Автор неизвестен - Европейская поэзия XVII века Страница 29

ВЕНГРИЯ

МИКЛОШ ЗРИНИ

Время на крыльях летит,Не ожидая, спешит,Мчится, как бурный поток.

Ты его не повернешь,Богатыря не найдешь,Чтоб задержать его мог.

Бедного и богача,Слабого и силача —Всех победит оно в срок.

В мире не подчиненоВремени только одно,Только одно перед ним,

Перед разящей косой,Перед губящей красойНе разлетится, как дым.

Только лишь слава одна,Слава на свете вечна,Трон ее неколебим.

Нет, я пишу не пером,А обагренным мечом,

Адам Эльсхеймер. Художник, взывающий к гению живописи.

Нет, мне не надо чернил,Кровью я здесь начертилВечную славу мою.

В гроб ли положат меня, солнце ли прах мой сожжет,—Только бы не потерять честь, когда гибель придет.Пусть мепя ворон склюет, пусть загрызет меня волк,—Будет земля подо мной, а надо мной пебосвод.

Фаркашича уж нет. Пришел его черед.Пред господом душа героя предстает,А Зрини горестный над гробом слезы льетИ, жалуясь на рок, такую речь ведет:

«О, переменчивый несправедливый рок!Героя славного зачем от нас увлек?Зачем для подвигов его не поберег?Фаркашич храбрый мертв, а быть живым ои мог.

О жизнь, ты коротка, ты молнии быстрей,Пересыхаешь вдруг, как в жаркий день ручей,От нас уходишь ты, когда всего нужней,Бежишь в небытие, как росы от лучей.

Как росы от лучей, как сладкий сон от глаз,Как дымы от костра, который вдруг погас,Как стая облаков от ветра в бури час,Как снег от пламени, — так жизнь бежит от нас.

Поганый змей ползет, шипя, на жаркий склон,Угрюмой старостью ничуть не угнетен,Не страшен для него жестокий бег времен,Он шкуру сбросит прочь — и станет юным он.

А человек не то. Хоть создало егоПочти по своему подобью божество,Ему не принесет спасенья ничего,И ждет его в конце лишь смерти торжество.

Стареет вся земля осеннею порой,Но молодеет вновь цветущею весной,И солнце вечером уходит на покой,Но ясным утром вновь сияет над горой.

И только мученик несчастный, человек,Уходит навсегда, бросает мир навек.Неиссякаемы, глубоки воды рек,И невозвратен лишь горячей крови бег.

Да, вечны воды, лес, земля, и лишь одинМгновенен человек, их царь и господин.Создатель прочных стен, стоящих тьму годин,Не доживает он порой и до седин.

Лишь добродетелям могила не предел,Тот будет вечно жить, кто справедлив и смел,Пребудет навсегда величье добрых дел,Бессмертье славное — счастливый их удел.

Фаркашич, дел твоих векам не расколоть.Пусть тяжкая земля твою укрыла плоть,Но подвигами смерть умел ты побороть,И правою рукой вознес тебя господь.

Ты будешь награжден за твой упорный труд,Крылами ангелы кровь ран твоих утрут.За то, что родине служил ты верно тут,Там, в небесах, тебе блаженством воздадут».

ИШТВАН ДЁНДЕШИ

И вот уже зовут искусных мастеров,Не тех, что красят ткань во множество цветов,Не тех, что создают изделья из шелков,А Бронтов молодых, могучих кузнецов,

Сейчас покинувших угрюмой Этны свод,Пещеру, где Вулкан по наковальне бьет.Явились шестеро, шагнув из тьмы вперед,Из их косматых ртов горячий дым идет,

Блестят железные опилки на щеках,И угольная пыль лежит на их плечах,Ожоги давние краснеют на локтях,Большие молоты в могучих их руках.

От копоти они как дьяволы черны,Концы усов, бород огнем обожжены,Их брови пламенем давно опалены,От жара лица их суровые красны.

Но богатырская и мощь у них, и стать,Огромных гор хребты могли б они поднять,Все, что задумают, по силам им создать,Железу звонкому любую форму дать.

Железа фунтов сто тем кузнецам несут.Пусть наколенники для Кеменя скуют —Два панциря для ног. Они с размаха бьют.О, как упорен их поспешный умный труд!

