство, всем знакомое давно,Когда в партере бархатном темноИ даже невозможное возможно.

Чулок шершав, а пальцы холодны.Видны лишь лица. Как они бледны!Глаза влажны, и стеснено дыханье.Скорее, Гамлет! Быть или не быть?Но можно ли Офелию любить,Не испытав греховного желанья?

Поэтому пускай пристойный ликПокроет тайной этот жалкий миг.Поэтому смелей, рука соседа!О дайте свету! Дайте хоть звонок!Куда бежать от этих рук и ног?На коже лишь следы. В душе – ни следа.

14. Офелия

Девочка, веточка счастья,Замерла в третьем ряду.В ком еще столько участья,Столько вниманья найду?

Вот она, вроде бы с нами,Можно потрогать рукой.Тешится сладкими снами,Как леденцом за щекой.

Вздрагивая то и дело,Мятый платок теребя,Вытянулась, улетелаИ позабыла себя.

Это она у кулисы,Зная всю жизнь наперед,Голосом взрослой актрисыТихую песню поет.

Как сохранить ее веруИ оградить ото лжи?Вся она – вызов партеруИ утвержденье души.

Смолкни, ненужная лира!Что ей вся наша игра —Девочке с совестью мира,Ветке с ростками добра?

15. Песенка шута

Вперемежку так проскачем:Гамлет, свита с королем…Может, что-нибудь да значим?Может, зрячими помрем?

Так проскачем вперемежку:Гамлет, Йорик, шут, дурак…Или спрятать нам усмешку?Или, вправду, надо так?

Так! Со шпагой на отлете,Жаля и жалея вас…Может, что-нибудь поймете,Хоть потом, хоть не сейчас.

Красная тетрадь

(1972)

Книга стихов «Красная тетрадь» была написана

на военных сборах в ракетном дивизионе

под Ленинградом в июне-июле 1972 г.

Название обязано своим происхождением

общей тетради в красной обложке,

куда записывались стихи.

Стансы офицера запаса

В расположении воинской частиЯ, лейтенант, но лишь только отчасти,Лежа на травке в цветущем лесу,Думал о том, как я душу спасу.

Летние сборы – такая морока!Призванный для прохождения срокаИ изученья секретных систем,Я, признаюсь, занимался не тем.

Вас, мой читатель, спасали ракеты.Я же в лесу, изводя сигареты,В небо глядел, по которому плылАнгел в сиянье серебряных крыл.

Как и положено, ангел на делеВыглядел так же, как прочие цели,Маленькой точкой, сверлящей экран,Той, за которой следил капитан.

Он был готов, коль сыграют тревогу,Выстрелить даже по Господу Богу,Если всевышний (о Боже, прости!)По индикатору будет ползти.

Он не шутя, с установленным рвеньемЗанят был вашим, читатель, спасеньем.Он защищал вас в то время, как яДумал о смысле его бытия.

Каждый из нас исполнял свое дело,Обороняя кто душу, кто тело,И в небесах наблюдая полетВидел кто ангела, кто самолет.

«Загораю на солнышке, веки прикрыв…»

Загораю на солнышке, веки прикрыв.Надо мною висит одуванчика взрыв.

Муравей свою бедную ношу несет,Бесконечное время куда-то ползет.

Поневоле подумаешь: сотни вековБыл порядок толков, а порядок таков:

Бессловесные твари рождались, росли,Свою скромную ношу по жизни несли,

Не ища дополнительных неких причин,Умирали под видом безвестных личин

И рождались, чтоб снова опять и опятьПросто есть, размножаться, работать и спать.

А теперь я осмысленно в травке лежу,За свою драгоценную душу дрожу,

Чтоб она, не дай Бог, не пропала зазря,Точно жизнь одуванчика и муравья.

«Полк, в котором я служил…»

Полк, в котором я служил,Был лихой гвардейской частью.В нем полковник был, но, к счастью,Нам до Бога далеко.

В молодецких сапогахМы ходили по болотам.Часовой кричал нам: «Кто там?!»Отвечали мы: «Свои!..»

В смысле атомной войныБыло тоже очень мирно.Но зато команду «Смирно!»Мы умеем исполнять.

Там свои и здесь свои,Смирные, какой мы части?Господи, в Твоей мы власти!Все мы смертники Твои.

«Когда подлетает к границе…»