Ольга Берггольц - Голос блокадного Ленинграда Страница 3

1933

Порука

У нас еще с три короба разлуки,ночных перронов,                дальних поездов.Но, как друзья, берут нас на поруки   Республика, работа и любовь.У нас еще — не перемерить — горя…И все-таки не пропадет любой:ручаются,         с тоской и горем споря,   Республика, работа и любовь.Прекрасна жизнь,                и мир ничуть не страшен,и если надо только — вновь и вновьмы отдадим всю молодость —                          за нашуРеспублику, работу и любовь.

1933

Майя

Как маленькие дети умирают…Чистейшие, веселые глазаим влажной ваткой сразу прикрывают.. .Четыре дня — бессонница и жалость.Четыре дня Республика сражаласьза девочку в удушье и жару,вливала кровь свою и камфару…Я с кладбища зеленого иду,оглядываясь часто и упорнона маленькую красную звездунад грядкою сырого дерна…Но я — живу и буду жить, работать,еще упрямей буду я и злей,чтобы скорей свести с природой счетыза боль, и смерть, и горе на земле.

1933

" Путешествие. Путевка. "

Путешествие. Путевка.Изучение пути.И на каждой остановкетак и хочется сойти!В полдень еду, в полночь еду,одинешенька-одна.Только дым летит по следу,только легкая весна.И висит в окне вагонабезбилетная звезда.Сквозь пустынные перроныпробегают поезда.Поезда меридианыперешли наискосок,бьются ложечки в стаканах,точно кровь звенит в висок.И бормочут вслух колеса,и поют в любом купе,и от самого откосазолотая кружит степь.Если просят — запеваю,не попросят — помолчу.Никого не вспоминаюи открыток не строчу.Не гуди ты, сердце злое,ты свободно, ты одно.Перестукнется с тобоювстречный поезд за окном.Только поезд, — мы не встретимни зазнобы, ни тоски.Только марево да ветер,зеленые огоньки…

1933

Встреча

На углу случилась остановка,поглядела я в окно мельком:в желтой куртке, молодой и ловкий,проходил товарищ военком.

Я не знаю — может быть, ошибка,может быть, напротив, — повезло:самой замечательной улыбкойобменялись мы через стекло.

А потом вперед пошел автобус,закачался город у окна…Я не знаю — может быть, мы обапожалели, может — я одна.

Я простая. Не люблю таиться.Слушайте, товарищ военком:вот мой адрес. Может, пригодится?Может, забежите вечерком?

Если ж снова я вас повстречаюв Доме Красной Армии, в садуили на проспекте — не смущайтесь,—я к вам непременно подойду.

Очень страшно, что, случайно встретив,только из-за странного стыда,может быть, вернейшего на светедруга потеряешь навсегда…

1934

Память

О девочка, все связано с тобою:морской весны первоначальный цвет,окраина в дыму, трамваи с бою,холодный чай, нетронутый обед…

Вся белизна, сравнимая с палатой,вся тишина и грохот за окном.Все, чем перед тобою виновата,—работа, спешка, неуютный дом.

И все слова, которые ты зналаи, как скворец, могла произносить,и все, что на земле зовется «жалость»,и все, что хочет зеленеть и жить…

И странно знать и невозможно верить,что эту память называем смертью.

1934

КИРОВУ

Мы с мертвыми прощаемся не сразу:все не смириться сердцу, не понять…К зиянью смерти не привыкнуть глазу,устам не разомкнуться, не сказать.И в миг прощанья с гордым и любимым,когда сквозь город двигался лафет,«Да!» — грозно говорил рассудок,                                «Нет!» —ответила душа неукротимо.

Декабрь 1934

Город

Как уходила по утрами как старалась быть веселой!Калитки пели по дворам,и школьники спешили в школы…Тихонько, ощупью, впотьмах,в ознобе утро проступает.Окошки теплились в домах,обледенев, брели трамваи.Как будто с полюса онибрели, в молочном блеске стекол,зеленоватые огнисияли на дуге высокой…Особый свет у фонарей —тревожный, желтый и непрочный..Шли на работу. У дверейкрестьянский говорок молочниц.Морозит, брезжит. Все нежнейи трепетней огни. Светает.Но знаю, в комнате твоейтемно и дым табачный тает.Бессонный папиросный чади чаепитья беспорядок,и только часики стучатс холодной пепельницей рядом…

А ночь шумит еще в ушахс неутихающею силой,и осторожная душанарочно сонной притворилась.Она пока утоленабеседой милого свиданья,не обращается онани к слову, ни к воспоминанью…

И утренний шумит вокзал.Здесь рубежи просторов, странствий.Он все такой же, как сказал,—вне времени и вне пространства.Он все такой же, старый друг,свидетель всех моих скитаний,неубывающих разлук,неубывающих свиданий…

1935

" Я люблю сигнал зеленый, "

Я люблю сигнал зеленый,знак свободного пути.Нелюбимой, невлюбленной,хорошо одной брести.

Снег легчайший осторожновертится у самых губ…О, я знаю — все возможно,все сумею, все смогу.

Разве так уж ты устала,беспокойная душа,разве молодости маломира, круглого как шар?

И твердят во всей природезеленые огоньки:проходите, путь свободенот любви и от тоски…

1935

" А помнишь дорогу "

А помнишь дорогуи песни того пассажира?Едва запоем —и от горя, от счастья невмочь.Как мчался составпо овальной поверхности мира!Какими снегамивстречала казахская ночь!Едва запоем —и привстанем, и глянем с тревогойдруг другу в глаза,и молчим, ничего не тая…Все те же ли мы,и готовы ли вместе в дорогу,и так ли, как раньше,далекие манят края?Как пел пассажирпятилетье назад, пятилетье!Геолог он был и разведчик —скитался везде потому.Он пел о любви и разлуке:«Меня дорогая не встретит».А больше всего — о разлуке…И все подпевали ему.Я слышала —к этим годам и желанья становятся                                 реже,и жадность и легкость уходят,зови не зови…Но песня за нас отвечает —вы те же, что были, вы те же!..И верю я песне,как верю тебе и любви.

1935

Севастополь

Белый город, синие заливы,на высоких мачтах — огоньки…Нет, я буду все-таки счастливой,многим неудачам вопреки.Ни потери, ни тоска, ни горес милою землей не разлучат,где такое трепетное морекропотливо трудится, ворча,где орлы и планеры летают,где любому камешку — сиять,где ничто-ничто не исчезаети не возвращается опять.

1935

Сиделка

Ночная, горькая больница,палаты, горе, полутьма…В сиделках — Жизнь, и ей не спитсяи с каждым нянчится сама.Косынкой повязалась гладко,и рыжевата, как всегда.А на груди, поверх халата,знак Обороны и Труда.И все, кому она подушкипоправит, в бред и забытьеуносят нежные веснушкии руки жесткие ее.И все, кому она прилежнопрохладное подаст питье,запоминают говор нежныйи руки жесткие ее.И каждый, костенея, труся,о смерти зная наперед,зовет ее к себе:                — Маруся,Марусенька…—              И Жизнь идет.

1935