Иосиф Бродский - Остановка в пустыне Страница 3

«В тот вечер возле нашего огня…»

«Был черный небосвод светлей тех ног,

и слиться с темнотою он не мог.»

В тот вечер возле нашего огняувидели мы черного коня.

Не помню я чернее ничего.Как уголь были ноги у него.Он черен был, как ночь, как пустота.Он черен был от гривы до хвоста.Но черной по-другому уж быласпина его, не знавшая седла.Недвижно он стоял. Казалось, спит.Пугала чернота его копыт.

Он черен был, не чувствовал теней.Так черен, что не делался темней.Так черен, как полуночная мгла.Так черен, как внутри себя игла.Так черен, как деревья впереди,как место между ребрами в груди.Как ямка под землею, где зерно.Я думаю: внутри у нас черно.

Но все-таки чернел он на глазах!Была всего лишь полночь на часах.Он к нам не приближался ни на шаг.В паху его царил бездонный мрак.Спина его была уж не видна.Не оставалось светлого пятна.Глаза его белели, как щелчок.Еще страшнее был его зрачок.

Как будто был он чей-то негатив.Зачем же он, свой бег остановив,меж нами оставался до утра?Зачем не отходил он от костра?Зачем он черным воздухом дышал?Зачем во тьме он сучьями шуршал?Зачем струил он черный свет из глаз?

Он всадника искал себе средь нас.

«Теперь все чаще чувствую усталость…»

Теперь все чаще чувствую усталость,все реже говорю о ней теперь,о, помыслов души моей кустарность,веселая и теплая артель.

Каких ты птиц себе изобретаешь,кому их даришь или продаешь,и в современных гнездах обитаешь,и современным голосом поешь?

Вернись, душа, и перышко мне вынь!Пускай о славе радио споет нам.Скажи, душа, как выглядела жизнь,как выглядела с птичьего полета?

Покуда снег, как из небытия,кружит по незатейливым карнизам,рисуй о смерти, улица моя,а ты, о птица, вскрикивай о жизни.

Вот я иду, а где-то ты летишь,уже не слыша сетований наших,вот я живу, а где-то ты кричишьи крыльями взволнованными машешь.

Зимняя свадьба (Из «Старых английских песен»)

Я вышла замуж в январе.Толпились гости во дворе,и долго колокол гуделв той церкви на горе.

От алтаря, из-под венца,видна дорога в два конца.Я посылаю взгляд свой вдаль,и не вернуть гонца.

Церковный колокол гудит.Жених мой на меня глядит.И столько свеч для нас двоих!И я считаю их.

«Все чуждо в доме новому жильцу…»

Все чуждо в доме новому жильцу.Поспешный взгляд скользит по всем предметам,чьи тени так пришельцу не к лицу,что сами слишком мучаются этим.Но дом не хочет больше пустовать.И, как бы за нехваткой той отваги,замок, не в состояньи узнавать,один сопротивляется во мраке.Да, сходства нет меж нынешним и тем,кто внес сюда шкафы и стол, и думал,что больше не покинет этих стен;но должен был уйти, ушел и умер.Ничем уж их нельзя соединить:чертой лица, характером, надломом.Но между ними существует нить,обычно именуемая домом.

Холмы

Вместе они любилисидеть на склоне холма.Оттуда видны им былицерковь, сады, тюрьма.Оттуда они видализаросший травой водоем.Сбросив в песок сандалии,сидели они вдвоем.

Руками обняв колени,смотрели они в облака.Внизу у кино калекиждали грузовика.Мерцала на склоне банкавозле кустов кирпича.Над розовым шпилем банкаворона вилась, крича.

Машины ехали в центрек бане по трем мостам.Колокол звякал в церкви:электрик венчался там.А здесь на холме было тихо,ветер их освежал.Кругом ни свистка, ни крика.Только комар жжужал.

Трава была там примята,где сидели они всегда.Повсюду черные пятна —оставила их еда.Коровы всегда это местовытирали своим языком.Всем это было известно,но они не знали о том.

Окурки, спичка и вилкаприкрыты были песком.Чернела вдали бутылка,отброшенная носком.Заслышав едва мычанье,они спускались к кустами расходились в молчаньи —как и сидели там.

