Владислав Ходасевич - Стихотворения Страница 29

Мы какие-то четыре звездочки, и, как их ни сложи, все выходит хорошо.

Четыре звездочки взошли на небосвод.Мечтателей пленяет их мерцанье.Но тайный Рок в спокойный звездный ходУжасное вложил знаменованье.

Четыре звездочки! Безмолвный приговор!С какою неразрывностью суровойСплетаются в свой узел, в свой узорСозвездье Герцена — с созвездьем Огарева!

Четыре звездочки! Как под рукой ТворцаНебесных звезд незыблемо движенье —Так их вело единое служеньеОт юности до смертного конца.

Четыре звездочки! В слепую ночь страстей,В соблазны ревности судьба их заводила, —Но никогда, до наших страшных дней,Ни жизнь, ни смерть — ничто не разделило.

Сонет

Своих цепей так не расторгнешь, нет!От ненависти, бешенства и мукиНе дергай их. Скрести спокойно руки,Закрой глаза и складывай ответ.

Меч воина и динами<т> наукиПод глыбой рабства погребает свет.Но всё взрывает веры вещий бред,И рушат всё кифары стройной звуки.

Знай: был не дик, не яростен, не груб,Но сладостен звон ерихонских труб.И каждый стих звучит, как предвещаньеЗари вечерней, предпоследней, той,Когда земли верховное избраньеПоэт и жрец поделят меж собой.

В каком светящемся туманеВосходит солнце, погляди!О, сколько светлых волхвованийНасильно ширится в груди!

Я знаю, сердце осторожно, —Была трудна его стезя.Но не пророчить невозможноИ не приманивать — нельзя.

Т-ой

Моим ты другом быть не хочешь,Ты хочешь быть моим врагом.Я видел: нож ты злобный точишь,Когда я сплю притворным сном.

Ну что же! Замахнись и взвизгни,Свой нож на сердце опусти ж!Но ты меня вернула к жизни —За то и жизнию казнишь.

Ты водишь по несчетным мукамПостылого мне бытия,Чтоб под его скрипучим звукомМедлительно ж исчахнул я.

Не люблю стихов, которыеНа мои стихи похожи.Все молитвы, все укоры яСам на суд представлю Божий.

Сам и казнь приму.        Вы ельникаНа пути мне не стелите,Но присевшего бездельникаС черных дрог моих гоните!

Черные тучи проносятся мимоСел, нив, рощ.Вот потемнело и пыль закрутилась, —Гром, блеск, дождь.

Соснам и совам — потеха ночная:Визг, вой, свист.Ты же, светляк, свой зеленый фонарикСпрячь, друг, в лист.

Трудолюбивою пчелой,Звеня и рокоча, как лира,Ты, мысль, повисла в зное мираНад вечной розою — душой.

К ревнивой чашечке ееС пытливой дрожью святотатцаПрильнула — вщупаться, всосатьсяВ таинственное бытие.

Срываешься вниз головойВ благоухающие бездны —И вновь выходишь в мир подзвездный,Запорошенная пыльцой.

И в свой причудливый киоскЛетишь назад, полухмельная,Отягощаясь, накопляяИ людям — мед, и Богу — воск.

Сквозь облака фабричной гариГрозя костлявым кулаком,Дрожит и злится пролетарийПред изворотливым врагом.

Толпою стражи ненадежнойВеликолепье окружа,Упрямый, но неосторожный,Дрожит и злится буржуа.

Должно быть, не борьбою партийВ парламентах решится спор:На европейской ветхой картеВсе вновь перечертит раздор.

Но на растущую всечасноЛавину небывалых бедНевозмутимо и бесстрастноГлядят: историк и поэт.

Людские войны и союзы,Бывало, славили они;Разочарованные музыПрипомнили им эти дни —

И ныне, гордые, составитьДва правила велели впредь:Раз: победителей не славить.Два: побежденных не жалеть.

Себе

Не жди, не уповай, не верь:Всё то же будет, что теперь.Глаза усталые смежи,В стихах, пожалуй, ворожи,Но помни, что придет пораИ шею брей для топора.

Доволен я своей судьбой.Все — явь, мне ничего не снится.Лесок сосновый, молодой;Бежит бесенок предо мной;То хрустнет веточкой сухой,То хлюпнет в лужице копытце.Смолой попахивает лес,Русак перебежал поляну.Оглядывается мой бес.«Не бойся, глупый, не отстану:Вот так на дружеской ногеПридем и к бабушке Яге.Она наварит нам кашицы,Подаст испить своей водицы,Положит спать на сеновал.И долго, долго жить мы будем,И скоро, скоро позабудем,Когда и кто к кому присталИ кто кого сюда зазвал».

Романс

В голубом Эфира полеХодит Веспер золотой.Старый Дож плывет в гондолеС Догарессой молодой.

Догаресса молодаяНа супруга не глядит,Белой грудью не вздыхая,Ничего не говорит.

Тяжко долгое молчанье,Но, осмелясь наконец,Про высокое преданьеЗапевает им гребец.

И под Тассову октавуСтарец сызнова живет,И супругу он по правуТомно за руку берет.

Но супруга молодаяВ море дальнее глядит.Не ропща и не вздыхая,Ничего не говорит.

Охлаждаясь поневоле,Дож поникнул головой.Ночь тиха. В небесном полеХодит Веспер золотой.

С Лидо теплый ветер дует,И замолкшему певцуПовелитель указуетВозвращаться ко дворцу.

Пока душа в порыве юном,Ее безгрешно обнажи,Бесстрашно вверь болтливым струнамЕе святые мятежи.

Будь нетерпим и ненавистен,Провозглашая и трубяЗавоеванья новых истин, —Они ведь новы для тебя.

Потом, когда в своем наитьеРазочаруешься слегка,Воспой простое чаепитье,Пыльцу на крыльях мотылька.

Твори уверенно и стройно,Слова послушливые гниИ мир, обдуманный спокойно,Благослови иль прокляни.

А под конец узнай, как чудноВсе вдруг по-новому понять,Как упоительно и трудно,Привыкши к слову, — замолчать.

Песня турка

Прислали мне кинжал, шнурокИ белый, белый порошок.    Как умереть? Не знаю.Я жить хочу — и умираю.

Не надеваю я шнурка,Не принимаю порошка,    Кинжала не вонзаю, —От горести я умираю.

Соррентинские заметки

Там, над отвесною громадой,Начав разбег на вышине,Шуми, поток, играй и прядай.Скача уступами ко мне.

Повисни в радугах искристых,Ударься мощною струейИ снова в недрах каменистыхКипенье тайное сокрой.

Лети с неудержимой силой,Чтобы корыстная рукаСтруи полезной не схватилаВ долбленый кузов черпака.

Смотря на эти скалы, гроты,Вскипанье волн, созвездий бег,Забыть убогие заботыИзвечно жаждет человек.

Но диким ужасом вселеннойХохочет козлоногий бог,И, потрясенная, мгновенноДуша замрет. Не будь же строг,

Когда под кровлю ресторана,Подавлена, угнетена,От ею вызванного ПанаБегом спасается она.

Сирокко, ветер невеселый,Всё вымел начисто во мне.Теперь мне шел бы череп голыйДа горб высокий на спине.

Он сразу многое бы придалНам с Афродитою, двоим,Когда, обнявшись, я и идол,Под апельсинами стоим.

Von alien säubr'ich diesen Ort —