Владимир Алексеев - Океан. Выпуск второй Страница 24

— Нет, Женька дрался, а я нет.

После такого ответа Серега почувствовал презрение к мотористу, который действовал не по-морскому. Женька один против пятерых, а он был рядом и не пришел к нему на помощь!

— Трепло ты, Василий Иванович, — сказал Серега, — меня бичом называешь, а сам который день в своей будочке у мотора греешься. Мы уродуемся у стола, краба бьем до посинения, а ты там греешься, не выйдешь помочь на ветер, на холод. Тебя водичкой окропило бы, как нас, мозолей набил бы парочку…

— Молчи, — беззлобно сказал моторист. — Мне сорок, а тебе вдвое меньше. Я себе мозолей заработал за двадцать три года на крабовом промысле. Не мо́жется мне, зря, видать, пошел на эту путину.

— Точно зря. Чуть не вся команда против тебя настроена. Если в глаза тебе об этом не говорят, то потому, что Женьку боятся. Он за тебя горой!

— Есть, такое, потому что справедливый, старшо́го во мне видит и уважает.

— Это ты для него старшо́й?

— Я, — с гордостью ответил Василий Иванович и закашлялся. — Я для Женьки старшо́й, — снова с гордостью повторил моторист. — Мы с ним оба из-под Адлера. Ну, сюда, на Восток, я подался на пять лет раньше его и стал краболовом, а потом Женька приехал, совсем кутенок. Я ему говорю: «Пойдешь со мной в море?» Отвечает: «Пойду!» Пошли мы оба к старшине моему, а был у нас старшина упрямый черт! «Нехай, — говорит старшина Семеныч, — твой земляк на разных работах пообтирается, тоди в море побачу, можа, и возьму». Это сейчас, скажу тебе, берут в ловцы, кто захочет, еще и уговаривают, а раньше — дудки! Докажи, что ты крепкий человек, моряк, значит…

Вернувшись в каюту, они увидели, что Карпович уже ушел, а Вася и Костя натягивают на себя оранжевую робу.

— А умываться? — спросил Серега.

— Кому что, — ответил конопатый Вася. — Кто умывался, кто завтракал. Мы и вам завтрак взяли.

— Спасибо! — обрадованно сказал Серега, увидев на столике две булки с маслом и кусочки сыра. — Это мы с мотористом на ходу, а вы считайте, что мы умылись и за вас, нерях неумытых.

Про себя же он подумал: «Главное для них — сытыми быть, а не глаза промыть, не зубы почистить». И Серега остался доволен собою. Новый день в море начинался ничего, хотя, конечно, опять проспали и, кажется, Карпович рассердился не на шутку. Но все равно Сереге удалось остаться цивилизованным человеком даже в таких условиях. Он гордился своей опрятностью. Ради нее он готов и завтраком пожертвовать.

Поднимаясь на палубу, Серега и его товарищи услышали рокот лебедок, визг тросов и глухие всплески воды, в которую падали один за другим боты.

— Знаете, что я вам скажу, хлопцы? — говорил на ходу Серега Косте и Васе и торопливо жевал булку с маслом, грыз крепкими белыми зубами высохший сыр. — Вы знаете, что я скажу?

— Что? — лениво пробасил Вася.

— У меня есть проклятая привычка с детства: умываться, чистить зубы в любых условиях и в любое утро. Бывало, в школу опаздываю, на лекции в мореходку, тогда без сожаления жертвую завтраком, но умываюсь и чищу зубы. А вот вы — я вам удивляюсь!

— На голодное брюхо работать худо, — убежденно сказал Костя, белорус из деревни Рог, Минской области, а потом, минутой позже, уже прыгая в бот, он крикнул бортовику; — Витек, не забудь, как подойдем к базе с первым уловом, брось две-три буханочки ржаного, а ко второму — крабца охапочку свари по нашему рецепту.

…Завлов Валерий Иванович был не так уж молод, как это казалось. Ему было около тридцати, но подводила юношеская внешность: чуть припухлые, капризно изогнутые губы, серые, по-детски наивные глаза и худощавая фигура. Он это знал и всячески боролся с этим, старался любым способом старить себя. Он отпускал бороду, как многие на море, по возможности басил, это у него получалось чаще всего по утрам. А вообще его голосу были присущи мальчишеская звонкость и некоторое легкомыслие, что особенно угнетало Валерия Ивановича. Будучи мастером, он работал под руководством сына основателя крабофлота в СССР Никишина. И с Никишиным-сыном было легко. Никишин-сын, кроме популярности, обладал характером и знал свое дело в совершенстве. Этому он научил Валерия Ивановича, научил тонкостям краболовного промысла, но передать ему свой характер и свою популярность, конечно, не мог. Валерий Иванович подражал шефу. Ему долго не приходило в голову, что оставаться самим собою — величайшее искусство, которое иной человек постигает всю жизнь и все же умирает эпигоном, последователем-подражателем кого-либо.

