Николай Клюев - Стихотворения Страница 27

1926

Поэту Сергею Есенину

1Оттого в глазах моих просинь,Что я сын Великих озер.Точит сизую киноварь осеньНа родной беломорский простор.

На закате плещут тюлени,Загляделся в озеро чум…Златороги мои олени —Табуны напевов и дум.

Потянуло душу, как гуся,В голубой, полуденный край;Там Микола и Светлый ИсусеУготовят пшеничный рай!

Прихожу. Вижу избы-горы,На водах стальные киты…Я запел про синие боры,Про Сосновый Звон и скиты.

Мне ученые люди сказали:К. чему святые слова?Укоротьте поддевку до талииИ обузьте у ней рукава! —

Я заплакал Братскими Песнями,Порешили: В рифме не смел! —Зажурчал я ручьями полоснымиИ Лесные Были пропел.

В поучение дали мне ИгоряСеверянина пудреный том, —Сердце поняло: заживо выгорятТе, кто смерти задет крылом.

Лихолетья часы железныеВозвестили войны пожар, —И Мирские Думы болезныеЯ принес отчизне, как дар.

Рассказал, как еловые куколиОсеняют солдатскую мать,И бумажные дятлы загукали:Не поэт он, а буквенный тать!

Русь Христа променяла на Платовых.Рай мужицкий — ребяческий бред… —Но с рязанских полей коловратовыхВдруг забрезжил конОпляный свет.

Ждали хама, глупца непотребного,В спинжаке, с кулаками в арбуз, —Даль повыслала отрока вербного,С голоском слаще девичьих бус.

Он поведал про сумерки карие,Про стога, про отжиночный сноп;Зашипели газеты: Татария!И Есенин — поэт-юдофоб! —

О, бездушное книжное мелево,Ворон ты, я же тундровый гусь!Осеняет Словесное деревоИзбяную, дремучую Русь!

Певчим цветом алмазно заиндевелНадо мной древословный навес,И страна моя, Белая Индия,Преисполнена тайн и чудес!

Жизнь-праматерь заутрени росныеСлужит птицам и правды сынам;Книги-трупы, сердца папиросные —Ненавистный Творцу фимиам!

2Изба — святилище земли,С запечной тайною и раем, —По духу росной коноплиМы сокровенное узнАем.

На грядке веников ряды —Душа берез зеленоустых…От звезд до луковой грядыВсё в вещем шепоте и хрустах.

Земля, как старище-рыбак,Сплетает облачные сети,Чтоб уловить загробный мракГлухонемых тысячелетий.

Провижу я: как в верше сом,Заплещет мгла в мужицкой длани, —Золотобревный Отчий домЗасолнцевеет на поляне.

Пшеничный колос-исполинДвор осенит целящей тенью…Не ты ль, мой брат, жених и сын,Укажешь путь к преображенью?

В твоих глазах дымок от хат,Глубинный сон речного ила,Рязанский, маковый закат —Твои певучие чернила.

Изба — питательница словТебя взрастила не напрасно:Для русских сел и городовТы станешь Радуницей красной.

Так не забудь запечный рай,Где хорошо любить и плакать!Тебе на путь, на вечный май,Сплетаю стих — матерый лапоть.

3

У тебя, государь, новое ожерельице…Слова убийц св. Димитрия-царевичаЁлушка-сестрица,Верба-голубица,Я пришел до вас:Белый цвет Сережа,С Китоврасом схожий,Разлюбил мой сказ!

Он пришелец дальний,Серафим опальный,Руки — свитки крыл.Как к причастью звоны,Мамины иконы,Я его любил.

И в дали предвечной,Светлый, трехвенечный,Мной провиден он.Пусть я некрасивый,Хворый и плешивый,Но душа, как сон.

Сон живой, павлиний,Где перловый инейЗапушил окно,Где в углу, за печью,Чародейной речьюШепчется Оно.

Дух ли это Славы,Город златоглавый,Савана ли плеск?Только шире, ширеБелизна псалтыри —Нестерпимый блеск.

Тяжко, светик, тяжко!Вся в крови рубашка…Где ты, Углич мой?..Жертва Годунова,Я в глуши еловойВосприму покой.

Буду в хвойной митре,Убиенный Митрий,Почивать, забыт…Грянет час вселенский,И Собор УспенскийСказку приютит.

4Бумажный ад поглотит васС чернильным черным сатаною,И бесы: Буки, Веди, АзСогнут построчников фитою.

До воскрешающей трубыНа вас падут, как кляксы, беды,И промокательной судьбыНе избежат бумагоеды.

