Дмитрий Кедрин - Стихи Страница 3

1926

Екатеринослав Русская и советская поэзия для студентов-иностранцев. А.К.Демидова, И.А. Рудакова. Москва: «Русский язык», 1981.

КАЗНЬ

Дохнул бензином легкий фордИ замер у крыльца,Когда из дверцы вылез лорд,Старик с лицом скопца.У распахнувшихся дверей,Поникнув головой,Ждал дрессированный лакейВ чулках и с булавой.И лорд, узнав, что света нетИ почта не пришла,Прошел в угрюмый кабинетИ в кресло у стола,Устав от треволнений дня,Присел, не сняв пальто.Дом без воды и без огняУгрюм и тих. НичтоНе потревожит мирный сон.Плывет огонь свечи,И беспокойный телефонБезмолвствует в ночи.

Лорд задремал. Сырая мглаЛегла в его кровать.А дрема вышла из углаИ стала колдовать:Склонилась в свете голубом,Шепча ему, что онПод балдахином и гербомВкушает мирный сон.Львы стерегут его крыльцо,Рыча в густую мглу,И дождик мокрое лицоПрижал к его стеклу.

Но вот в спокойный шум дождяВмешался чуждый звук,И, рукавами разведя,Привстал его сюртук.«Товарищи! Хау-ду-ю-ду?[1]Сказал сюртук, пища. —Давайте общую бедуОбсудим сообща.Кому терпение даноСлужите королю,А я, шотландское сукно,Достаточно терплю.Лорд сжал в кулак мои края,А я ему, врагу,Ношу часы? Да разве яПорваться не могу?»

Тут шелковистый альт, звеня,Прервал: «Сюртук! Молчи!Недаром выткали меняИрландские ткачи».«Вражда, как острая игла,Сидит в моем боку!» —Рубашка лорда подошла,Качаясь, к сюртуку.И, поглядев по сторонам,Башмак промолвил: «Так!»«Друзья! Позвольте слово нам! —Сказал другой башмак. —Большевиками состоя,Мы против всякой тьмы.Прошу запомнить: брат и яИз русской кожи мы».

И проводам сказали: «Плиз![2]Пожалуйте сюда!»Тогда, качаясь, свисли внизХудые провода:«Мы примыкаем сей же час!Подайте лишь свисток.Ведь рурский уголь гнал сквозь насПочти московский ток».Вокруг поднялся писк и вой:«Довольно! Смерть врагам!»И голос шляпы пуховойВмешался в общий гам:«И я могу друзьям помочь.Предметы, я былаЗабыта лордом в эту ночьНа кресле у стола.Живя вблизи его идей,Я знаю: там — навоз.Лорд оскорбляет труд людейИ шерсть свободных коз».А кресло толстое, черно,Когда умолк вокругНестройный шум, тогда оноПроговорило вдруг:«Я дрыхну в продолженье дня,Но общая бедаТеперь заставила меняПриковылять сюда.Друзья предметы, лорд жесток,Хоть мал, и глуп, и слаб.Ведь мой мельчайший завитокКолониальный раб!К чему бездействовать крича?Пора трубить борьбу!Покуда злоба горяча,Решим его судьбу!»«Казнить!» — в жестоком сюртукеВопит любая нить;И каждый шнур на башмакеКричит: «Казнить! Казнить!»

С опаской выглянув во двор,Приличны и черны,Читать джентльмену приговорИдут его штаны.«Сэр! — обращаются они. —Здесь шесть враждебных нас.Сдавайтесь, вы совсем одниВ ночной беззвучный час.Звонок сбежал, закрылась дверь,Погас фонарь луны…»«Я буду в Тоуэр взят теперь?»«Мужайтесь! Казнены!»

И лорд взмолился в тишинеК судилищу шести:«Любезные! Позвольте мнеЗащитника найти».«Вам не избегнуть наших рук,Защитник ни при чем.Но попытайтесь…» — И сюртукПожал сухим плечом.

Рука джентльмена набрелаНа Библию впотьмах,Но книга — нервная была,Она сказала: «Ах!»

