Михаил Лермонтов - Полное собрание стихотворений Страница 26

К другу В. Ш

«До лучших дней!» перед прощаньем,Пожав мне руку, ты сказал;И долго эти дни я ждал,Но был обманут ожиданьем!..

Мой милый! не придут они,В грядущем счастия так мало!..Я помню радостные дни,Но всё, что помню, то пропало.

Былое бесполезно нам.Таков маяк, порой ночноюНад бурной бездною морскоюМанящий к верным берегам,

Когда на лодке, одинокий,Несется трепетный пловецИ видит – берег недалекийИ ближе видит свой конец.

Нет! обольстить мечтой напраснойБольное сердце мудрено;Едва нисходит сон прекрасный,Уж просыпается оно!

Блистая пробегают облака…

Блистая пробегают облакаПо голубому небу. Холм крутойОсенним солнцем озарен. РекаБежит внизу по камням с быстротой.И на холме пришелец молодой,Завернут в плащ, недвижимо сидитПод старою березой. Он молчит,Но грудь его подъемлется порой;Но бледный лик меняет часто цвет;Чего он ищет здесь? – спокойствия? – о нет!

Он смотрит в даль: тут лес пестреет, тамПоля и степи, там встречает взглядОпять дубраву, или по кустамРассеянные сосны. Мир как садЦветет – надев могильный свой наряд:Поблекнувшие листья: жалок мир!В нем каждый средь толпы забыт и сир;И люди все к ничтожеству спешат, —Но, хоть природа презирает их,Любимцы есть у ней, как у царей других.

И тот, на ком лежит ее печать,Пускай не ропщет на судьбу свою,Чтобы никто, никто не смел сказать,Что у груди своей она змеюСогрела. – «О! когда б одно люблюИз уст прекрасной мог подслушать я,Тогда бы люди, даже жизнь мояВ однообразном северном краю,Всё б в новый блеск оделось!» так мечталБеспечный… но просить он неба не желал!

Атаман

1

Горе тебе, город Казань,Едет толпа удальцовСбирать невольную даньС твоих беззаботных купцов.Вдоль по Волге широкойНа лодке плывут;И веслами дружными плещут,И песни поют.

2

Горе тебе, русская земля,Атаман между ними сидит;Хоть его лихая семья,Как волны, шумна, – он молчит;И краса молодая,Как саван, бледнаПеред ним стоит на коленах.И молвит она:

3

«Горе мне, бедной девице!Чем виновна я пред тобой.Ты поверил злой клеветнице;Любим мною не был другой.Мне жребий неволиСудьбинушкой дан;Не губи, не губи мою душу,Лихой атаман».

4

– Горе девице лукавой, —Атаман ей нахмурясь в ответ;– У меня оправдается правый,Но пощады виновному нет;От глаз моих трудноПроступок укрытьВсё знаю!.. и вновь не могу я,Девица, любить!..

5

Но лекарство чудесное естьУ меня для сердечных ран…Прости же! – лекарство то: месть!На что же я здесь атаман?И заплачу ль, как плачетЛюбовник другой?..И смягчишь ли меня ты, девица,Своею слезой?

6

Горе тебе, гроза-атаман,Ты свой произнес приговор.Средь пожаров ограбленных странТы забудешь ли пламенный взор!..Остался ль ты хладенИ тверд, как в бою,Когда бросили в пенные волныКрасотку твою?

7

Горе тебе, удалой!Как совесть совсем удалить?Отныне он чистой водойБоится руки умыть.Умывать он их любитС дружиной своейСлезами вдовиц беззащитныхИ кровью детей!

Исповедь

Я верю, обещаю верить,Хоть сам того не испытал,Что мог монах не лицемеритьИ жить, как клятвой обещал;Что поцелуи и улыбкиЛюдей коварны не всегда,Что ближних малые ошибкиОни прощают иногда,Что время лечит от страданья,Что мир для счастья сотворен,Что добродетель не названьеИ жизнь поболее, чем сон!..

Но вере теплой опыт хладныйПротивуречит каждый миг,И ум, как прежде безотрадный,Желанной цели не достиг;И сердце, полно сожалений,Хранит в себе глубокий следУмерших – но святых видений,И тени чувств, каких уж нет;Его ничто не испугает,И то, что было б яд другим,Его живит, его питаетОгнем язвительным своим.