Заместо славы будет смертьИх костяною рифмой тешить,На клякс-папировую жердьНасадят лавровые плеши.

Построчный пламень во сто кратГорючей жупела и серы.Но книжный червь, чернильный адНе для певцов любви и веры.

Не для тебя, мой василек,Смола терцин, устава клещи,Ржаной колдующий востокТебе открыл земные вещи:

Заря-котенок моет рот,На сердце теплится лампадка. —Что мы с тобою не народ —Одна бумажная нападка.

Мы, как Саул, искать ослицПошли в родные буераки,И набрели на блеск столиц,На ад, пылающий во мраке.

И вот, окольною тропой,Идем с уздой и кличем: сивка!Поют хрустальною трубойВо мне хвоя, в тебе наливка —

Тот душегубный варенец,Что даль рязанская сварила,Ты — Коловратов кладенец,Я — бора пасмурная сила.

Таран бумажный нипочемДля адамантовой кольчуги…О, только б странствовать вдвоем,От Соловков и до Калуги.

Через моздокский синь-туман,На ржанье сивки, скрип косули!..Но есть полынный, злой дурманВ степном жалеечном Июле.

Он за курганами звенитИ по-русалочьи мурлычет:Будь одиноким, как зенит,Пускай тебя ничто не кличет. —

Ты отдалился от меня,За ковыли, глухие лужи…По ржанью певчего коняДуша курганная недужит.

И знаю я, мой горбунокВ сосновой лысине у взморья;Уж преисподняя из строкТрепещет хвойного Егорья.

Он возгремит, как Божья рать,Готовя ворогу расплату,Чтоб в книжном пламени не датьСгореть родному Коловрату.

1916–1917

Сергею Есенину…

Падает снег на дорогу —Белый ромашковый цвет.Может, дойду понемногуК окнам, где ласковый свет?Топчут усталые ногиБелый ромашковый цвет.

Вижу за окнами прялку,Песенку мама поет,С нитью веселой вповалкуПухлый мурлыкает кот,Мышку-вдову за мочалкуЗамуж сверчок выдает.

Сладко уснуть на лежанке…Кот — непробудный сосед.Пусть забубнит впозаранкиУльем на странника дед,Сед он, как пень на полянке —Белый ромашковый цвет.

Только б коснуться покоя,В сумке огниво и трут,Яблоней в розовом зноеЩеки мои расцветутТам, где вплетает левкоиВ мамины косы уют.

Жизнь — океан многозвенныйПутнику плещет вослед.Волгу ли, берег ли Роны —Все принимает поэт…Тихо ложится на склоныБелый ромашковый цвет.

…Супруги мы…В живых векахЗаколосится наше семя,И вспомнит нас младое племяНа песнотворческих пирах!

ПОГОРЕЛЬЩИНА[5]

Наша деревня — Сиговой ЛобСтоит у лесных и озерных троп,Где губы морские, олень да остяк.На тысячу верст ягелёвый желтяк,Сиговец же — ярь и сосновая зель,Где слушают зори медвежью свирель,Как рыбья чешуйка, свирель та легка,Баюкает сказку и сны рыбака.За неводом сон — лебединый затон,Там яйца в пуху и кувшинковый звон,Лосиная шерсть у совихи в дупле,Туда не плыву я на певчем весле.

Порато баско зимой в Сиговце,По белым избам, на рыбьем солнце!А рыбье солнце — налимья майка,Его заманит в чулан хозяйка,Лишь дверью стукнет, — оно на прялкеИ с веретёнцем играет в салки.Арина-баба, на пряжу дюжа,Соткёт из солнца порты для мужа,По ткани свёкор, чтоб песне длиться,Доской резною набьет копытца,Опосле репки, следцы гагарьи…Набойки хватит Олёхе, Дарье,На новоселье и на поминки…У наших девок пестры ширинки,У Степаниды, веселой НастиВ коклюшках кони живых брыкастей,Золотогривы, огнекопытны,Пьют дым плетёный и зоблют ситный,У Прони скатерть синей Онега,По зыби едет луны телега,Кит-рыба плещет, и яро в немПророк Иона грозит крестом.Резчик Олёха — лесное чудо,Глаза — два гуся, надгубье рудо,Повысек птицу с лицом девичьим,Уста закляты потайным кличем,Когда Олёха тесал долотцемСосцы у птицы, прошел СиговцемМедведь матёрый, на шее гривна,В зубах же книга злата и дивна. —Заполовели у древа щеки,И голос хлябкий, как плеск осоки,Резчик учуял: «Я — Алконост,Из глаз гусиных напьюся слез!»