Дохнули в горн мехи дыханьем огневым,Как будто над огнем Эуры крутят дым,Как будто сам Вулкан бьет молотом своим,Как будто трудятся циклопы вместе с ним.

Железо докрасна в огне накалено,Освобождается от ржавчины оно.Все шатким пламенем вокруг озарено,Румяным отблеском огня напоено.

Один работает мехами, а другойМешает уголья огромной кочергой,Тот брызжет в жаркий горн холодною водой,А этот — длинный брус клещами гнет дугой.

Железный черный брус в зарп окрашен цвет,—Как будто ночи тьму вдруг озарил рассвет,—На нем нн ржавчины, ни грязных пятен нет,В податливых боках глубоких вмятин след.

Тяжелых молотов стремителен полет,Кузнец за кузнецом по очереди бьет,Большими каплями с их тел стекает пот,Рой искр взлетающих блестит, жужжит, поет.

Уж солнце ясное давным-давно зашло,А в старой кузнице по-прежнему светло.И светится она, ночным теням назло,Как Этны огненной бурлящее жерло.

Пучки горячих искр созвездиям сродни,Как множество комет, они летят, взгляни,Пронизывая тьму полуночи, ониБесчисленнее, чем болотные огни.

У кузнецов ушло железа пять кусков.Из наколенников один уже готов.Мелькают молоты могучих молодцов,Куются обручи из выгнутых брусков.

Готов уж и второй. Все кончено. И вотНа наколенники вода, шипя, течет,И пара белый столб до потолка встает,А кузнецы со лбов и шей стирают йог.

ИЗ НАРОДНОЙ ПОЭЗИИ

Что, земляк, печалишься, что глядишь с тоскою?Бог-господь поможет — станет жизнь другою.Солнышко пригреет — луг зазеленеет,Мы по белу свету вновь пойдем с тобою.

— Как же не печалиться, коль печаль за мноюДнем и ночью ходит, друг ты мой желанный,Коль такой мне выпал жребий окаянный,Коль грызут заботы сердце беспрестанно?

Доломан мой порван — тело видно стало,На штанах заплаты — не сочтешь, пожалуй,Шляпа так свалялась, что пиши пропало,Ветхий полушубок лоснится от сала.

Плащ мой износился на дожде, на стуже,В тряпки превратился — ни на что не нужен,Сапоги ж такие, что не сыщешь хуже,—Вот дела какие, мой бесценный друже!

Корма нет, и лошадь в клячу превратилась,На седле давно уж стерлись украшенья.А на дом посмотришь — крыша провалилась,—Всюду запустенье, всюду разрушенье.

Хлеб доеден, мяса ж вовсе не бывало,—И в желудке пусто, и в кармане пусто:Денег от работы достается мало,А сказать по правде — их совсем не стало.

Конь пристал — подкова, видишь, оторвалась,—Этакое горе, этакая жалость!Подкуешь — поедешь. А не то — осталосьПешему по свету поскитаться малость.

Мех на волчьей шкуре клочьями повылез,На гвозде покрылась паутиной фляга.Вся черна от грязи белая рубаха,Вши по ней гуляют целою ватагой…

Ну, да ну их к черту, все невзгоды эти!Как-нибудь, а все же проживу на свете.Лягу брюхом к солнцу, если в брюхе пусто,Трубку закурю я — дешево и вкусно.

На чужой, на неприютной,На неласковой землеОн — один в лесу дремучемС горькой думой на челе.

На него деревья тихоОсыпают желтый лист.И, на скорбный плач похожий,Раздается птичий свист.

Конь пасется, не расседлан,У седла повис кинжал —Тот, которым прямо в сердцеКуруц немцев поражал.

Белый плащ турецкий брошенНа помятую траву.На него склоняет куруцНепокрытую главу.

Все печальней птичье пенье,Все тревожней лес шумит.И одна на сердце дума —Спит ли куруц иль не спит:

«Что за мир, когда в изгнанье,В край чужой солдат идет.Если мать о нем и плачет,То народ его клянет.

Что за мир, коль нет приютаДля солдата, для бойца.Только горы, только скалы,Только темные леса.