Надежда

Есть птичка рая у меня,На кипарисе молодомОна сидит во время дня,Но петь никак не станет днем;Лазурь небес – ее спина,Головка пурпур, на крылахПыль золотистая видна, —Как отблеск утра в облаках.И только что земля уснет,Одета мглой в ночной тиши,Она на ветке уж поетТак сладко, сладко для души,Что поневоле тягость мукЗабудешь, внемля песни той,И сердцу каждый тихий звукКак гость приятен дорогой;И часто в бурю я слыхалТот звук, который так люблю;И я всегда надеждой звалПевицу мирную мою!

Видение

Я видел юношу: он был верхомНа серой, борзой лошади – и мчалсяВдоль берега крутого Клязьмы. ВечерПогас уж на багряном небосклоне,И месяц в облаках блистал и в волнах;Но юный всадник не боялся, видно,Ни ночи, ни росы холодной; жаркоПылали смуглые его ланиты,И черный взор искал чего-то всёВ туманном отдаленьи – темно, смутноЯвлялося минувшее ему —Призрак остерегающий, которыйПугает сердце страшным предсказаньем.Но верил он – одной своей любви.Он мчится. Звучный топот по полямРазносит ветер; вот идет прохожий;Он путника остановил, и этотЕму дорогу молча указалИ скрылся, удаляяся в дубраве.И всадник примечает огонек,Трепещущий на берегу противном,И различил окно и дом, но мостИзломан… и несется быстро Клязьма.Как воротиться, не прижав к устамПленительную руку, не слыхавВолшебный голос тот, хотя б укорПроизнесли ее уста? о! нет! —Он вздрогнул, натянул бразды, толкнулКоня – и шумные плеснули водыИ с пеною раздвинулись они;Плывет могучий конь – и ближе – ближе…И вот уж он на берегу другомИ на гору летит. – И на крыльцоСоскакивает юноша – и входитВ старинные покои… нет ее!Он проникает в длинный коридор,Трепещет… нет нигде… ее сестраИдет к нему навстречу. – О! когда бЯ мог изобразить его страданье!Как мрамор бледный и безгласный, онСтоял… Века ужасных мук равныТакой минуте. – Долго он стоял,Вдруг стон тяжелый вырвался из груди,Как будто сердца лучшая струнаОборвалась… Он вышел мрачно, твердо,Прыгнул в седло и поскакал стремглав,Как будто бы гналося вслед за нимРаскаянье… И долго он скакал,До самого рассвета, без дороги,Без всяких опасений – наконецОн был терпеть не в силах… и заплакал:Есть вредная роса, которой каплиНа листьях оставляют пятна – такОтчаянья свинцовая слеза,Из сердца вырвавшись насильно, можетСкатиться, – но очей не освежит!К чему мне приписать виденье это?Ужели сон так близок может бытьК существенности хладной? нет!Не может сон оставить след в душе,И как ни силится воображенье,Его орудья пытки ничегоПротив того, что есть, и что имеетВлияние на сердце и судьбу.*Мой сон переменился невзначай:Я видел комнату; в окно светилВесенний, теплый день; и у окнаСидела дева, нежная лицом,С очами полными душой и жизнью;И рядом с ней сидел в молчаньи мнеЗнакомый юноша; и оба, обаСтаралися довольными казаться,Однако же на их устах улыбка,Едва родившись, томно умирала;И юноша спокойней, мнилось, был,Затем что лучше он умел таитьИ побеждать страданье. Взоры девыБлуждали по листам открытой книги,Но буквы все сливалися под ними…И сердце сильно билось – без причины, —И юноша смотрел не на нее,Хотя об ней лишь мыслил он в разлуке,Хотя лишь ею дорожил он большеСвоей непобедимой гордой чести;На голубое небо он смотрел,Следил сребристых облаков отрывки,И, с сжатою душой, не смел вздохнуть,Не смел пошевелиться, чтобы этимНе прекратить молчанья; так боялсяОн услыхать ответ холодный илиНе получить ответа на моленья.Безумный! ты не знал, что был любим,И ты о том проведал лишь тогда,Как потерял ее любовь навеки;И удалось привлечь другому лестьюВсе, все желанья девы легковерной!

Чаша жизни

1

Мы пьем из чаши бытияС закрытыми очами,Златые омочив краяСвоими же слезами;

2

Когда же перед смертью с глазЗавязка упадает,И всё, что обольщало нас,С завязкой исчезает;

3

Тогда мы видим, что пустаБыла златая чаша,Что в ней напиток был – мечта,И что она – не наша!

К Л.—

(Подражание Байрону)

1