Александр Житинский - Плывун Страница 27

Миновать заступившую на дежурство Ларису Павловну просто так не удалось. Заметив Пирошникова, удаляющегося по коридору первого этажа, она выкрикнула вслед:

— Вы думаете, это вам сойдет с рук?

— Угу, — кивнул Пирошников, не оборачиваясь, и скрылся в глубине коридора.

Серафима уже готовила завтрак с помощью доступных электроприборов. В холле распространился запах свежего кофе.

Пирошников вернулся в вестибюль как раз вовремя, чтобы застать приятную глазу сцену. Начальник охраны Геннадий распекал Ларису Павловну за нерадивость.

— …Почему я узнаю об этом последним?! Вы моего телефона не знаете? Почему не доложили? — гремел Геннадий.

— Я думала… Вы отдыхаете… — мямлила Лариса Павловна.

— У вас в инструкции написано: «немедленно ставить в известность начальника охраны обо всех изменениях режима и непредвиденных ситуациях…» И вы, Владимир Николаевич! — переключился он на Пирошникова, заметив его. — Ну как так можно! Запомните: звонить мне по службе можно в любое время суток!

— Геннадий, а что случилось? — безмятежно проговорил Пирошников, вытирая подбородок полотенцем.

Геннадий замер на месте и замолк. Затем махнул рукой и направился к лифту, бросив через плечо Ларисе:

— Объяснительную мне приготовьте!

Однако, нажав кнопку лифта, он обернулся и вновь обратился к Пирошникову.

— Сейчас я вызову свободных людей, и они мигом водворят вас на место.

— Не поеду! — заявил Пирошников. — Мне и здесь хорошо.

— Владимир Николаевич, перестаньте валять дурака. Я за объект отвечаю.

— А что плохого объекту?

— Я обязан доложить хозяину.

— Ну и докладывай. Посмотрим, что он скажет.

Геннадий пожал плечами и скрылся в лифте.

— И где он, этот хозяин? — обратился в пространство Пирошников.

— В Лондоне, — отозвалась Лариса Павловна тоже в пространство. — Бывает здесь раз в год по обещанию.

Пирошников надел белую рубашку, повязал галстук-бабочку и уселся пить кофе с Серафимой как раз без четверти десять, когда офисный планктон непрерывным потоком устремился на рабочие места. Серафима без слов поняла замысел Пирошникова и тоже успела привести себя в порядок. В результате менеджеры, секретари, операционисты увидели картинку из глянцевого журнала: завтрак благополучной английской пары в виде седовласого джентльмена и молодой леди. Котенок Николаич, лакающий молоко из блюдечка, придавал картине подлинную гармонию и безмятежность.

Легко можно себе представить впечатление, которое эта картина производила на обитателей минус третьего этажа, особенно на тех, кто вчера на своих плечах выносил из боксов Пирошникова пачки книг, шкаф, диван, стулья. Они в это время тоже устремлялись на работу, двигаясь в обратном общему потоку направлении. Шарлатану и вредителю все сходило с рук! Следовало все же удавить его и бросить в канализацию. Пирошников наслаждался их ошеломленным видом и жалел только об отсутствии у него в руках свежего номера Financial Times для полного совершенства картины.

— Любите вы дразнить гусей, — прошептала Серафима, едва сдерживая смех.

Она собрала со стола посуду и унесла под лестницу, подальше от глаз, где свалила в пластиковый мешок. С этим срочно надо было что-то делать. Бегать по бизнес-центру с грязной посудой было нетипично для молодой леди.

Затем она поцеловала Пирошникова в щеку, подхватила сумочку и смешалась с толпой сослуживцев, спешащих мимо по лестнице в филиал банка «Прогресс».

Пирошников остался один. Впрочем, всего на минутку, потому как возникла Софья Михайловна, которая пряталась за будкой Ларисы Павловны, дожидаясь ухода Серафимы.

— Как вам это понравилось? — с печальной улыбкой молвила Софья, кивнув на каморку.

— Очень! — с энтузиазмом отозвался Пирошников. — Давно не было так экстремально.

— И что прикажете делать?

— Работать!.. Доставайте кассу, сейчас организуем прилавок…

В этот момент распахнулись дверцы лифта и оттуда в холл вышел подводник Залман в фуражке и черной морской тужурке с орденами и медалями. В руках у него был самодельный рукописный плакат, укрепленный кнопками на швабре, с того конца, где щетка. На плакате крупно было написано:

СКАЖЕМ НЕТ ПРОИЗВОЛУ

И САМОУПРАВСТВУ!

