Уильям Шекспир - Сонеты Страница 3

Издатель этой книжки Томас Торп в посвящении, которое предпослано сонетам, обращается к какому-то лицу, обозначенному инициалом «W. H.». Целые океаны чернил безрезультатно пролиты в попытках расшифровать эти инициалы. По справедливому замечанию одного шекспироведа, ежегодно кто-нибудь, впервые прочитав шекспировские сонеты, сочиняет новую теорию.

Под загадочными инициалами видели и Henry Wriotherley — графа Саутгэмптона и William Herbert — графа Пемброка, и ряд других лиц, знатных и незнатных. Договорились до того, что инициалы якобы означают «to Mr. William himself» — «мистеру Вильяму самому», так как в своих сонетах Шекспир будто бы воспевал самого себя или своего опоэтизированного «двойника». Эту теорию совершенно серьезно защищал немецкий шекспировед Барншторф в своей книге «Ключ к сонетам Шекспира» (1866). Пройдем мимо задачи, состоящей из одних неизвестных. Вкратце рассмотрим вопрос о действующих лицах шекспировских сонетов.

Согласно распространенному толкованию, их три: поэт, его друг и «смуглая дама». Первые девяносто девять сонетов, если верить этому толкованию, обращены к другу. Несомненно, что Шекспир считал дружбу самым высоким и прекрасным чувством (он воспел верность дружбы, например, в «Двух веронцах» — в образе Валентина, в «Гамлете» — в образе Горацио). Несомненно и то, что, по мнению Шекспира, дружба обладает всей полнотой любовных переживаний: и радостью свидания, и горечью разлуки, и муками ревности. Несомненно, наконец, что самый язык дружеских изъяснений был в ту эпоху тождествен языку любовных мадригалов: люди Ренессанса были склонны к восторженности.

Шекспир в своих сонетах уговаривает друга отказаться от одиночества и «восстановить» себя в потомстве, ибо потомство является защитой против «косы Времени». Поэт жалуется на свою судьбу, в которой любовь к другу является единственным утешением.

По догадкам толкователей, сонеты 100–125 посвящены тому же другу. Но в них уже нет былой незамутненной ясности чувства; атмосфера становится более тревожной, сумрачной. В сонетах 127–152 на сцене появляется новое лицо — «смуглая дама», которая поселяет рознь между поэтом и другом. Поэт страстно любит ее и вместе с тем сетует на нее за те страдания, которые она причиняет ему и другу… (Сонеты 153 и 154 стоят отдельно и, по мнению комментаторов, будто бы воспевают целебные источники Бата[4].) Где-то в глубине неясно маячит четвертое действующее лицо: соперник в искусстве поэзии (см. сонет 80; возможно, речь идет о Чепмэне). Таково, повторяем, весьма распространенное толкование.

Чем пристальней всматриваешься в сонеты, тем настойчивей становятся сомнения в справедливости изложенной нами теории. Уж слишком различны сонеты и по настроению, и по самому характеру выраженных в них мыслей и чувств. И невольно склоняешься к тому предположению, что сонеты Шекспира не образуют единого сюжетного цикла; что Шекспир ведет в них речь не о двух, а многих лицах; что отражают они самые различные факты столь мало известной нам биографии великого драматурга и поэта, так как они были написаны в разное время и в разных обстоятельствах жизни. Откуда, например, известно, что подавляющее большинство сонетов обращено к одному другу? Почему не предположить, что многие из этих сонетов воспевают возлюбленную? Как мы уже говорили, в ту эпоху у дружбы и у любви был единый язык. Поскольку на английском языке прилагательные не имеют родовых окончаний, текст сонетов в подавляющем большинстве случаев не дает нам ясного ответа, и русскому переводчику шекспировских сонетов приходится тут полагаться на собственное чутье.

Заметим, что теория о том, что большинство шекспировский сонетов воспевают друга, была впервые выдвинута английским шекспироведом Мэлоном лишь в конце XVIII века. До этого господствовало мнение, что в большинстве своих сонетов Шекспир говорит о своей возлюбленной.

