Двор чудес - Ирина Владимировна Одоевцева Страница 25

До чего вагонно-жарко!

Не забыть – в Вероне пересадка.

На одной руке перчатка,

А другая где?

                     Потеряна?

Все вперед бессмысленно расчислено,

По квадратикам размерено,

Прямо под откос —

                    К беде.

Не уснуть бы, не проспать,

Ведь в Вероне…

                    Треск колес,

                    И вот опять

Крест мелькает на лесной опушке.

Надоедливый вопрос:

– Есть ли у кукушки ушки,

Больно ль ей на каменной подушке

В перегаре папирос?

                    А вороне?

Надо помнить, что в Вероне

Пересадка.

                    Затекли колени.

Лязг и звон.

Прыжок олений

Под ритмический уклон

В железнодорожный сон.

Если бы суметь спасти

И другого, и себя,

Если бы суметь уйти,

Не ревнуя, не любя,

Без предчувствий, без воспоминаний,

Как идут на первое свиданье

В празднично расцветший сад.

В лунном свете блекнет повилика,

В лунатичности серебряного блика

Воскресает призрачно и дико

Прошлое на новый лад.

– Не оглядывайся, Эвридика,

На тобой пройденный ад!

Не оглядывайся! Не огляд…

Провались поглубже, Эвридика,

В белый беспредметный сон,

В звон, скользящий под уклон.

…Ты проснешься впотьмах,

Ты проснешься в слезах,

Ты проснешься в тоске

С красной розой в руке,

На железнодорожном диване —

Ни надежд, ни воспоминаний,

Ни прощально-приветных огней.

…Лай собак, бегущих за оленем,

Все заливчатее, все нежней,

Все волшебней в воздухе весеннем,

Все прозрачнее, все розовей,

Словно трелями исходит соловей

Или фавн играет на свирели,

Нет, на флейте.

И летят часы, летят недели

Молньеносно, как с горы летели

                    Сани

В русский лунно-голубой сугроб…

…Это там. А это тут

На заумно-умном плане,

На воздушном океане.

– Херувимы, лейте, лейте,

Исполняйте светлый труд,

Лейте ужас с облаков

В розами завитый гроб!

Лейте, проливайте мимо,

Лейте, лейте, херувимы,

Как на розы Хирошимы,

Райский ужас между слов!..

1954

«Ты говорил: – На вечную разлуку…»

Ты говорил: – На вечную разлуку. —

Мою бесчувственную руку

В последний, предпоследний раз…

Слеза из потемневших глаз,

Как синтетический алмаз…

                   Твоя слеза,

                   Моя слеза,

Какие у тебя глаза?

Такие же, как были?

Ты все такой же милый?

                   Не знаю,

Если ты теперь

Тихонько постучишься в дверь, —

                   Узнаю? Не узнаю?

В преображении потерь

Ты стал горбатый, лысый,

Ты стал хвостатой крысой,

Ты стал крапивой иль грибом?

А прядка над высоким лбом?

А складка на высоком лбу?

Но ты давным-давно в гробу —

На солнечном погосте —

И ты не ходишь в гости.

1958

«О жизни, что прошла давно…»

О жизни, что прошла давно,

Бесследно канула на дно,

Не надо громко говорить

И продолжать соломкой пить

Случайность, что зовут судьбой,

Той, что связала нас с тобой.

            Моя судьба,

                       Твоя судьба

В пустыне неба голубой.

            О Господи, я так тиха,

            Я так слаба,

            Что до греха

                       Недалеко.

Я так изменчиво-нежна —

Нежней, чем нежная весна,

Изменчивее, чем волна.

О Господи, я так честна,

            Что, веря в грех,

            Грешу легко.

Я, может быть, грешнее всех.

Но осуждающую фразу

По ветру рассыпает смех:

– Неправда. Нет!

За столько лет

Не согрешила я ни разу.

            Все это бред.

Был лучезарным мой позор

            И осиянным.

Победно-пламенный костер,

Шелками вышитый узор

            Над океаном.

В конце концов на этот вздор

            Поставим точку.

А нашу дочку,

Дочку нашу,

Цветок-Наташу,

Подарим мы

Снегам зимы.

1953

«Отравлен воздух, горек хлеб…»

Владимиру Маркову

Отравлен воздух, горек хлеб —

Мир нереален и нелеп,

Но жизнь все слаще, все нежнее.

…О Дон Кихоте, об Альдонце,

Что притворялась Дульцинеей.

Заходит кухонное солнце

На фитиле жестяной лампы.

В кастрюльке булькает картофель.

Ни занавеса нет, ни рампы,

И Хлебникова светлый профиль

В пурпурном ящике-гробу.

– Приветствую твою судьбу,

«Земного шара Председатель»!

Приветствую в тебе творца,

Я твой читатель – почитатель —

                                                  ница.

Как «дева ветреной воды»,

Забыв озера и пруды,

В себя дыхание забрав,

До локтя закатав рукав,

Я ложкой по столу стучу,

Понять-постичь тебя хочу,

Твои пиррихии, спондеи,

От вдохновенья холодея,

Заумный твой язык учу.

Не до Альдонцы-Дульцинеи!

1957

«Ты видишь, как я весело живу…»

Ты видишь, как я весело живу

У горлинкой воркующего моря,

Как весело.

                  О будущем не споря,

Чужие сны я вижу наяву,

Посыпанные едкой солью горя.

В сомнамбулической подветренной тоске —

Тоска? (А может быть, вернее, скука?) —

Танцует босоножкой на песке

Пеннорожденная разлучница-разлука,

И кораблекрушения волна

Выносит заумь гибели со дна.

Беда-водоворот. Беда-победа.

За мраморным плечом обломано крыло

                  Чужого бреда.

Да, как назло,

                  Тебе не повезло.

И все-таки не надо плакать, Леда!

О чем печалиться? О чем, о чем

Под леопардовой расцветкой пледа?

Взгляни – звездой обманной у воды

Блестит кусок слюды —

Звезда песочная,