Иконник Павел — насельник давнийИз Мстёр Великих, отец Дубравне,Так кличет радость язык рыбачий…У Павла ощупь и глаз нерпячий: —Как нерпе сельди во мгле соленой,Так духовидцу обряд иконный.Бакан и умбра, лазорь с синелью, —Сорочьей лапкой цветут под елью,Червлец, зарянка, огонь купинный, —По косогорам прядут рябины.Доска от сердца сосны кондовой —Иконописцу, как сот медовый,Кадит фиалкой, и дух леснойВ сосновых жилах гудит пчелой.

Явленье Иконы — прилет журавля,Едва прозвенит жаворонком земля,Смиренному Павлу в персты и в зрачкиСлетятся с павлинами радуг полки,Чтоб в рощах ресниц, в лукоморьях ногтейПовывесть птенцов — голубых лебедей, —Их плески и трубы с лазурным перомСлывут по Сиговцу «доличным письмом».«Виденье Лица» богомазы берутТо с хвойных потёмок, где теплится трут,То с глуби озёр, где ткачиха-лунаЗа кросном янтарным грустит у окна.Егорию с селезня пишется конь,Миколе — с кресчатого клена фелонь,Успение — с пёрышек горлиц в дупле,Когда молотьба и покой на селе.Распятие — с редьки, — как гвозди креста,Так редечный сок опаляет уста.Но краше и трепетней зографу зретьНа птичьих загонах гусиную сеть,Лукавые мёрды и петли ремнейДля тысячи белых кувшинковых шей,То Образ Суда, и метелица крыл —Тень мира сего от сосцов до могил.Студёная Кола, Поволжье и ДонТверды не железом, а воском икон.Гончарное дело прехитро зело,Им славится Вятка, Опошня-село:Цветет Украина румяным горшком,А Вятка кунганом, ребячьим коньком,Сиговец же Андому знает реку,Там в крынках кукушка ку-ку да ку-ку,Журавль-рукомойник курлы да курлы,И по сту годов доможирят котлы.Сиговому Лбу похвала — Силивёрст,Он вылепил Спаса на Лопский погост,Украсил сурьмой и в печище обжег, —Суров и прекрасен глазуревый бог.

На Лопский погост (лопари, а не чудь)Укажут куницы да рябчики путь, —Не ешь лососины и с бабой не спи,Берестяный пестер молитв накопи,Волвянок-Варвар, богородиц-груздей,Пройдут в синих саванах девять ночей,Десятые звёзды пойдут на потух,И Лопский погост — многоглавый петухНа кедровом гребне воздынет кресты:Есть Спасову печень сподобишься ты.О русская сладость — разбойника вопь —Идти к красоте через дебри и топьИ пестер болячек, заноз, волдырейСо стоном свалить у Христовых лаптей!О мёд нестерпимый — колодовый гроб,Где лебедя сон — изголовьице сноп,Под крылышком грамота: «Чадца мои,Не ешьте себя ни в нощи, ни во дни!»

Порато баско зимой в Сиговце!Снега как шапка на устьсысольце,Леса — тулупы, предлесья — ноги,Где пар медвежий да лосьи логи,По шапке вьются пути-сузёмки,По ним лишь душу нести в котомкеОт мхов оленьих до кипарисов…Отец «Ответов» Андрей ДенисовИ трость живая Андрей ФилипповСузёмок пили, как пчелы липы.Их черным медом пьяны доселеПо холмогорским лугам свирели,По сизой Выге, по ЕнисеюСедые кедры их дыхом веют.Но вспять сказанье! Зимой в СиговцеПомор за сетью, ткея за донцем,Петух на жёрдке дозорит бесаИ снежный ангел кадит у леса,То киноварный, то можжевельный,Лучась в потёмках свечой радельной.И длится сказка… Часы иль годы,Могучей жизни цветисты всходы, —За бородищей незрим Васятка,Сегодня в зыбке, а завтра — над-ка,Кудрявый парень — береста зубы,Плечистым дядям племянник любый!Изба — криница без дна и выси —Семью питает сосцами рыси.Поет ли бахарь, орда ли мчится,Звериным пойлом полна криница,Извечно-мерно скрипит черпуга…Душа кукует иль ноет вьюга,Но сладко, сладко к сосцам родимымПрипасть и плакать по долгим зимам!

Не белы снеги, да сугробы,Замели пути до зазнобы,Не проехать, не пройти по проселкуВо Настасьину хрустальную светелку!