Все эти теории, кроме того, неправильно расценивали самый жанр шекспировских сонетов. Конечно, эти сонеты выросли из личных переживаний. Правда Флетчер заявил в предисловии к своему сонетному циклу, что «можно писать о любви, не будучи влюбленным, как можно писать о сельском хозяйстве и самому не ходить за плугом». Однако сонеты Флетчера, как вообще все его творчество, формалистичны и холодны. От шекспировских сонетов веет огнем живых чувств. Нашлись, правда, бездушные критики, не почувствовавшие их живого дыхания. Так, например, в XVIII веке английский шекспировед Стивенс не увидел в сонетах Шекспира ничего, кроме аффектации и бессмыслицы. Известный немецкий шекспировед Делиус утверждал, что Шекспир пережил все то, что описано в сонетах, лишь в воображении: сонеты Шекспира, согласно толкованию Делиуса, — далекие от жизни «воздушные замки», которыми тешил себя поэт мечтатель. Некоторые иностранные шекспироведы считали, что шекспировские сонеты являются либо риторическими упражнениями, либо мадригалами, написанными к случаю.

Иного мнения держались поэты-классики. По мнению Гёте, «в шекспировских сонетах выстрадано каждое слово». Вордсворт назвал сонеты «ключом, которым Шекспир отпер свое сердце».

Замечательно, что русская критика и русское шекспироведение всегда находили, что шекспировские сонеты отражают действительно пережитое самим поэтом. Белинский относил шекспировские сонеты к «богатейшей сокровищнице лирической поэзии». («Разделение поэзии на виды и роды. — Лирическая поэзия»). «Основы житейской философии Шекспира выросли на почве пережитых им и отразившихся в сонетах жизненных испытаний», — писал Н. И. Стороженко. («Сонеты Шекспира в автобиографическом отношении»). Сонеты Шекспира — лирические произведения. И все же в самых отношениях поэта к возлюбленной есть некая эпическая примесь — явный отзвук средневековой поэзии. Сам Шекспир говорит, что образ его возлюбленной был предугадан старинными поэтами, слагавшими стихи «во славу дам и рыцарей прекрасных» (сонет 106). Милый сердцу «лик» (image) запечатлен еще в «древней книге» (сонет 59). Конечно, были в действительности и «светлоокий» друг и «женщина, в чьих взорах мрак ночной» (сонет 144). Были и многие другие дружеские и любовные встречи. Но все эти лица соединились как бы в единый поэтически обобщенный образ.

В твоей груди я слышу все сердца,Что я считал сокрытыми в могилах.В чертах прекрасных твоего лицаЕсть отблеск лиц, когда-то сердцу милых.

В строгую форму сонета Шекспир внес живую мысль, подлинные, напряженные, горячие чувства.

И если своеобразие шекспировской драматургии заключалось в том, что сквозь традиционные формы, еще во многом связанные со средневековьем, прорывался дух нового времени, реалистическое восприятие действительности, то в шекспировских сонетах сквозь свойственную времени идеальную отвлеченность образов пробивается как бы из подпочвы утверждение превосходства живой, неприкрашенной действительности:

Не знаю я, как шествуют богини,Но милая ступает по земле.

Знаменитый сонет 130, из которого мы процитировали эти строки, заслуживает особого внимания. Мысль о превосходстве природы и жизни не только над искусственностью, но и над искусством неоднократно встречается у Шекспира. Цель искусства, по словам Гамлета, заключается в том, чтобы «держать зеркало перед природой». Величайшей похвалой тем розам, которые вышивает Марина («Перикл»), является то, что они — «сестры природным розам». Художник может лишь «стремиться превзойти живую природу» («Венера и Адонис»). Фантазия художников, по словам Энобарба («Антоний и Клеопатра»), на картинах, изображающих Венеру, превосходит природу; но тут же Энобарб говорит о том, что Клеопатра превосходит эти картины. Нарастание внутренней эмоции у Шекспира идет не от естественной простоты к пафосу риторической пышности, но, наоборот, от риторической пышности к естественности[5]. «О, посмотрите сюда, женщины, — восклицает Клеопатра перед умирающим Антонием, — истаял венец земли… Ах, увял венок войны…» А потом, в момент глубочайшего горя, она сравнивает себя с простой деревенской девушкой… Перед смертью Клеопатра просит принести ей царственную мантию и надеть ей на голову венец. Но в последующих своих словах она как бы сходит с престола на землю: она вспоминает о «кудрявом Антонии» и сравнивает аспида с ребенком, сосущим ее грудь… Первый актер, читающий монолог Гамлета, начинает с пышной декламации и сугубо театральных жестов. Но в конце монолога мы слышим в его голосе тревогу живых, правдивых чувств, и тогда его лицо бледнеет, а по щекам текут слезы. В этом, как нам кажется, одна из основ поэтики Шекспира.

Остановимся на содержании шекспировских сонетов. В них заключены не только чувства, но и размышления. Именно насыщенность мыслью прежде всего отличает эти сонеты от их бесчисленных современников.