Юрий Левитанский - Черно-белое кино (сборник) Страница 29

«Ну что с того, что я там был…»

Ну что с того, что я там был.Я был давно. Я все забыл.Не помню дней. Не помню дат.Ни тех форсированных рек.(Я неопознанный солдат.Я рядовой. Я имярек.Я меткой пули недолет.Я лед кровавый в январе.Я прочно впаян в этот лед —я в нем, как мушка в янтаре.)Но что с того, что я там был.Я все избыл. Я все забыл.Не помню дат. Не помню дней.Названий вспомнить не могу.(Я топот загнанных коней.Я хриплый окрик на бегу.Я миг непрожитого дня.Я бой на дальнем рубеже.Я пламя Вечного огняи пламя гильзы в блиндаже.)Но что с того, что я там был,в том грозном быть или не быть.Я это все почти забыл.Я это все хочу забыть.Я не участвую в войне —она участвует во мне.И отблеск Вечного огнядрожит на скулах у меня.(Уже меня не исключитьиз этих лет, из той войны.Уже меня не излечитьот той зимы, от тех снегов.И с той землей, и с той зимойуже меня не разлучить,до тех снегов, где вам ужемоих следов не различить.)Но что с того, что я там был!..

Самоуверенный человек

Эти жесты,эта походка —сама уверенность.Ах, какое славное свойство —самоуверенность!Он охотно вам даст ответына все вопросы —отчего вредней сигареты,чем папиросы,отчего не точны прогнозыБюро прогнозов,и ещена тысячу всякихразных вопросов —отчего, скажем,вымерли мамонтыи динозавры…Он глядит на менясочувственно,соболезнуя,ибо знает прекрасно,как я ему завидую(а ведь если признаться —и впрямь я ему завидую —вот что ужасно!)Такжелезно уверенныйв железной своей правоте,он идет —в своей правоте —как в броне,как в железе.– Значит, так! – он мне говорит, —вот так, молодой человек,вот так,в таком вот разрезе!

Банальный монолог

Я б мог сказать:– Как сорок тысяч братьев!.. —Я б мог вскричать:– Сильней всего на свете!.. —Я мог бы повторить:– Дороже жизни!.. —Но чей-то голосвкрадчиво и тихонашептывает мне,напоминая,как мало можно выразить словами,а это все —слова, слова, слова…И все-такивсей грешной моей плотью,душою всею,клеточкою каждой,всем существом моимежеминутноне я,но тот,во мне живущий кто-то,опять кричит:– Как сорок тысяч братьев!.. —и вопиет:– Сильней всего на свете!.. —едва ли не навзрыд:– Дороже жизни!.. —но к этому язык мой непричастен,но все этопомимо моей воли,но все это —не говоря ни словаи даже звука не произнося.

Сентябрь. праздник зеленого цвета

Куда с тобой мы собралисьв такой не ранний час?Такси зеленый огонекзажегся и погас.Смотри, как зелен этот мир,как зелены моря!Отпразднуем же этот цветв начале сентября.Еще так зелена лоза,так зелен виноград.Да будет нам зеленый цветнаградой из наград.И в чарке зелено вино,и зелены глаза,и в них качаетсяуже зеленая гроза.И вот мы слышим этот звук,мгновенье погодя —зеленый звон, зеленый шумосеннего дождя.Но эта влага не про нас,и в поздний этот частакси зеленый ветерокподхватывает нас.И пахнет прелою листвой,и легкая, как дым,парит зеленая звезданад лесом золотым.

«Славный город Виттенберг…»

Славный город Виттенберг,ты и поздний, ты и раннийне отверг моих старанийи надежд не опроверг.Я по улицам твоимвместе с Фаустом шатался,суть вещей постичь пыталсяс милым доктором моим.Ничего, что ночь темна, —что нам темень, если близокдух капусты и сосисок,запах пива и вина…Был подвальчик тих и мал,дым над столиками плавал.Но и дьявол, старый дьявол,он ведь тоже не дремал.Мы, смеясь и веселясь,наблюдали временами,как он шествовал за нами,в тело пуделя вселясь.И, на черный глядя хвост,говорили: – Пусть позлится —ведь нашел в кого вселиться,старый сводник и прохвост!Фауст был отменно мил —за друзей и за подружекпиво пил из толстых кружек,папиросами дымил.Лишь порой он вспоминал,как его (о meine Mutter!)здесь когда-то Мартин Лютерпоносил и проклинал.Я ж не смел, да и не могприкоснуться к этой ране…Мирно спали лютеране,плыл над крышами дымок.В тиглях плавился металл,и над камнем преткновеньядух борьбы и дерзновеньябезбоязненно витал.

