Джордж Байрон - Корсар Страница 3

XIII

Он был преступен — мы его клеймим!Но чистой был любовью он палим;Ее одну, последний дар, не мог,В душе холодной заглушить порок!..Он подождал, пока за поворотПоследний из пиратов не уйдет.«Вот странно… Мне опасность не страшна,Что ж кажется последнею она?Нет, прочь предчувствия! Не мне вдохнутьВ моих людей смущение и жуть!Идти навстречу? Да… ведь смертный часИначе здесь, в ловушке, встретит нас.План есть; лишь брось фортуна добрый взорОплачут погребальный ваш костер!Спи, враг! Прекрасных снов! Тебя заряБудила ли, таким огнем горя,Как ночь борьбы (лишь ветер мчись быстрей!)Что вдохновляет мстителей морей?Теперь к Медоре. Камень лег на грудь;Когда б она могла легко вздохнуть!..Ведь я был храбр. Но храбры все порой:Пчела, и та за улей мстит родной;И мы и зверь отвагою полны,Когда отчаяньем принуждены,Заслуга ль в ней? Моя ж мечта была,Чтоб горсть бойцов — всех пред собой гнала.Не ради крови мною предводимОтряд мой, — мы умрем иль победим!Меня страшит не смерть моя, а то,Что не вернется, может быть, никто:Я к смерти равнодушен с давних пор,Но очутиться в западне — позор!Моя ль то хитрость, мой ли верный путьПоследней ставкой власть и жизнь метнуть?О рок!.. Вини порыв свой, а не рок:Он, может быть, поможет в должный срок!»

XIV

Так думал он, покуда не достигСтаринной башни, увенчавшей пик.В тени портала он замедлил вдруг,Заслышав нежный, вечно сладкий звук;Сквозь жалюзи высокого окнаПрекрасной птицы песнь была слышна:

«В моей душе, куда ни глянет свет,Я тайну нежную храню давно.Лишь редко сердце, твоему в ответ,Забьется — и опять молчит оно.Там, в глубине, лампады гробовойГорит огонь, незрим, бессмертен, жгуч;Отчаянье над ним сгустилось тьмой,Но все он светит — бесполезный луч.

О, вспомни обо мне, о, не забудьМой бедный гроб, мой прах не обходи!Одну лишь боль моя не стерпит грудьУзнать, что нет меня в твоей груди.

Скорбеть о мертвых и бойцу не стыд;И я надежду робкую таю,Что вдруг ко мне слеза твоя слетитЕдиный дар за всю любовь мою!»

Он в комнату прошел вдоль галерей,Когда уже умолкла песня в ней.«Медора! Что за песню ты нашла?»«Без Конрада и я невесела.Тебя все нет, мне не с кем говорить,И надо в песне душу мне излить.Пусть в звуках нежность прозвучит моя.Ведь сердце то ж, хоть все безмолвна я.О, сколько раз, в ночи, во тьме, одной,Мне чудилось, что бури слышен вой;В том бризе, что ласкает паруса,Мне урагана мнились голоса;Он погребальной жалобой звучал,Когда твой бриг — я знала — пенил вал.Бежала я маяк разжечь скорей,Погасший у небрежных сторожей;Спать не могла я, и вставал рассвет,И гасли звезды — а тебя все нет.О, как меня под ветром бил озноб,И взору день был темен, точно гроб;Глядишь-глядишь, а бриг, как ни зови,Все не летит на стон моей любви.Жду; полдень; наконец — вдали бушприт!О счастье! Но, увы, он прочь скользит.Вот новый! Боже! Дождалась я — твой!Когда ж конец тревогам?.. Конрад мой,Ужель совсем тебе не мил покой?Ты так богат: ужель мы не найдемВ краю, прекрасней этого, свой дом?Ты знаешь, мне не страшен целый свет,Но я дрожу, когда тебя здесь нет,За жизнь дрожу — не за мою — твою,Что ласк бежит и жаждет быть в бою.Как странно: сердце, нежное со мной,Идет на мир и на себя — войной!»

«Да, странно. Но, растоптано давно,Как жалкий червь, мстит, как змея, оно!К нему не снидет благость неба вновь,В нем нет надежд, одна твоя любовь.А твой упрек… знай, я вдвойне палим:Любовь к тебе есть ненависть к другим.Связь эту разорви, и, полюбяДругих людей, — я разлюблю тебя.Но не страшись. Былое — вот залог,Что и в грядущем ты мой светлый рок.Теперь же, о Медора, твердой будь:Сейчас пора мне — ненадолго — в путь».