Когда Валерия Ивановича назначили завловом, он ни минуты не сомневался, что справится со своими обязанностями. Ефимов — капитан опытный, с ним можно работать, а то, что ему не везло в прошлом году, еще не значит, что и в этом так же получится. Но вот флотилия пришла в Охотское море, попалась ей и хорошая зона, а неудачи продолжали преследовать ее. Во-первых, непогода, частые шторма. Во-вторых, коллектив ловцов был ослаблен тем, что из него на другие флотилии, к более удачливым капитанам, ушли многие опытные краболовы! Вместо них набрали новых ловцов, или матросов первого класса, как они проходят в штатном расписании краболовной флотилии. Набрали из «толпы», а «толпа» — существо многоликое, как правило неорганизованное и, пожалуй, ничего общего с обычным коллективом не имеет. Одним словом, «толпа», некое сборище незнакомых друг с другом разнообразнейших людей. Тут и приехавшие на Дальний Восток по оргнабору, и романтики, утоляющие свою жажду свидания с морем, и кадровые рыбаки, и моряки, не попавшие по каким-либо причинам в «загранку», и т. д., и т. д.

Расстановкой людей по рабочим местам, укомплектованием команд ботов Валерий Иванович занимался во время перехода от Владивостока в районы промысла. И тут он чуть не схватился за голову. «Толпа», да и только! Во-первых, без всякого резерва, людей было в обрез; во-вторых, на борту оказалось очень много таких, кто никогда не видел моря. Валерий Иванович даже поругался с некоторыми предусмотрительными старшинами, отбирая у них настоящих ловцов и давая взамен их «сухопутных», семнадцати- и восемнадцатилетних юношей-романтиков. Он это сделал с той целью, чтобы на каждом боте было примерно половина новичков и половина бывших в море. Не повезло лишь экипажу «семерки», старшина которой Карпович отсутствовал и прибыл на флотилию перед самым началом промысла. На «семерке» образовался самый слабый коллектив.

Карпович долго размышлял, не отказаться ли ему, не пойти ли к кому-нибудь простым ловцом или, на худой конец, работать на борту базы в качестве вирамайнальщика или даже мойщиком палубы, распутчиком сетей. Дело решило самолюбие, по которому тонко ударил начальник отдела кадров, чувствовавший свою вину перед Валерием Ивановичем за «худую толпу».

— Евгений, вы пятнадцатый раз выходите на путину. Опыта у вас — навалом. Передавайте его! Или не сможете?

Карпович весь передернулся:

— Смогу, Самсоныч. Только…

— У вас подобралась не такая уж плохая команда, как вам кажется. Я каждого знаю наизусть. Смотрите: Сергей Васильев — без пяти минут штурман, учится в мореходке. Энергичный, молодой. Константин Ильюшиц — в прошлом тракторист, колхозник, отец четверых детей. Он пошел на путину, чтобы заработать. И он это сделает, уверяю вас! Кроме того, вы знаете, как дисциплинированны и трудолюбивы белорусы. Моториста, ладно, берите у Смилги, своего разлюбезного вам Василия Ивановича. А Смилга младшего брата мотористом возьмет, он давно рекомендует в мотористы его, только парню восемнадцать. Ну и пусть с ним сам возится. Дальше рекомендую Василия Батаева. Кадровый строитель, в юности два рейса делал в загранку, так что морской человек и крабов бить научится в два счета. Физически здоров как бык, но печален. Вы с ним полегче, у него неприятности в семье. Вот и пошел на путину, чтобы проверить чувства жены и свои тоже. Олег Смирнов. Это, прямо скажу, кадр так себе, маменькин сынок, за «туманом» поехал.

— Ладно, — сказал Карпович, — посмотрим.

И тут он, как всегда в минуты волнения, ощутил комок в горле. Ярость на самого себя в нем возникла, стыд за свою неуверенность. «Справлюсь, — подумал он. — С чем я только в жизни не справлялся! И ничего, всегда выходило, как я хотел».

Потом он вспомнил свою молодость, свою первую путину и первого старшину Семеныча. Он вспомнил его толстую фигуру с огромным, как шар, животом. Семеныч был подвижен, несмотря на свою толщину, крут нравом и бесконечно трудолюбив. Он отдыхал только тогда, когда ел. А когда он не ел, он работал за двоих, каждому старался помочь.

У старшины был удивительный аппетит. Семеныч всегда брал с собой буханку и добрый шматок сала и обычно ел, забравшись на рубку моториста, около компаса. Ел, а сам глазами зыркал, смотрел, как хлопцы около стола шевелятся, бьют краба, выбирают его из сетей и бросают в трюм или на нос бота. Если кто-либо начинал сбавлять темп, он не ругался, а брал с кормы лежащую вдоль борта вешку — бамбуковый шест в руку толщиной и длиной метров в семь — и молча постукивал по плечу ленивца. На старшину за это никогда не обижались, потому что знали: он справедливейший человек и ненавидит бичей, бездельников, которые легкий хлеб любят…