Как у Настеньки жениховБыло сорок сороков,У Романовны сарафанов,Сколько у моря туманов!Виноградье мое со калиною,Выпускай из рукава стаю лебединую!

Уж как лебеди на Дунай-реке,А свет-Настенька на белой доске,Неоструганой, неотёсаной,Наготу свою застит косами!

Виноградье мое-виноградьице,Где зазнобино цветно платьице?Цветно платьице с аксамитамиКовылем шумит под ракитами!

На раките зозулит зозуля:«Как при батыре-есауле…»Ты, зозуля, не щеми печёнкиУ гнусавой каторжной девчонки!Я без чести, без креста, без мамы,В Звенигороде иль у КамыНапилась с поганого копытца,Мне во злат шатер не воротиться!Не при батыре-есауле,Не по осени, не в июле,Не на Мезени, не в Коломне,А и где, с опитухи не помню,Я звалася свет-Анастасией!..

Вот так песня, словеса лихие,Кто пропел её в голубый вечерНа дремотном веретённом вече?!И сказал Олёха: «Это елиСтать смолистым срубом захотели,Или сосны у лесной часовниЗапряглися в ледяные дровни,Чтоб бежать от самоедской стужиЗаглядеться в водопой верблюжий»,«Нет, — сказала кружевница Проня, —Это кони в петельной погонеРасплескали бубенцы в коклюшках,Или в рукомойнике кукушкаНагадала свадьбу Дорофею…»«Знать, прогукал филин к снеговею, —Молвил свёкор, — или гусь с набойкиПосулил леща глазастой сойке».Силивёрст пробаял: «То в гончарнойСтало рябому котлу угарно,Он и стонет, прасол нетверёзый!..»Светлый Павел, утирая слёзы,Обронил из уст словесный бисер:«Чадца, теля не от нашей рыси,Стала ялова праматерь на удои,Завывают избы волчьим воем,И с иконы ускакал Егорий —На божнице змий да сине море!Неусыпающую в молитвах БогородицуКличьте, детушки, за застолицу!»

«Обрадованное Небо —К тебе озёра с потребой,Сладкое Лобзание —До тебя их рыдание!Неопалимая Купина —В чем народная вина?Утоли Моя печали —Стань березкой на протале!Умягчение Злых Сердец —Сядь за теплый колобец!Споручница Грешных —Спаси от мук кромешных!»

Гляньте, детушки, за стол —Он стоит чумаз и гол,Нету БогородицыУ пустой застолицы!

Вы покличьте-ка, домочадцы,На Сиговец к студеному долуПарусов и рыбарей братца,Святителя теплого — Миколу!Он, кормилец в ризе сермяжной,Ради песни, младеня в зыбке,Откушает некуражноЯнтарной ухи да рыбки.

«Парусов погонщик Миколае,Объявился змий в родимом крае,Вороти Егорья на икону —Избяного рая оборону!Красной ложкой похлебай ушицы.Мы тебе подарим рукавицыИ на ноженьки оленьи пимы, —Свете тихий, свет незаходимый!Русский сад — мужики да бабы,От Норвеги и до смуглой ЛабыПринесем тебе морошки, яблок. —Ты воспой нам, сладковейный зяблик!»

Правило веры и образ кротости,Не забудь соборной волости!

Деды бают сказки,Как потёмок скрыни,Сарафаны сини,Шубы долгоклинны,Лестовицы чинны!По моленным нашимЧирин да Парамшин,И персты Рублёва —Словно цвет вербовый!По зеленым вёснамПрилетает к соснамНа отцов могилыСирин песнокрылый,Он, что юный розан,По Сиговцу прозванБратцем виноградным,В горестях усладным:

«Ти-ли, ти-ли-ли,Плывут корабли —Голубые паруса,Напрямки во небеса,У реки животнойБерег позолотный,Воды-маргаритыПраведным открыты,Кто во гробик ляжетБледной, лунной пряжей,Тот спрядется БогомРадости залогом.Гробик, ты мой гробик,Вековечный домик,А песок желтяный —Суженый желанный!»

Гляньте, детушки, на стол, —Змий хвостом ушицу смёл,Адский пламень по углам: —Не пришел Микола к нам!

Увы, увы, раю прекрасный!..Февраль рассыпал бисер рясный,Когда в Сиговец, златно-бел,Двуликий Сирин прилетел.Он сел на кедровой вершине,Она заплакана доныне,И долго, долго озиралЛесов дремучий перевал.Истаевая, сладко онВоспел: «Кирие елейсон!»Напружилось лесное недро,И, как на блюде, вместе с кедромВ сапфир, черёмуху и лёнОрёл чудесный вознесён.

