Борис Слуцкий - Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения 1961–1972 Страница 24

ВЫБОР

Выбираешь, за кем на край света,чья верней, справедливей стезя,не затем, что не знаешь ответа,а затем, что иначе нельзя.

Выбираешь, не требуя выгод,не желая удобств или льгот,словно ищешь единственный выход,как находишь единственный вход.

Выбираешь, а выбор задолгосделан, так же и найден ответ —смутной, темной потребностью долга,ясной, как ежедневный рассвет.

С той поры, как согрела планетусовестьи осветила мораль,никакого выбора нету.Выбирающий не выбирал.

Он прислушивался и — решался,долей именовал и судьбой.Сам собой этот выбор свершался.Слышишь, как?Только так.Сам собой.

СТАРИК

Он дышал тяжело от шубына ватине              в кулак толщиной.Не слова, а грузные шумызаработали надо мной.

Задыхался, отдувался,ласкам памяти предавался.

То ли юность свою, то ли зрелостьобнимал, целовали подробный отчет давал,как ему писалось и пелось.

Батенька, говорил, голубок.Был не то что широк — глубок.

Позабыл наши первые встречи,говорил те же самые речи,дал мне тот же самый концерт.

Как молоденький офицер,что нет-нет взгляд на орден бросити шинель соответственно носит,он распахивал передо мнойв самом деле большие удачии еще перед первой войнойразрешенные им задачи.

— Это слыхивал я от Стасова!Но как будто из века Тассова,в Ариостовой сторонебыли Стасов и все с ним иже.Нет, Бояновы дали — ближеэтой стасовской близи — мне!

С убежденностью старовера,что за веру пойдет на костер,проповедовал ясность и меру,был умен, учен, остер,был настойчив и убедителен,заблужденья мои отменял,я же вежлив был и бдителен,убежденья свои охранял.Он взирал, воспитанно-грозный,замолкал и после — молчок.

Вот какой был старик!                                     Серьезный,замечательный был старичок.

ЧАЕВЫЕ

Получаю всю жизнь зарплату,заработанное, зажитое.Чаевых же не брал ни разу.

Если заработаю больше,за работу больше заплатят.Ни к чему мне чаевые.

Научился и чай и сахарна свои покупать, на кровныеи без чаевых обходиться.

А когда не умел заработатьни на чай, ни на сахар,я без чаю сидел и без сахару,но не брал чаевые.

БРЕМЯ ЛЮДЕЙ

Задачники без решебниковподготовляют волшебников.

Работа непосильная —для самых лучших и честных,а прочие — марш в посыльные,в помощники, в порученцы!

О, бремя! Не только белых,но также желтых и черных!О, бремя самых смелых!О, бремя самых упорных!

О, бремя любого народаи всего людского рода!

Подставляем плечи,взваливаем мешки.А кто желает полегче —марш в дураки, в остряки!

«Какие споры в эту зиму шли…»

Какие споры в эту зиму шливо всех углах и закутах земли!

Что говорили, выпив на троихи поправляя походя треух,за столиками дорогих пивныхи попросту — за стойками пивнух!

Собрания гудели, как моторлетательногосверхаппарата,и мысли выходили на простордля стычки, сшибки, а не для парада.

На старенькой оси скрипя, сопя,земля обдумывала самое себя.

«Руки опускаются по швам…»

Руки опускаются по швам.После просто руки опускаютсяи начальство во всю прыть пускаетсявыдавать положенное нам.

Не было особенного прокуни со страху, ни с упреку.А со штрафу было меньше толку,чем, к примеру, с осознанья долга,чем, к примеру, с личного примераи с наглядного показа.Смелости и подражают смело,и таким приказам нет отказа.

Ордена, которые нам дали,траты на металлы оправдали.Выговоры, те, что нам влепили,забавляли или озлобили.

Не шуми, начальник, не ори.Толку нет от ругани и ражу.По-хорошему поговори.Я тебя уважу.

«Хорошо ушел. Не оглянулся…»

Хорошо ушел. Не оглянулся.Даже головы не повернул.Нет, не посмотрел, не обернулся,словно молния сверкнул.

Сто часов теорию отходаслушает в училищах пехота.Ну, а как отчаливать простымлюдям, в пиджаках, не в гимнастерках,так, чтоб след действительно простыл,но, чтобы, немея от восторга,помнили!Он — знал. Он — понимал.Шапки не снимал.Не махал рукой, не улыбался.Ни минуточки не колебался.Просто: повернулся и ушел.

ТЕРПЕНЬЕ

Привычка привыкать,терпеть терпенье,терпеть, как за стенойсоседа терпим пенье,терпеть, как терпим чад,столовский запах тошный.

Стерпеть, смолчать,конечно, можно.Когда это войдетв твои глубиныи в кровь твою войдетвплоть до гемоглобинаи закипать душав ответ не станет,привычка не спешанатурой станет.

«День был душный, а тон был пошлый…»

День был душный, а тон был пошлый.Нехороший был разговор.Мне-то что? Я не здешний, а пришлый,повернулся и вышел вон.И какая-то полная смысла,отшлифованная во рту,брань рванулась за мной и повисла,и повисла на вороту.Подобрал ее, обдунул,на ладони ее обсмотрел.Одобрял, отрицал, обдумалэтот свой неточный портрет.Словно в воду чего-то подли́ли,каплю-капельку подлинки.Словно плечи согнули мне.Вспоминаю об этом дне.

«Говорить по имени, по отчеству…»

Говорить по имени, по отчествувам со мной, по-видимому, не хочется.Хорошо. Зовите «гражданин».Это разве мало? Это много.Гражданин!В понимании Рылеева,а не управдома.Я ль буду в роковое времяпозорить гражданина сан и чин?Хорошо. Зовите «гражданин».

ПРОРОКИ И ПРОГНОЗИСТЫ

Пророк — про Рок, меж тем как прогнозист —про испещренный формулами лист,но с вервием на шее те и этиживут (пока живут) на белом свете.

Пророк — на славе. Прогнозист — на ставке.Пророки — лава. Прогнозисты — танки.Но оба задевают за живоеи отвечают только головою.

Пророки — в устарелых власяницах.У прогнозистов — рукава лоснятся,но сны им одинаковые снятся,конец, финал — один и тот же мнится.

В отчете для инстанций директивныхвдруг ямбы просыпаются хромые,и прогнозист времен радиоактивныхподписывается так: Иеремия.

«Снова заскрипела ось земная…»

Снова заскрипела ось земная.Заскрипела, после — затряслась.Почему — пока еще не знаю.Я еще наузнаваюсь всласть.

Раз земля трясется под ногами,значит, есть причины у земли.Семь причин как будто у наганав барабан причинности вошли.

Снова чашки звякают о блюдца,снова зуб на зуб не попадет.А причины что? Они найдутся.Та или другая — подойдет.

«Эта женщина молода. Просто она постарела…»