Нашу скорбную дорогуЗаметает листопад,И оплакивают птицыНашу славу, друг-солдат.

Я уйду — и не узнать вам,Где, в какой я стороне.А узнали б, так, наверно,Тоже плакали по мне.

Я возьму поводья в руки,Ногу в стремя я вложу:Из родного края в ПольшуУхожу я, ухожу.

Бог с тобой, земля родная,Что ты стала вдруг чужой.Но одну тебя люблю яВсею кровью, всей душой».

Так он с родиной простился, —Нет ему пути назад.Под печальный шум деревьевЕдет изгнанный солдат.

Пусть же тень его укроет,Пусть тропа его ведет,Пусть хотя б в воспоминаньяхУтешенье он найдет.

Эту песню мы сложилиТам — над Ужем, над рекой,В час, когда мы уходили,Покидая край родной.

Палко Чином, Янко Чином,Карабин мой костяной.Патронташ мой шелковистыйПистолет мой нарезной!

Выпьем, храбрые солдаты,Для здоровья по одной,—Выпьем, спляшем, погуляемКто с невестой, кто с женой!

Для печали нет причины,—Нынче в Альфельд мы идем,Чванных немцев-иноземцевРасколотим, разобьем!

Между Тисой и ДунаемПуть свободен, друг-солдат!Если ж немца повстречаем —Значит, сам он виноват.

Мы покажем иноземцам,Мы докажем им в боюСилу нашего народа,Честь солдатскую свою.

Улепетывает немец,Даже бросил свой фитиль.Шляпа — старый гриб осенний —С головы слетает в пыль.

Храбрый куруц не боится.Не страшится ничего.Он — в богатом доломане,Конь горячий у него.

У него сверкают шпорыДа на красных сапогах.Если ж он обут и в лапти,То портянки — в жемчугах.

Сабля золотом покрыта —Солнца ясного ясней.Из куницы шапка сшита,И звезда видна на ней.

Куруц — бархат драгоценный,Изумруд — жена его.Немец — тряпка. А с женою —Лихорадка у него.

Пусть же немцы уберутсяПоскорее с наших глаз.А не то — такое будет!Не пеняют пусть на нас.

Было их, было двенадцать по счету,Каждый на крепости Дэва работал,—Стены из камня они воздвигали.Только те стены недолго стояли:За день поставят — разрушатся ночью,За ночь поставят — разрушатся утром.

Келемен дал нерушимое слово:«Чья бы жена ни явилася первой,—Камнем обложим ее, замуруемИ обожжем, чтоб, скрепленная кровью,Наша твердыня стояла вовеки…»

Келемен видит: жена его первойК крепости Дэва несет ему завтрак,—На голове поместила корзинку,А на руках ее — малый ребенок…

«Господи, господи! Лютого зверяТы перед нею поставь на дороге,—Может, вернется…»Но нет, не вернулась.

«Господи, господи! Пусть ее лучшеКаменный дождь осыпает из тучи,—Может, вернется…»Но нет, не вернулась.

«Здравствуйте, здравствуйте, добрые люди!Боже мой, боже мой! Что это значит?Всем поклонилась, а вы — как немые…»

«Келемен — муж твой — дал клятву такую:Чья бы жена ни явилася первой,—Камнем обложим ее, замуруемИ обожжем… Ты явилася первой».

«Что ж, если он меня так ненавидит,Я соглашаюсь…»

Сняли корзинку и взяли малютку,Стали закладывать женщину камнем:Скрылись колени — считала за шутку,Скрылся живот — посчитала за глупость,Грудь заложили — поверила: правда!

«Мальчик мой! Люди тебя не оставят:Добрая женщина грудью накормит,Добрые дети с тобой поиграют,Птицы тебя убаюкают пеньем,Мальчик мой милый!..»

«Где моя мама, отец мой, отец мой!»«Полно, малютка, воротится к ночи».Ночь наступила, а матери иету…

«Где ж моя мама, отец мой, отец мой!»«Полно, сыночек, под утро вернется».Утро проходит, а матери нету…Умерли оба…

В путь собрался Мартон Айго,В путь — в далекую дорогу.Повстречал он Анну МолнарУ домашнего порога.