Дрожащий лорд обвел мелькомГлазами кабинет,Но с металлическим смешкомШептали вещи: «Нет!»Сюртук хихикнул в стороне:«Все — против. Кто же за?»И лорд к портрету на стенеВозвел свои глаза:«Джентльмен в огне и на воде,Гласит хороший тон,Поможет равному в беде.Вступитесь, Джордж Гордон,Во имя Англии святой,Начала всех начал!»Но Байрон в раме золотойПрезрительно молчал.Обняв седины головы,Лорд завопил, стеня:«Поэт, поэт! Ужель и выОсудите меня?»И, губы приоткрыв едва,Сказал ему портрет:«Увы, меж нами нет родстваИ дружбы тоже нет.Мою безнравственность кляня,У света за спинойВы снова станете меняТравить моей женой.Начнете мне мораль читать,Потом в угоду ейУ Шелли бедного опятьОтнимете детей.Нет, лучше будемте мертвы,Пустой солильный чан,За волю греков я, а выЗа рабство англичан».

Тут кресло скрипнуло, покаЧерневшее вдали.Предметы взяли старикаИ в кресло повлекли.Не в кресло, а на страшный стул,Черневший впереди.Сюртук, нескладен и сутул,Толкнул его: «Сиди!»В борьбе с жестоким сюртукомЛорд потерял очки,А ноги тощие силкомОбули башмаки.Джентльмен издал короткий стон:«Ужасен смертный плен!»А брюки скорчились, и онНе мог разжать колен.Охвачен страхом и тоской,Старик притих, и вотНа лысом темени рукойОтер холодный пот,А шляпа вспрыгнула тудаИ завозилась там,И присосались проводаК ее крутым полям.Тогда рубашка в проводаВпустила острый ток…

Серея, в Темзе шла вода,Позеленел восток,И лорд, почти сойдя с ума,Рукой глаза протер…Над Лондоном клубилась тьма:Там бастовал шахтер.

1928

Русская и советская поэзия для студентов-иностранцев. А.К.Демидова, И.А. Рудакова. Москва: «Русский язык», 1981.

ПОРТРЕТ

Ф. Сорокину

Твои глаза — две злые птицы,Два ястреба или орла.Близ них, как хищные крыла,Раскинуты твои ресницы.

Сползает к мощному надбровьюУпрямый лоб. На нем войнаОгнем чертила письменаИ знаки закрепляла кровью.

Твой лик отточен, тверд и тонок,Недвижен, ясен… Лишь поройСквозь этот лик глядит второй:Поэт, проказник и ребенок.

А первый, мужественно-грубый,В следах тревоги и войныСкрывается. И вот нежныЛукавые сухие губы.

Так ты, единый, весь раздвоен,И, чередуясь, тьма и светЖивут в тебе, дитя, поэт,Ленивый бражник, хмурый воин.

2 января 1928

Русская и советская поэзия для студентов-иностранцев. А.К.Демидова, И.А. Рудакова. Москва: «Русский язык», 1981.

ПРОШЕНИЕ

Ваше благородие! Теперь косовица,Хлебушек сечется, снимать бы пора.Руки наложить? На шлее удавиться?Не обмолотить яровых без Петра.

Всех у нас работников — сноха да внучек.Молвить по порядку, я врать не люблю,Вечером пришли господин поручикВроде бы под мухой. Так, во хмелю.

Начали — понятное дело: пьяный,Хмель хотя и ласковый, а шаг до греха,Бегать за хозяйкой Петра, Татьяной,Которая нам сноха.

Ты из образованных? Дворянского рода?Так не хулигань, как последний тать.А то повалил посреди огорода,Принялся давить, почал хватать.

Петр — это наш, это — мирный житель:А ни воровать, а ни гнать самогон.Только, ухватившись за ихний китель,Петр ненароком сорвал погон.

Малый не такой, чтобы драться с пьяным,Тронул их слегка, приподнял с земли.Они же осерчали. Грозя наганом,Взяли и повели.

Где твоя погибель — поди приметь-ка,Был я у полковника, и сам не рад.Говорит: «Расстреляем!» Потому как ПетькаБудто бы есть «большевистский гад».

Ваше благородие! Прилагаю при этомСдобных пирогов — напекла свекровь.Имей, благодетель, сочувствие к летам,Выпусти Петра, пожалей мою кровь.

А мы с благодарностью — подводу, коня ли,Последнюю рубашку, куда ни шло…А если Петра уже разменялиПросим отдать барахло.

1929