В тот год уснул навеки Павел,Он сердце в краски переплавилИ написал икону нам:Тысячестолпный дивный храм,И на престоле из смарагда,Как гроздь в точиле вертограда,Усекновенная глава.Вдали же никлые берёзы,И журавлиные обозы,Ромашка и плакун-трава.Еще не гукала сова,И тетерев по талой зорькеКлевал пестрец и ягель горький,Еще медведь на водопоеГляделся в зеркальце лесноеИ прихорашивался втай, —Стоял лопарский сизый май,Когда на рыбьем перегоне,В лучах озерных, легче соний,Как в чаше запоны опал,Олёха старцев увидал.Их было двое светлых братий,Один Зосим, другой Савватий,В перстах златые кацеи…Стал огнен парус у ладьиИ невода многоочиты,Когда, сиянием повиты,В нее вошли Озер Отцы.«Мы покидаем Соловцы,О человече Алексие!Вези нас в горнюю Россию,Где Богородица и СпасЧертог украсили для нас!»Не стало резчика Олёхи…Едва забрезжили сполохи,Пошла гагара наутёк,Заржал в коклюшках горбунок,Как будто годовалый волкПрокрался в лен и нежный шёлк.Лампадка теплилась в светёлке,И за мудрёною иголкойПриснился Проне смертный сон:Сиговец змием полонён,И нет подойника, ушата,Где б не гнездилися змеята.На бабьих шеях, люто злы,Шипят змеиные узлы,Повсюду посвисты и жала,И на погосте кровью алойЗаплакал глиняный Христос…Отколе взялся Алконост,Что хитро вырезан Алёшей:«Я за тобою по пороше!Летим, сестрица, налегкеК льняной и шёлковой реке!»Не стало кружевницы Прони…С коклюшек ускакали кони,Лишь златогривый горбунок,За печкой выискав клубок,Его брыкает в сутемёнки,А в горенке по самогонкеТальянка гиблая орёт —Хозяев новых обиход.

Степенный свёкор с СиливёрстомСрубили келью за погостом,Где храм о двадцати главах,В нем Спас в глазуревых лаптях.Который месяц точит глина,Как иней ягодный крушина,Из голубой поливы глазКровавый бисер и топаз,Чудно, болезно мужичьюЗа жизнь суровую свою,Как землянику в кузовок,Сбирать слезинки с Божьих щек.Так жили братья. Всякий день,Едва раскинет сутеменьСвой чум у таежных полян,В лесную келью, сквозь туман,Сорока грамоту носила.Была она четверокрыла,И, полюбив налимье сало,У свёкра в бороде искала.Уж не один полет воочьюСильвёрст за пазухой сорочьейХудые вести находил,Писал их столпник, старец Нил.Он на прибрежии ОнегаПостроил столп из льда и снега,Покрыл его дерном, берестой,И тридцать лет стоит невестойПустынных чаек, облаковИ серых беличьих лесов.Их немота родила были,Что белки столпника кормили.Он по-мирскому стольный князь,Как чешуёй озёрный язь,Так ослеплял служилым златомЛюбимец царские палаты,Но сгибло всё! Нил на столпе —Свеча на таежной тропе,В свое дупло, как хризопрас,Его укрыл звериный Спас!

Однажды птица прилетелаПонурою, отяжелелойИ не клевала творожку.Сильвёрст желанную строкуУ ней под крылышком сыскал:«Готовьтесь к смерти», — Нил писал.Ударили в било поспешно…И, как опалый цвет черешни,На новоселье двух смертейСлетелись выводки гусей.Тетерева и куропатки,Свистя крылами, без оглядки,На звон завихрились из пущ.И молвил свёкор: «Всемогущ,Кто плачет кровию за тварь!Отменно знатной будет гарь,Недаром лоси ломят роги,Медведи, кинувши берлоги,С котятами рябая рысьВкруг нашей церкви собрались!Простите, детушки, убогих!Мы в невозвратные дорогиОдели новое рядно…Глядят в небесное окноНа нас Аввакум, Феодосий…Мы вас, болезные, не бросим,С докукою пойдем ко Власу,Чтоб дал лебёдушкам атласу,А рыси выбойки рябой…Живите ладно меж собой:Вы, лоси, не бодайтесь больно,Медведихе — княгине стольнойОт нас в особицу поклон: —Ей на помин овса суслон,Стоит он, миленький, в сторонке…Тетёркам пестрым по иконке, —На них Кровоточивый Спас, —Пускай помолятся за нас!»

«Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко», —Воспела в горести великойНа человечьем языкеВся тварь, вблизи и вдалеке.Когда же церковь-купинаЗаполыхала до вершины,Настала в дебрях тишинаИ затаили плеск осины.Но вот разверзлись купола,И вьявь из маковицы главнойНа облак белизны купавнойЧестная двоица взошла.За нею трудница-сорокаС хвостом лазоревым, в тороках…Все трое метятся писцомГорящей птицей и крестом.

Не стало деда с Силивёрстом…С зарей над сгибнувшим погостом,Рыдая, солнышко взошлоИ по-над-речью, по-над-логамОленем сивым, хромоногимЗаковыляло на село.Несло валежником от суши,Глухою хмарью от болот,По горенкам и повалушамСлонялся человечий сброд.И на лугу, перед моленной,Сияя славою нетленной,Икон горящая скирда: —В огне Мокробородый Спас,Успение, Коровий Влас…Се предреченная звезда,Что в карих сумерках всегдаКукушкой окликала нас!Да молчит всякая плоть человеча:Уснул, аки лев,Великий Сиг!Икон же души с поля сечи,Как белый гречневый посев,И видимы на долгий миг,Вздымались в горнюю Софию…Нерукотворную РоссиюЯ, песнописец Николай,Свидетельствую, братья, вам!В сороковой полесный май,Когда линяет пестрый дятелИ лось рога на скид отпятил,Я шел по Унженским горам.Плескали лососи в потоках,И меткой лапою, с наскока,Ловила выдра лососят.Был яр, одушевлён закат,Когда безвестный перевалПередо мной китом взыграл.Прибоем пихт и пеной кедровКипели плоскогорий недра,И ветер, как крыло орла,Студил мне грудь и жар чела.Оледенелыми губамиНад росомашьими тропамиЯ бормотал: «Святая Русь,Тебе и каторжной молюсь!Ау, мой ангел пестрядинный,Явися хоть на миг единый!»И чудо! Прыснули глазаС козиц моих, как бирюза!Потом, как горные медведи,Сошлись у врат из тяжкой меди.И постучался левый глаз,Как носом в лужицу бекас, —Стена осталась безответной.И око правое — медведьСломало челюсти о медь,Но не откликнулась верея,Лишь страж, кольчугой пламенея,Сиял на башне самоцветной.Сластолюбивый мой язык,Покинув рта глухие пади,Веприцей ринулся к ограде,Но у столпов, рыча, поник.С нашеста рёбер в свой черёдВспорхнуло сердце — голубь рябый,Чтобы с воздушного ухабаРазбиться о сапфирный свод.Как прыснуть векше, — голубокВ крови у медного порога!..И растворились на востокВрата запретного чертога.Из мрака всплыли острова,В девичьих бусах заозерья,С морозным Устюгом Москва,Валдай-ямщик в павлиньих перьях,Звенигород, где на стенахКлюют пшено струфокамилы,И Вологда, вся в кружевах,С Переяславлем белокрылым.За ними Новгород и Псков —Зятья в кафтанах атлабасных,Два лебедя на водах ясных —С седою Ладогой Ростов.Изба резная — Кострома,И Киев — тур золоторогийНа цареградские дорогиГлядит с Перунова холма.Упав лицом в кремни и гальки,Заплакал я, как плачут чайкиПеред отплытьем корабля:«Моя родимая земля,Не сетуй горько о невере,Я затворюсь в глухой пещере,Отрощу бороду до рук, —Узнает изумленный внук,Что дед недаром клад копилИ короб песенный зарыл,Когда дуванили дуван!..»Но прошлое, как синь туман: —Не мыслит вешний жаворонок,Как мертвен снег и ветер звонок.

