Борис Слуцкий - Собрание сочинений. Т. 2. Стихотворения 1961–1972 Страница 29

РЕМОНТ ПУТИ

Электричка стала. Сколькобудет длиться эта стойка?Сколько поезд простоит?Что еще нам предстоит?

Я устал душой и телом.Есть хочу и спать хочу.Но с азартом оголтелымвзоры вкруг себя мечу.

Любопытство меня гложет:сколько поезд простоит?Сколько это длиться может?Что еще нам предстоит?

Все вокруг застыли словно:есть хотят и спать хотят,но замшелые, как бревна,связываться не хотят.

Очи долу опускает,упадает голова,та, в которой возникаютэти самые слова.

«В промежутке в ожиданьи электрички…»

В промежутке в ожиданьи электричкиили между войнами двумяесть свои законы и привычки.

Долго ждать, пока дойдет, гремя,электричка та, очередная,или та, грядущая, война.

Безвреме́нье — тоже времена.Можно жить, но только как, не знаю.

Безвреме́нье, интервал, пробел,как я перед вами обробел.

На войне, всемирной, не терялся,в электричке, судорожной, ночной,в чем-то схожей с мировой войной,не терялся. Нынче — растерялся.

Нужно ждать, ждать,ждать окончательной обточки.

Нужно дать, дать, датьвремени дойти до точки.

РЕПЕРУНИЗАЦИЯ

Выдыбает Перун отсыревший,провонявший тиной речной.Снова он — демиург озверевший,а не идол работы ручной.

Снова бог он и делает вдохи заглатывает полмира,а ученые баяли: сдох!Баснями соловья кормили.

Вот он — держится на плаву,а ныряет все реже и реже.В безобразную эту главукирпичом — потяжеле — врежу.

Врежешь! Как же! Лучше гляди,что там ждет тебя впереди.Вот он. И — вот она — толпа.Кто-то ищет уже столпав честь Перунова воскрешеньядля Перунова водруженья.

Кто-то ищет уже столбадля повешенья утопивших.Кто-то оду Перуну пишет.Кто-то тихо шепчет: судьба.

ЧТО ПОЧЕМ

Деревенский мальчик, с детства знавшийчто почем, в особенности лихо,прогнанный с парадного хоть взашей,с черного пролезет тихо.Что ему престиж? Ведь засухавысушила насухополсемьи, а он доголодал,дотянул до урожая,а начальству возражая,он давно б, конечно, дубу дал.

Деревенский мальчик, выпускниксельской школы, труженик, отличник,чувств не переносит напускных,слов торжественных и фраз различных.Что ему? Он самолично виделтот рожон и знает: не попрешь.Свиньи съели. Бог, конечно, выдал.И до зернышка сгорела рожь.

Знает деревенское дитя,сын и внук крестьянский, что в крестьянственоне не прожить: погрязло в пьянстве,в недостатках, рукава спустя.Кончив факультет филологический,тот, куда пришел почти босым,вывод делает логическиймой герой, крестьянский внук и сын:надо позабыть все то, что надо.Надо помнить то, что повелят.Надо, если надо,и хвостом и словом повилять.

Те, кто к справедливости взывают,в нем сочувствия не вызывают.Тех, кто до сих пор права качает,он не привечает.Станет стукачом и палачомдля другого горемыки,потому что лебеду и жмыхиели точно знает что почем.

«Люблю антисемитов, задарма…»

Люблю антисемитов, задармадающих мне бесплатные уроки,указывающих мне мои порокии назначающих охотно сроки,в которые сведут меня с ума.

Но я не верю в точность их лимитов —бег времени не раз их свел к нулю —и потому люблю антисемитов!Не разумом, так сердцем их люблю.

ТЕНИ КОСТРА

Самые насущные законыобщежития                    еще в пещеребыли человечеству знакомыи опробованы в полной мере.

Проверяли их, переверялиих       и заносили на скрижали,ничего они не потеряли!Держат точно так же, как держали.

За душу и посейчас хватают,кажется, костра большие тени.До сих пор торжественно витаютнад законами простыми теми.

МЕЩАНСКОЕ СЧАСТЬЕ

Счастьице в готовомплатьице с готовымокончательным ответомна любой вопрос,счастьице от пары папирос,от зари с рассветом.Счастьице, без всяческих сомненийи без долгих пренийпорешившее, что мир хорош,простенькое, как растенье рожь,перешившее шинель в пальто,годное при любой погоде,но затопо последней моде.

Это счастьице, уверенное, чтотолько в нем и счастье,справедливо, кажется, отчасти.

Верно. Кто довольствуется им —тот доподлинно доволен.Вместе с микрокосмосом своимон спокоен, волен.

Счастье пионера,в горн трубящее,или же пенсионера,утром сколько хочешь спящее!Ну и что же? Все же это — счастье.За него, что стоит — заплачу.Обозвать его мещанским —не хочу!

«На пророка бывает проруха…»

На пророка бывает проруха:ошибется, и напрочь вали.Расценяют, как сплетни и слухи,то, что напророчествовали.

У пророков бывают прорехи,и пороки, и огрехи,и не худо входить в положенье,в положенье пророка входитьи судить не по пораженью,а по высшей победе судить.

Между тем много реже сопраноэтот дар: эта память вперед.Всех пророков мира собраньедаже дюжину не соберет.

Так давайте побольше чуткостик тем, кто крепок передним умом,и не будем требовать четкостиот воскуренных ими дымов.

«Воспоминаний вспомнить не велят…»

Воспоминаний вспомнить не велят:неподходящие ко времени.

Поэтому они, скопляясь в темени,вспухают и болят.

— Ведь было же, притом не так давно,доподлинная истина, святая.

Но чья-то подпись завитаяпод резолюцией: «Несвоевременно!»

СТАРЫЕ ОФИЦЕРЫ

Старых офицеров застал еще молодыми,как застал молодыми старых большевиков,и в ночных разговорах в тонком табачном дымеслушал хмурые речи, полные обиняков.

Век, досрочную старость выделив                                                         тридцатилетним,брал еще молодого, делал его последнимв роде, в семье, в профессии,в классе, в городе летнем.Век обобщал поспешно,часто верил сплетням.

Старые офицеры,выправленные казармой,прямо из старой армиик нови белых армийотшагнувшие лихо,сделавшие шаг,ваши хмурые речи до сих пор в ушах.

Точные счетоводы,честные адвокаты,слабые живописцы,мажущие плакаты,но с обязательной теньюгибели на лицеи с постоянной памятью о скоростном конце!

Плохо быть разбитым,а в гражданских войнахне бывает довольных,не бывает спокойных,не бывает ушедшихв личную жизнь свою,скажем, в любимое делоили в родную семью.

Старые офицерыстарые сапогиосторожно донашивали,но доносить не успели,слушали ночами, как приближались                                                            шаги,и зубами скрипели,и терпели, терпели.

НЕМКА