Сбор подписей

в защиту прав Владимира Пирошникова

и его Салона поэзии

Расписаться предлагалось на самом плакате, для чего сбоку на шнурке трогательно болтался фломастер.

Залман церемонно поздоровался, подошел ко входу в каморку и встал перед ним, оборотившись лицом к турникету.

— Ну вот и правозащитники! — провозгласил Пирошников. — Не бойтесь, Софья Михайловна, пропасть нам не дадут.

Поскольку военные моряки стремятся всегда занять положение, перпендикулярное полу, правозащитник стоял, подобно мебели, но не совпадал с линией отвеса. Собственно, так и полагается стоять правозащитникам, контрастируя с враждебной средой.

Не успел Пирошников полюбоваться на старика, как прибежал крайне взволнованный аспирант Браткевич.

— Владимир Николаевич, строго конфиденциально! Срочный разговор! — свистящим шепотом воззвал он.

Пирошников, пребывавший после завтрака в состоянии полного благодушия и пофигизма, скомандовал Софье:

— Вы тут с Семеном Израилевичем подежурьте, у меня переговоры.

— Придется спуститься ко мне, — сказал аспирант.

— Не могу, там враги. Меня убьют, — сказал Пирошников.

— Вряд ли. Данилюк ушел в прокуратуру. Выкозиков спит после вчерашнего.

— Кто это?

— Тот, кто предложил вас удушить. Нифонт Выкозиков, настройщик роялей. Да вы не бойтесь!

— Что?! — вскинулся Пирошников. — Бояться выкозиковых?! Вперед!

И он, как всегда, прихрамывая, двинулся к лестнице, ведущей в подвальные этажи. Она была сбоку и имела винтообразное строение.

Минус третий встретил бывшего домочадца настороженной тишиной. Длинный коридор устремлялся вверх, его конец скрывался в сизоватой дымке, тянувшейся от коммунальной кухни. Обе двери боксов, еще вчера занимаемых Пирошниковым, были распахнуты, а напротив, на закрытой двери Деметры, была мелом нарисована свастика.

Пирошников остановился, вытащил из кармана носовой платок, плюнул на свастику и стер ее.

Они с аспирантом проследовали по коридору почти в самый конец, до «Приюта домочадца», причем Пирошников приветливо здоровался со всеми, кто любопытства ради приоткрывал двери и выглядывал в коридор.

Аспирант открыл дверь ключом и впустил Пирошникова внутрь.

Квартирка была двухкомнатная, подобная той, что занимал ранее Салон поэзии. Одна комната полна была приборов, проводов, дисплеев, многие из которых светились, вторая же практически пустовала, лишь в центре находилась широкая железная кровать с никелированными спинками.

Максим включил подряд несколько тумблеров, и Пирошников увидел, как в пустой комнате зажегся толстый витой шнур, проложенный вдоль плинтуса по всему периметру и ранее им не замеченный. Он светился голубоватым светом, а внутри шнура проскакивали зеленые искры.

— Что это? — спросил Пирошников.

— Зайдите в комнату, — предложил аспирант. — Только осторожно.

Пирошников ступил ногой за порог, сделал шаг и вдруг почувствовал странную, необъяснимую легкость, будто сбросил с плеч груз десятков лет и снова стал мальчиком.

— Подпрыгните слегка, — попросил аспирант из соседней комнаты.

Пирошников подпрыгнул и неожиданно взлетел в воздух гораздо выше, чем он мог предположить, буквально до потолка. Он ударился о потолок макушкой и, отскочив от него, точно мячик, вновь оказался на полу.

— Ого! — только и сумел выговорить он. — Что это было?

— Антигравитация, — пояснил аспирант.

Пирошников вернулся к нему, осторожно ступая, чтобы не взлететь.

И Максим рассказал, что давно проводит опыты с так называемой «петлей гравитации», внутри которой поле тяготения либо ослабевает, либо усиливается.

— Это оптоволокно и есть «петля гравитации» — указал он на светящийся шнур. — До нуля мне снизить еще не удалось, но уже меньше, чем на Луне. Ну вы почувствовали…

— Почувствовал, — сказал Пирошникров, потирая шишку на макушке.

— Но позвал я вас совсем не за этим. Вот смотрите… — продолжал аспирант, показывая рукою на экран. — Это запись вашей активности сегодняшней ночью. А это, — он перевел руку на другой экран, — запись микроскопических подвижек здания. Видите? Кривые коррелируют. Что вы делали ночью, извините за любопытство?

— Вино пил. Блюз пел.

— Понятно. Короче говоря, дом пришел в движение. Движется медленно, точнее, не движется, а заваливается набок. В другой плоскости.