Се предреченная звезда,Что темным бором иногдаСовою окликала нас!..Грызет лесной иконостасОктябрь — поджарая волчица,Тоскуют печи по ковригам,И шарит оторопь по ригамЩепоть кормилицы-мучицы.Ушли из озера налимы,Поедены гужи и пимы,Кора и кожа с хомутов,Не насыщая животов.Покойной Прони в руку сон:Сиговец змием полонён,И синеглазого ВасяткуНапредки посолили в кадку.Ах, синепёрый селезень!..Чирикал воробьями день,Когда, как по грибной дозор,Малютку кликнули на двор.За кус говядины с печёнкойСосед освежевал мальчонкаИ серой солью посолилВдоль птичьих ребрышек и жил.Старуха же с бревна под балкойЗамыла кровушку мочалкой.Опосле, как лиса в капкане,Излилась лаем на чулане.И страшен был старуший лай,Похожий то на баю-бай,То на сорочье стрекотанье.Ополночь бабкино страданьеВзошло над бедною избойВасяткиною головой.Стеклися мужики и бабы:«Да, те ж вихры, и носик рябый!»И вдруг, за гиблую вину,Громада взвыла на луну.Завыл Парфён, худой Егорка,Им на обглоданных задворкахОткликнулся матёрый волк…И народился темный толк:Старух и баб-сорокалетокЗахоронить живьём в подклетокС обрядой, с жалкой плачеёйИ с теплою мирской свечой,Над ними избу запалить,Чтоб не достались волку в сыть.

Так погибал Великий Сиг,Заставкою из древних книг,Где Стратилатом на конеДуша России, вся в огне,Летит ко граду, чьи вратаПод знаком чаши и креста!

Иная видится заставка:В светёлке девушка-чернавкаЗмею под створчатым окномСвоим питает молоком —Горыныч с запада ползётПо горбылям железных вод!

И третья восстает малюнка:Меж колок золотая струнка,В лазури солнце и лунаВнимают, как поет струна.Меж ними костромской мужикДивится на звериный лик, —Им, как усладой, манит бесМитяя в непролазный лес!

Так погибал великий Сиг,Сдирая чешую и плавни…Год девятнадцатый, недавний,Но горше каторжных вериг!Ах, пусть полголовы обрито,Прикован к тачке рыбогон,Лишь только бы, шелками шиты,Дремали сосны у окон!Да родина нас овевалаЧерёмуховым крылом,Дымился ужин рыбьим салом,И ночь пушистым глухарёмСлетала с крашеных полатейНа осьмерых кудрявых братий,На становитых зятевей,Золовок, внуков-голубей,На плешь берестяную дедаИ на мурлыку-тайноведа, —Он знает, что в тяжелой скрыне,Сладимым родником в пустыне,Бьют матери тепло и ласки…Родная, не твои ль салазки,В крови, изгрызены пургой,Лежат под Чёртовой Горой!

Загибла тройка удалая,С уздой татарская шлея,И бубенцы — дары Валдая,Дуга моздокская лихая, —Утеха светлая твоя!

«Твоя краса меня сгубила», —Певал касимовский ямщик,Пусть неопетая могилаВ степи ненастной и унылойСокроет ненаглядный лик!

Калужской старою дорогой,В глухих олонецких лесахСложилось тайн и песен многоОт сахалинского острогаДо звезд в глубоких небесах!

Но не было напева крашеТвоих метельных бубенцов!..Пахнуло молодостью нашей,Крещенским вечером с ПарашейОт ярославских милых слов!

Ах, неспроста душа в ознобе,Матёрой стаи чуя вой! —Не ты ли, Пашенька, в сугробе,Как в неотпетом белом гробе,Лежишь под Чёртовой Горой?!

Разбиты писаные сани,Издох ретивый коренник,И только ворон на-заране,Ширяя клювом в мертвой ране,Гнусавый испускает крик!

Лишь бубенцы — дары ВалдаяНе устают в пурговом снеРыдать о солнце, птичьей стаеИ о черёмуховом маеВ родной далекой стороне!

Кто вы — лопарские пимыНа асфальтовой мостовой?«Мы сосновые херувимы,Слетели в камень и дымыОт синих озёр и хвой.Поведайте, добрые люди,Жалея лесной народ,Здесь ли с главой на блюде,Хлебая железный студень,Иродова дщерь живет?До нее мы в кошеле рысьемМирской гостинец несем:Спаса рублёвских писем, —Ему молился АнисимСорок лет в затворе лесном!Чай, перед Светлым СпасомБлудница не устоит,Пожалует нас атласом,Архангельским тарантасомПузатым, как рыба-кит!Да еще мы ладим гостинец: —Птицу-песню пером в зарю,Чтобы русских высоких крылец,Как околиц да позатылиц,Не минуть и богатырю!Чай, на песню ИродиадаСклонит милостиво сосцы,Поднесет нам с перлами ладан,А из вымени виноградаДаст удой вина в погребцы!»

