Демьян Бедный - Том 3. Стихотворения 1921-1929 Страница 26

Карась имеет очень тупое рыло. Окраска латинно-желтого цвета. Карась любит стоячую воду, особенно так называемые «мертвые рукава» больших рек. Он обладает способностью жить в самых нечистых водах и процветать при самой грязной пище. Зимние холода переносит в оцепенелом состоянии, может даже замерзать во льду и оживать снова. В прудохозяйстве карасем кормят благородных хищных рыб.

А щука возьмет да и скажет: «За то, что ты мне. карась, самую сущую правду сказал, жалую тебя этой заводью; будь ты над нею начальник!»

О щедринском карасеТоже читали все,Как он не обращал внимания никоторогоНа предупреждения ерша колючеперого.Диспутируя с означенным ершом:«Вот я тут весь, нагишом!Не верю, – твердил он на диспуте оном, –Чтоб борьба и свара были нормальным законом,Согласно которому развивается вся тварь земнаяИ водная.Есть законность иная,Более благородная.Верю в бескровное преуспеяние,Верю в общественную гармонию…Будет справедливое воздаяниеВсякому беззаконию!»   Ерш отвечал: «Балда!Щука ж денется куда?»«Какая щука?.. Новые поколения,Когда сила общественного мнения…»«А и распросукин ты сын, карасишка,Безголовый трусишка.Ты ль у щуки потребуешь сдачи? –Сыпал ерш на карася проклятия. –Хочешь разрешать мировые задачи,А не имеешь о щуке понятия!»Карась заладил одно:«Зло будет посрамлено!Если ты в это не имеешь веры,То я сошлюсь на исторические примеры.Какое было рыбам раньше истребление?От рыбьей крови краснела вода.Нынче ж вошли во всеобщее употреблениеНевод, верша и уда.И всё законом установленной формы,Не уклоняясь от нормы…»«Брось молоть чепухуЛихую!Не все ль равно, как попасть в уху?..»«В какую?»«Тьфу, язви тя. На что ж это похоже?Насчет ухи не смыслишь тоже.Не стоит, карась, ни чертаТвоя философия слезная,Чешуя на тебе – и таНесерьезная!»   Но карась считал себя умнее другаИ не почувствовал никакого испуга,Когда узрел пред собой полицейского головля,Который, грозно плавниками шевеля,Объявил ему: «Ну-ка!В заводь прибыла щука.Изволь завтра явиться чуть светДержать ответ!»   Карась решил пустоголово,Что у него есть «магическое слово».«Я, это слово произнеся,Превращу любую щуку в карася».   Представ перед щукой превосходительной,Сытой, а потому снисходительной,Понес карась перед неюТу же ахинею,Которою изводил ерша:«Жизнь, дескать, хорошаИ была бЕще прекраснее,Когда б все рыбы жили согласнее,То есть, когда бСильный не теснил того, кто слаб,А богатый питал к бедному снисхождение.Тогда – таково мое убеждение! –Жизнь обрела б такое совершенство…Общее счастье, как высокая цель…»«Гм, – хамкнула щука, – головель!»«Чего изволите, ваше высокостепенство?»«Как такие речи называются, ась?»«Социализмом, ваше высокостепенство».«Ва… Ва… Вас-сясь! –   Зававакал карась. –Что назвать… социалистическим строем?..Я в своей простоте…»   «Знаем мы… Про-сто-та!»Диспутировал дальше карась под конвоем –С поврежденьем спины и хвоста.При последнем часе,На случай чего такого,Имел он в запасеМагическое слово.И вот, когда у щукиСтало сводить скулы от скукиИ искривило губы от такой ухмылки,Что у карася задрожали поджилки,Собрался он с духомИ, решив, что «настал момент»,Гаркнул щуке над самым ухомПоследний аргумент:«А знаешь ли ты, что такое добродетель?!»Не один головель был тому свидетель, –Вся, какая здесь рыба была,Замерла!Щука – после такого заявления –Разинула пасть от удивления,Потянула машинально водуИ, отнюдь не посягая на чью-либо жизнь и свободуИ не являя тем свою злобу,Втянула карася в свою утробу.   Ерш, предвидевший это заранееИ держа от щуки приличное расстояние,При виде этакого бедствияНе удержался от афоризма:«Вот они – щучьи последствияКарасиного социализма!»

   Нынче карась чудесно обнаружен.Попавши щуке в утробу на ужин,Вываренный в ее соку,С подозрительными пятнами на одном и другом боку,Пахнущий преотвратно,Был он выблеван щукой обратноИ – постигнув вещам надлежащую меру –Сделал в Англии карьеру.В рыбьих вождях, щучий сын, обретается,От щучьих щедрот питается,Смотрит ради сих щедротКапиталистической щуке в рот, –За такое похвальное поведение(За готовность всегда отдаться щуке на съедение)Этот жеваный карасьБыл даже министром вчерасьВ образе Макдональда Рамзая,Того, что, парламентски дерзаяДиспутировать со щукой капиталистической,Прославился политикой империалистической,Единосущной «социализму конструктивному»,Который узнается по запаху противномуИ по несмываемой пробе,Полученной в щучьей утробе.

За вкусное мясо пескаря любят везде. Его употребляют в прудохозяйстве в качестве корма для более ценных благородных рыб. Благодаря его живучести он годен также для более продолжительной неволи. Английские рыботорговцы широко пользуются последним его свойством.