«В путь! Сердце точно чуяло во сне,Что вновь солжет мечта о счастье мне!Сейчас? Но как же? Ведь едва ли миг,Как подошел и кинул якорь бриг;Второго нет еще, и отдохнутьИм надо, прежде чем пуститься в путь.Нет, шутишь ты; иль хочешь укрепитьМой дух заране, порешив отплыть?Не мучь меня. Пойми: в игре такойОтчаянье родится, не покой.Молчи, любимый! Поспеши со мнойЗа скудный стол, что с радостью живойСбирала я, чтоб быть тебе слугой.Гляди, что за плоды я собрала!Ища, перебирая все, рвалаЯ лучшие. За ледяным ключомЯ трижды гору обошла кругом.Да, ночью свежим будет твой шербет:Как блещет он в сосуде, в снег одет!Сок пьяных лоз тебя не веселит,К вину суровей ты, чем исламит;Я — рада, хоть воздержанность твоюВсе принимают за эпитимью.Идем; фонарь серебряный зажжен,Сирокко злого не боится он;Идем; тебя моих служанок ройПотешит пляской, песней иль игрой,Иль я сама, гитару взяв мою,Любимой песней душу напою,Иль Ариосто[11] мы рассказ вдвоемО брошенной Олимпии прочтем.А ты бы хуже был, уйдя теперь,Чем тот, забывший клятву, злобный зверь,Изменник… Твой блеснул улыбкой взор,Когда я сквозь безоблачный просторБрег Ариадны показала с гор,[12]Когда шутила, с болью пополам,Что воплотиться горестным мечтам,Что так же море Конрад предпочтет…И Конрад обманул: он — здесь, он — вот!»

«Да, здесь я, здесь и буду здесь опять,Пока надеждам суждено сиятьИ жизни цвесть. Но мигов быстрый лет,Неудержим, разлуку нам несет.Что толковать, в какой плыву я край?Всему конец в мучительном „прощай“.Я все б открыл, но некогда. ИтакНе бойся: ждет нас неопасный враг,А здесь на страже опытный отряд,Что не боится никаких осад;И без меня ты будешь не одна,Толпою жен и дев окружена;И помни, что опять нам быть с тобой,Нас безопасный, сладкий ждет покой.Чу! Рог! Жуан зовет. Пора идти.Дай губы. И еще! Еще! Прости!»

Взвилась, метнулась вновь к нему на грудь,Что тяжко силится передохнуть,И он не смеет ей взглянуть в глаза,Где спряталась бесслезная гроза;В его руках прекрасных кос волнаПлеснула, дикой прелести полна;Любовью переполнено сверх сил,Чуть билось сердце то, где он царил!О! выстрел пушки грянул в небосклон:Закат; и солнце проклинает он.Безумно стан он обнял дорогой;Вновь льнет она с безмолвною мольбой!Ее на ложе снес он, жарких глазНе отводя, как бы в последний раз;Он знал: в ней все, что в мире он обрел.Устами жаркими коснулся лба. — Ушел?

XV

«Ушел?» — как часто страшный тот вопросТут прозвучит средь одиноких слез!«Лишь миг назад здесь был он!..» На утесОна спешит через портал и тамДает свободу хлынувшим слезам.Течет струя их, так светла, чиста,Но не хотят сказать «прощай» уста:Как мы ни верим, ни хотим, ни ждемОтчаянье в том слове роковом.На все черты прозрачного лицаЛегла печаль; не будет ей конца;Заледенел лазурный кроткий взорИ неподвижно устремлен в просторВдруг вдалеке встает как призрак он,И меркнет взор, слезами затемнен.Из-за ресниц они плывут росойИ так им часто литься в час ночной.«Ушел!» — и к сердцу руки поднесла,Потом их к небу кротко подняла;Взглянула: пену океан клубилИ парус мчал; глядеть не стало сил;Через портал пошла назад она:«Нет, то не сон; я брошена одна!»

XVI

Поспешно вдоль утесистых громадШел Конрад вниз, не поглядев назад:Боялся, огибая поворот,Увидеть он с тропы, что вниз ведет,Тот одинокий, живописный дом,Что слал привет ему в пути морском,А в нем — она, печальная звезда,Чей нежный свет ему сиял всегда;Нельзя глядеть, да и мечтать нельзя:Покой манит, но — гибелью грозя.Все ж замер он на миг, желанья полнНе жертвовать покоем ради волн.Но нет — нельзя! Пусть льется слезный дождьСдержав волненье, не отступит вождь!Он слышит бриз попутный, видит бриг;Все силы духа он собрал в тот миг,Ускорив шаг. Когда ж его ушейКоснулся шум погрузки, скрип снастей,Все звуки суеты береговой,Слова команды, весел плеск живой;Когда на мачту юнга влез пред ним,И вздулся парус выгибом тугим,И каждый с побережья замахалПлатками тем, кто будут пенить вал,И взмыл кровавый флаг, — как хладно онБыл слабостью недавней удивлен!С огнем в глазах и с сердцем ледяным,Он чувствует, что стал собой самим;Летит он, мчится — и замедлить смогЛишь там, где скалы сходят на песок,Безумный шаг; но не затем, чтоб грудьМогла вольней прохладный бриз вдохнуть,А чтоб вернуть медлительную статьИ пред толпой смятенным не предстать:Он знал искусство покорять сердцаНадменной маской хладного лица;Он сух и замкнут — и нескромный взглядЕго черты отводят иль страшат:Его движенья, непреклонный взорВсегда учтивы, но таят отпор;И всякий знал: не слушаться нельзя.Когда ж хотел он чаровать, — скользяВ сердца людей той музыкою слов,Что шла от сердца, — всякий был готовЕму внимать, бессилен и смущен,Дарами доброты обворожен.Но к этому он редко снисходил:Он не пленять — повелевать любил.Дурным страстям предавшись, с юных днейЦенил он страх, а не любил людей.

XVII