Выла улица каменным воем,Глотая двуногие пальто. —«Оставьте нас, пожалста, в покое!..»«Такого треста здесь не знает никто…»«Граждане херувимы, — прикажете авто?»«Позвольте, я актив из кима!..»«Это экспонаты из губздрава…»«Мильционер, поймали херувима!..»«Реклама на теплые джимы?..»«А!.. Да!..Вот… Так, право…»«А из вымени виноградаДаст удой вина в погребцы…»

Это последняя Лада,Купава из русского сада,Замирающих строк бубенцы!Это последняя липаС песенным сладким дуплом,Знаю, что слышатся хрипы,Дрожь и тяжелые всхлипыПод милым когда-то пером!Знаю, что вечной весноюВеет березы душа,Но борода с сединою,Молодость с песней иноюСлёзного стоят гроша!Вы же, кого я обиделКрепкой кириллицей слов,Как на моей панихиде,Слушайте повесть о Лидде —Городе белых цветов!

Как на славном индийском помории,При ласковом князе Онории,Воды были тихие стерляжие,Расстилались шёлковою пряжею.Берега — все ониксы с лалами,Кутались бухарскими шалями,Еще пухом чаиц с гагарятами,Тафтяными легкими закатами.Кедры-ливаны семерым в-обойм,Мудро вышиты паруса у сойм.Гнали паруса гуси махами,Селезни с чирятами — кряками,Солнышко в снастях бородой трясло,Месяц кормовое прямил весло,Серебряным салом смазывал,Поморянам пути указывал.Срубил князь Онорий Лидду-градНа синих лугах меж белых стад.Стена у города кипарисова,Врата же из скатного бисера,Избы во Лидде — яхонты,Не знают мужики туги-пахоты.Любовал Онорий высь нагорную —Повыстроить церковь соборную. —Тесали каменья брусьями,Узорили налепами да бусами,Лемехом свинчатым крыли кровлища,Закомары, лазы, переходища.Маковки, кресты басменили,Арабской синелью синелили,На вратах чеканили Митрия,На столпе писали Одигитрию.Чаицы, гагары встрепыхалися,На морское дно опускалися,Доставали жемчугу с искрицейНа высокий кокошник Владычице.А и всем пригоже у ОнорияНа славном индийском помории,Только нету в лугах мала цветика,Колокольчика, курослепика,По лядинам ушка медвежьего,Кашки, ландыша белоснежного.Во садах не алело розана,«Цветником» только книга прозвана.Закручинилась Лидда стольная:«Сиротинка я подневольная!Не гулять сироте по цветикам,По лазоревым курослепикам.На Купалу мне не завить венка,Средь пустых лугов протекут века.Ой, верба, верба, где ты сросла? —Твои листыньки вода снесла!..»Откуль взялась орда на выгоне, —Обложили град сарациняне.Приужахнулся Онорий с горожанами,С тихими стадами да полянами:«Ты, Владычица Одигитрия,На помогу нам вышли Митрия,На нём ратная сбруна чеканена, —Одолеет он половчанина!»Прослезилася Богородица:«К моему столпу мчится конница!..Заградили меня целой сотнею,Раздирают хламиду золотнуюИ высокий кокошник со искрицей, —Рубят саблями лик Владычице!..»Сорок дней и ночей сарацинянеСтолп рубили, пылили на выгоне,Краски, киноварь с БогородицыПрахом веяли у околицы.Только лик пригож и под саблямиГоремычными слёзками бабьими,Бровью волжскою синеватоюДа улыбкою скорбно сжатою.А где сеяли сита разбойныеЖивописные вапы иконные,До колен и по оси тележныеВырастали цветы белоснежные.Стала Лидда, как чайка, белёшенька,Сарацинами мглится дороженька,Их могилы цветы приукрасилиНа Онорья святых да Протасия!

Лидда с храмом Белым,Страстотерпным теломНе войти в тебя!С кровью на ланитах,Сгибнувших, убитыхНе исчесть, любя.

Только нежный розан,Из слезинок создан,На твоей груди.Бровью синеватойДа улыбкой сжатойГибель упреди!

Радонеж, Самара,Пьяная гитараСвилися в одно…Мы на четвереньках,Нам мычать да тренькатьВ мутное окно!

За окном рябина,Словно мать без сына,Тянет рук сучьё.И скулит трезоромМглица под забором —Темное зверьё.

Где ты, город-розан —Волжская береза,Лебединый крик,И, ордой иссечен,Осиянно вечен,Материнский лик?!

Цветик мой дитячий,Над тобой поплачетТемень да трезор!Может, им под тыномИ пахнёт жасминомОт Саронских гор!

Полтава, день ПокроваПресвятыя Богородицы

1926