— Не пойду я, Мартон Айго,На кого я дом покину?На кого оставлю мужаИ трехмесячного сына?Будет плакать сын мой милый.

Не пошла. Похитил силой.Двое скачут по дороге.Друг за другом едут двое.Под ветвистым старым дубомОба спешились от зноя.

— Посмотри в глаза мне, Анна.Отчего лицо ты прячешь?На щеках я вижу слезы,—Ты о чем, голубка, плачешь?

Отвечает Анна Молнар:— Что вы, сударь! Я не плачу,То роса с вершины дубаПала каплею горячей.

По ветвям взобрался АйгоИ с вершины на полянуУронил палаш свой острый…— Подыми! — он просит Анну.

Но она швырнула меткоТот палаш с такою силой,Что и рыцаря и веткуПополам перерубила.

А потом, сорвав доспехиС остывающего тела,Доломан его широкийНа себя она надела.

Возвратилась Анна МолнарПоздним вечером к воротам,И знакомый голос мужаСо двора окликнул: — Кто там?

— Приюти меня, хозяин,Тьма спускается ночная!— Не могу, почтенный рыцарь,Как зовут тебя, не знаю.

— Приюти меня, хозяин.Только ночь переночую.— Не проси, любезный рыцарь,Рад впустить, да не могу я.

— Не забуду я, хозяин,Никогда твоей услуги! —И впустил он Анну Молнар,Не узнав своей супруги.

— Извини меня, хозяин,Что не вовремя разбужен.Не достанешь ли в деревнеДля меня винца на ужин?

А сама пошла к постели,Где лежал младенец милый,Доломан свой расстегнула,Сына грудью покормила.

Мартон Дюла Кату Кадар —Дочь родную крепостного,—С первых встреч и с первых взглядовПолюбил и дал ей слово.

«Мать родная, мать родная,Дорогая!Окажите, окажитеМилость мне большую:Взять женою разрешитеКату Кадар — крепостную».

«Не могу я дать такогоПозволенья сыну,—Ты венчайся, Мартон Дюла,С дочкой дворянина».

«Нет, не надо мне, не надоДочку дворянина:Полюбил я Кату Кадар,—Разве ж я покину?»

«Если так, то я отвечу —Не раскаюсь:От тебя я, Мартон Дюла,Отрекаюсь…»

«Кучер мой, кучер,Кучер мой лучший!Готовь мне карету —Поеду скитатьсяПо белому свету».

Отъезжает Мартон,Ката смотрит в очиИ ему на памятьДарит свой платочек:

«Если мой платочек цветом станет красный,—Знай, что изменился жребий мой несчастный».

Едет Мартон Дюла,Едет на чужбину —Скачет днем и ночью.Среди леса вынулМартон тот платочек.

«Кучер мой, кучер,Кучер мой лучший!Назад поскорее,Назад побыстрее!

Мой бедный платочек —Он сделался красным,—Судьба измениласьУ Каты несчастной».

Мартон свинопаса встретил у деревни:«Расскажи, поведай, Новости какие?»

«Здесь у нас — хорошие,У тебя ж — плохие:По приказу матушкиКату погубили,В озере бездонномКату утопили.Трижды на поверхностьВыплывала Ката,—На четвертом разеСгибла без возврата».

«Кучер мой, кучер,Кучер мой лучший!К бездонному озеру,Сил не жалея,Гони побыстрее,Гони поскорее!»

Кони прилетели к озеру поспешно,И воскликнул Мартон, Мартон безутешный:

«Где ж ты, где — ответь мне,Друг мой Ката Кадар?»

«Здесь я, здесь, любимый,Друг мой Мартон Дюла!»

Слышит Мартон ДюлаИ — как камень — в воду!В воду, в вир бездонный!В озере бездонном обнял Мартон Кату:«Вместе, вместе будем!»Но и там нашли их,Разлучили люди:

Мартона зарыли впереди престола,А ее зарыли позади престола.

Расцвели над ними два цветка пригожихИ обнялись крепко над престолом божьим.

Мать цветы сорвала,Растоптала злобно.И один ответилЕй цветок надгробный:

«Будь ты проклята навеки!Ты меня сгубила,Принесла мне столько горя,А теперь убила…»

ГЕРМАНИЯ