Вальс на мотив метели

Белые на фоне черных деревьев,черные на фоне белого неба,кружатся снежинки тихо и плавно,с неба опускаются бесшумно на землю.Белые десантники спускаются с небана своих невидимых белых парашютах,сонмища неведомых белых пришельцевв маленьких скафандрах, блестящих и белых.Грозное нашествие белых пришельцев.Кто они, откуда они, чего им здесь надо!Уже ни зги не видно, мне страшно, мне жуткочего они хотят от земли нашей милой!..Ах, полно тебе, право, что за детские страхи!Все твои тревоги совершенно напрасны.Это просто нервы, ты, видно, устала, —вот и разыгралось у тебя воображенье.Это просто бал, просто вальс новогоднийскрипачи играют на скрипочках белых.Белый дирижер поднял белую руку —вот и закружились эти белые пары…Медленные звуки новогоднего вальса,плавное круженье новогоднего бала.Медленно и плавно кружатся по кругубелые девчонки в белых одеяньях.Кружатся по кругу, положив на плечибелым кавалерам белые руки,белые на фоне черного леса,черные на фоне белого неба.

Музыка

Вл. Соколову

Есть в музыке такая неземная,как бы не здесь рожденная печаль,которую ни скрипка, ни рояльдо основанья вычерпать не могут.И арфы сладкозвучная струнаили органа трепетные трубыдля той печали слишком, что ли, грубы,для той безмерной скорби неземной.Но вот они сошлись, соединясьв могучее сообщество оркестра,и палочка всесильного маэстро,как перст судьбы, указывает ввысь.Туда, туда, где звездные миры,и нету им числа, и нет предела.О, этот дирижер – он знает дело.Он их в такие выси вознесет!Туда, туда, все выше, все быстрей,где звездная неистовствует фуга…Метет метель. Неистовствует вьюга.Они уже дрожат. Как их трясет!Как в шторм девятибалльная волнав беспамятстве их кружит и мотает,и капельки всего лишь не хватает,чтоб сердце, наконец, разорвалось.Но что-то остается там на дне,и плещется в таинственном сосудеостаток, тот осадок самой сути,ее безмерной скорби неземной.И вот тогда, с подоблачных высот,той капельки владетель и хранитель,нисходит инопланетянин Моцарти нам бокал с улыбкой подает.И можно до последнего глоткаиспить ее, всю горечь той печали,чтоб, чуя уже холод за плечами,вдруг удивиться – как она сладка!

Строки из записной книжки

«…он придумал себе подходящее на его взгляд звание: Магистр Георгий Сабелликус, Фауст младший, кладезь некромантии, астролог, преуспевающий маг, хиромант, аэромант, пиромант и преуспевающий гидромант».

«Приехав в Венецию и желая поразить людей невиданным зрелищем, он объявил, что взлетит в небо. Стараниями дьявола он поднялся в воздух, но столь стремительно низвергся на землю, что едва не испустил дух, однако остался жив…»

«И ныне еще встречаются маги, которые кичатся тем, что силою своих чар они могут, оседлав коня, перенестись на нем за несколько мгновений в отдаленнейшее место. Но в конце концов они по лучат от черта заслуженную награду за эти поездки…»

Он будет пить – и вдоволь не напьется.Он будет есть – и он не станет сыт!..

«Шампанским наполнен бокал…»

Шампанским наполнен бокал.Июльская ночь на ущербе.Прощай, Баденвейлер, ich sterbe![1]И допит последний глоток.Немецкий уснул городок.Подумай, какая досада!Лишь ветки вишневого садабелеют в июльской ночи.Колеблется пламя свечи.Актриса известная плачет.Не знаю, зачем она прячетпоследние слезы свои.К чему здесь сейчас соловьи!Последние слезы горючи.Шиповника стебли колючи.Крыжовника иглы остры.И будут рыдать три сестрыИ многие сестры иные.Немногие братья родныеи множество братьев иных.…Немецкий уснул городок.Но он уже скоро проснется.Его это тоже коснется,но только потом, и не так.Зачем эти розы цветут!Как все в этом мире похоже.И на Новодевичьемтоже такие же розы, как тут.Я тоже уеду туда,к тем розам,к березе и к вербе.Ich sterbe,ich sterbe,ich sterbe —и это уже навсегда.

Память