Николай Туроверов - «Возвращается ветер на круги свои…». Стихотворения и поэмы Страница 24

«Можно жить еще на свете…»

Можно жить еще на свете,Если видишь небеса,Если слышишь на рассветеПтиц веселых голоса,Если все дороги правы,И зовет тебя земляПод тенистые дубравы,На просторные поля.Можешь ждать в тревоге тайной,Что к тебе вернется вновьГость желанный, гость случайный ―Беззаботная любовь;Если снова за стаканомТы в кругу своих друзейВеришь весело и пьяноПрошлой юности своей.Можно смерти не боятьсяПод губительным огнем,Если можешь управлятьсяС необъезженным конем,Если Бог с тобою вместеБыл и будет впереди,Если цел нательный крестикНа простреленной груди.

Стихи к дочери

Над ковыльной степью веетЖаркий ветер суховей,И донская степь синеетС каждым часом горячей.И опять в полдневной сини,Как в минувшие века,В горьком запахе полыниВековечная тоска.Знаешь ты, о чем тоскуетЭта горькая полынь?Почему тебя волнуетЭта выжженная синь?И тебе, рожденной где-тоВ европейском далеке,Так знакомо это летоВ суховейном ветерке?Почему счастливым звономВся душа твоя полна,Как полна широким ДономЭта легкая волна?Почему у перевозаИ песчаных береговТы почувствуешь сквозь слезыДочериную любовьИ поймешь, моя родная,Возвращаяся домой,Что нет в мире лучше краяЧем казачий край степной.

«Кружок казаков-литераторов»,

г.Париж (Франция),

сборник № 11-12, май-июнь 1946 г.

Атаман Дутов

Властью, данной мне от Бога,Утвержденный казаками,Страшной властью атамана ―Повелителя дорог,У последнего порога,Над казачьими костями,Всех зову идти за нами:С Богом мы и с нами Бог.

Содружество. 1966.

Из современной поэзии Русского Зарубежья.

Вашингтон. Издательство Русского книжного дела в США.

Viktor Kamkin, 1966,

Николай Туроверов (Франция)

«Кровь да кровь. Довольно крови…»

Кровь да кровь. Довольно крови.Мы и так уже в крови,И в своем казачьем словеТы другое назови, ―Что-то главное, такое,Отчего в душе светлей;Поднебесье голубоеСтанет вдвое голубей.И на самом дальнем небе,Соберя святых в чертог,О земном насущном хлебеПризадумается Бог,А в земной печальной шири,В муках, в рабской нищете,Все подумают о мире,О любви и о Христе.

«Был мальчонком. И тетка старуха…»

Был мальчонком. И тетка старуха,Казачьей гордясь стариной,Проколола мне левое ухоТмутараканской серьгой,Рассказав о серьге Святослава,Про Саркелы ― хазарскую быль ―Что лежат по-над Доном направо,Где теперь лишь полынь да ковыль.Не такая ль попала татарам,От татар перешла к казакуИ досталась ахтырским гусарам,Да второму Донскому полку.

«Покидал я родную станицу…»

Покидал я родную станицу,На войну уходя, наконец,На шипы подковал кобылицуУ моста наш станичный кузнец.По-иному звенели подковы.И казачки глядели мне вслед,И станица казалася новойАтаманцу семнадцати лет.Казаки, расставаясь, не плачут,Не встречают разлуку в слезах.Что же слезы внезапные значатНа веселых отцовских глазах?Почему материнские рукиТак дрожат, холодея, как лед?Иль меня уже смерть на порукиЗабрала и назад не вернет?Ах, отцовские горькие думы,В полумертвом спокойствии мать!Я в свои переметные сумыПоложил карандаш и тетрадь.Это ты, ― еще детская муза, ―Уезжала со мною в поход,И, не чувствуя лишнего груза,Кобылица рванулась в намет.

«Сотни лет! Какой недолгий срок…»

Сотни лет! Какой недолгий срокДля степи. И снова на курганеУ своей норы свистит сурок,Как свистел еще при Чингиз-хане.Где-то здесь стоял его шатер,Веял ветер бобылевыми хвостами,Поднебесный голубой просторИ костров приземистое пламя.Приводили молодых рабынь,Горячо пропахнувших полынью,Так, что даже до сих пор полыньПахнет одуряющей рабыней.Тот же ветер. Тот же свист суркаО степном тысячелетнем счастье,И закатные проходят облакаТабуном коней священной масти.

«Как молния ночь озарила…»

Как молния ночь озарила,Так все осветила любовь…Еще не просохли чернилаМоих неокрепших стихов,И вот, как без зерен солома,Становятся эти стихи,Грузнее железного лома,Как щебень мертвы и сухи.И вот, я уже им не верю.И, ненавидя, страшусь…Никто не разделит потерю,Ни с чем не сравнимую грусть.

«Читаю историю Рима…»

Читаю историю Рима.Никто ее толком не знает.Полдневное солнце пылает,Как раньше, неукротимо.Над Римом, над миром, над намиПылает полдневное пламя.Триумфы. Арены. От гулаОглох на песке гладиатор,А в ложе сидит император,Какой-нибудь там Калигула,Кому-то пришедший на смену,Устало глядит на арену.И все победила усталость.И вот ничего не осталось.Какое-то римское право,Какая-то смутная слава,Какая-то грусть, но не жалость.

Мне дочь принесла ежевику,Богат ее маленький остров,Куда мы приехали простоДля ежегодных каникул.И, легче случайного дыма,Исчезла история Рима.

«Родимый Край»,

г.Париж (Франция),

№ 70, май-июнь 1967 г.

Дума

(перевод с калмыцкого)

Солнце, как ни было бы жарко,С материнской теплотой не имеет сравненья.Друг, как бы ни был он хорош,С родственником не имеет сравненья.Чужая земля, как бы ни была хороша,С Родиной нет ей сравненья.Родина, как бы ни была далека,Никогда не удаляется от думы.

Из архивного собрания

И.И. Туроверовой

«Ах, Боже мой, как это мило…»

Ах, Боже мой, как это мило,Какое счастье мне дано.В одной руке держу чернила,В другой ― веселое вино,И вновь я полон вдохновенийИ для стихов, и для труда.Спасибо Вам, мой юный гений,Ваш благодарный навсегда.

«Конь горяч, и норовист, и молод…»