Собственно говоря,Житие щедринского пескаряВсем хорошо известно.Прожил он век свой честно,По прародительскому завету,Не попавши в западню ни в ту, ни в эту.Дожил до возраста предельного,Не сделав, правда, ничего дельного.Всю жизнь дрожал, забившись в нору,Дрожал бы там и по сию пору,Доживая свой век бесполезно и безвредно,Когда б не исчез бесследно:То ли щука его заглотала,То ли рак его клешней перешиб,Этого до сих пор не зналаНи одна из рыб,Хоть их много над этой загадкой тужилось.И вдруг обнаружилось,Что он дожил до наших дней,Что его зовут Уебб Сидней,Что он в Англии достиг положения,Что он участник рыбьего движения,Что вышла из-под его пераИзвестная книга «Ни два, ни полтора,Ни богу свеча, ни черту дудка», –Что он, «премудрый», – шутка! –Щука б его заглотала! –Превзошел глубину Марксова «Капитала»,Книгу «допотопного пророка лондонских предместий»(Как сказал Шоу в рождественском номере «Известий»),Что, вознося ученую хвалуЧемберленовско-щучьему хайлу,Он живуч и процветает в неволе.   Что о нем скажешь боле?

1925

Учительский съезд в 1913 г. Наказ*

В непроезжей, в непролазной,В деревушке НедороднойЖил да был учитель сельский,С темнотой борясь народной.

С темнотой борясь народной,Он с бедой народной сжился:Каждый день вставал голодныйИ голодный спать ложился.

Но душа его горелаВерой бодрой и живою.Весь ушел учитель в дело,С головою, с головою.

Целый день средь ребятишекОн ходил, худой и длинный.Целый день гудела школа,Точно рой живой, пчелиный.

Уж не раз урядник тучный,Шаг замедлив перед школой,Хмыкал: «Вишь ты… шум… научный…А учитель-то… с крамолой!»

Уж не раз косил на школуПоп Аггей глазок тревожный:«Ох, пошел какой учитель…Все-то дерзкий… все безбожный!..»

Приезжал инспектор как-тоИ остался всем доволен,У учителя справлялся:Не устал он? Может, болен?

Был так ласков и любезен,Проявил большую жалость,Заглянул к нему в каморку,В сундучке порылся малость.

Чрез неделю взвыл учитель –Из уезда предписанье:«Обнаружив упущенья,Переводим в наказанье».

Горемыка, распростившисьС ребятишками и школой,С новым жаром прилепилсяК детворе деревни Голой.

Но, увы, в деревне ГолойНе успев пробыть полгода,Был он снова удостоенПеревода, перевода.

Перевод за переводом,Третий раз, четвертый, пятый…Закручинился учитель:«Эх ты, жребий мой проклятый!»

Изнуренный весь и бледный,Заостренный, как иголка,Стал похож учитель бедныйНа затравленного волка.

Злобной, горькою усмешкойСтал кривить он чаще губы:«Загоняют… доконают…Доконают, душегубы!»

Вдруг негаданно-нежданноОн воскрес, душой воспрянул, –Будто солнца луч веселыйНа него сквозь туч проглянул.

Питер! Пышная столица!Там на святках на свободных– Сон чудесный! – состоитсяСъезд наставников народных.

Доброй вестью упоенный,Наш бедняк глядит героем:«Всей семьей объединеннойНаше горе мы раскроем.

Наше горе, наши муки,Беспросветное мытарство…Ко всему приложим руки!Для всего найдем лекарство!»

На желанную поездкуСберегая грош последний,Всем друзьям совал повестку,С ней слетал в уезд соседний.

В возбужденье чрезвычайномСобрались учителишки,На собрании на тайномОбсудили все делишки:

«Стой на правом деле твердо!»«Не сморгни, где надо, глазом!»Мчит герой наш в Питер гордоС поручительным Наказом.

Вот он в Питере. С вокзалаМчит по адресу стрелою.Средь огромнейшего залаСтал с Наказом под полою.

Смотрит: слева, справа, всюдуПиджаки, косоворотки…У доверчивого людаРазговор простой, короткий.

«Вы откуда?» – «Из Ирбита».«Как у вас?» – «Да уж известно!»Глядь – душа уж вся открыта,Будто жили век совместно!

Началося заседанье.И на нового соседаНаш земляк глядит с улыбкой:Экий, дескать, непоседа!

Повернется, обернется,Крякнет, спросит, переспросит, –Ухмыляется, смеется,Что-то в книжечку заносит.

Франтоват, но не с излишком,Рукава не в рост, кургузы,Под гороховым пальтишкомТемносиние рейтузы.

Тараторит: «Из Ирбита?Оч-чень р-рад знакомству с вами!»И засыпал и засыпалКрючковатыми словами:

 «Что? Наказ?.. Так вы с Наказом?..Единение?.. Союзы?..Оч-чень р-рад знакомству с вами!»Распиналися рейтузы:

«Мил-лый! Как? Вы – без приюта?..Но, ей-богу… вот ведь кстати!Тут ко мне… одна минута…Дело все в одной кровати…»

Не лукавил «друг-приятель»,«Приютил» он друга чудно.Где? Я думаю, читатель,Угадать не так уж трудно.

Съезд… Сановный покровитель…Встречи… Речи… Протоколы…Ах, один ли наш учительНе увидел больше школы!

Учительский съезд в 1925 г. Соратнику*