По разным склонам спускались,случалось боком ступать.Кусты перед ними смыкалисьи расступались опять.Скользили в траве ботинки,меж камней блестела вода.Один достигал тропинки,другой в тот же миг пруда.

Был вечер нескольких свадеб(кажется, было две).Десяток рубах и платьевмаячил внизу в траве.Уже закат унималсяи тучи к себе манил.Пар от земли поднимался,а колокол все звонил.

Один, кряхтя, спотыкаясь,другой, сигаретой дымя —в тот вечер они спускалисьпо разным склонам холма.Спускались по разным склонам,пространство росло меж них.Но страшный, одновременновоздух потряс их крик.

Внезапно кусты распахнулись,кусты распахнулись вдруг.Как будто они проснулись,а сон их был полон мук.Кусты распахнулись с воем,как будто раскрылась земля.Пред каждым возникли двое,железом в руках шевеля.

Один топором был встречен,и кровь потекла по часам,другой от разрыва сердцаумер мгновенно сам.Убийцы тащили их в рощу(по рукам их струилась кровь)и бросили в пруд заросший.И там они встретились вновь.

Еще пробирались на ощупьк местам за столом женихи,а страшную весть на площадьуже принесли пастухи.Вечерней зарей сиялистада густых облаков.Коровы в кустах стоялии жадно лизали кровь.

Электрик бежал по склонуи шурин за ним в кустах.Невеста внизу обозленностояла одна в цветах.Старуха, укрытая пледом,крутила пред ней тесьму,а пьяная свадьба следомза ними неслась к холму.

Сучья под ними трещали,они неслись, как в бреду.Коровы в кустах мычалии быстро спускались к пруду.И вдруг все увидели ясно(царила вокруг жара):чернела в зеленой ряске,как дверь в темноту, дыра.

Кто их оттуда поднимет,достанет со дна пруда?Смерть, как вода над ними,в желудках у них вода.Смерть уже в каждом слове,в стебле, обвившем жердь.Смерть в зализанной крови,в каждой корове смерть.

Смерть в погоне напрасной(будто ищут воров).Будет отныне красныммлеко этих коров.В красном, красном вагонес красных, красных путей,в красном, красном бидоне —красных поить детей.

Смерть в голосах и взорах.Смертью полн воротник. —Так им заплатит город:смерть тяжела для них.Нужно поднять их, поднять бы.Но как превозмочь тоску:если убийство в день свадьбы,красным быть молоку.

Смерть — не скелет кошмарныйс длинной косой в росе.Смерть — это тот кустарник,в котором стоим мы все.Это не плач похоронный,а также не черный бант.Смерть — это крик вороний,черный — на красный банк.

Смерть — это все машины,это тюрьма и сад.Смерть — это все мужчины,галстуки их висят.Смерть — это стекла в бане,в церкви, в домах — подряд!Смерть — это все, что с нами —ибо они — не узрят.

Смерть — это наши силы,это наш труд и пот.Смерть — это наши жилы,наша душа и плоть.Мы больше на холм не выйдем,в наших домах огни.Это не мы их не видим —нас не видят они.

Розы, герань, гиацинты,пионы, сирень, ирис —на страшный их гроб из цинка —розы, герань, нарцисс,лилии, словно из басмы,запах их прян и дик,левкой, орхидеи, астры,розы и сноп гвоздик.

Прошу отнести их к брегу,вверить их небесам.В реку их бросить, в реку,она понесет к лесам.К черным лесным протокам,к темным лесным домам,к мертвым полесским топям,вдаль — к балтийским холмам.

Холмы — это наша юность,гоним ее, не узнав.Холмы — это сотни улиц,холмы — это сонм канав.Холмы — это боль и гордость.Холмы — это край земли.Чем выше на них восходишь,тем больше их видишь вдали.

Холмы — это наши страданья.Холмы — это наша любовь.Холмы — это крик, рыданье,уходят, приходят вновь.Свет и безмерность боли,наша тоска и страх,наши мечты и горе,все это — в их кустах.

Холмы — это вечная слава.Ставят всегда напоказна наши страданья право.Холмы — это выше нас.Всегда видны их вершины,видны средь кромешной тьмы.Присно, вчера и нынепо склону движемся мы.Смерть — это только равнины.Жизнь — холмы, холмы.

«Ты поскачешь во мраке, по бескрайним холодным холмам…»